Глава 5
Юджин О'Кеннет
Все время я жил с мыслью, что она принадлежит моему брату.
Анита прошла вперед, легонько отодвинула стул и дождалась, пока я помогу ей присесть. Накрыв руками выступающие вензеля спинки, я немного наклонился, чувствуя жар, исходящий от нее. В носу затанцевал запах ацетона и краски, смешанный с чем-то фруктовым. Если закрыть глаза, легко представить себя в художественном магазине у стеллажа с акварелью. Мне нравился этот аромат. В моменты особенной тоски в Бруклине, я брал частные уроки рисования. Все только для того, чтобы через искусство стать ближе к ней. Прикоснуться кистью к холсту, как к ее нежной пергаментной коже. Учуять, для кого-то вонь примесей химии, но для меня божественный аромат любви.
Да, мои чувства имели запах, цвет, голос, были, как никогда осязаемы, и чертовски болезненны.
Осторожно коснувшись ладонью ее роскошных волос, я отстранился прежде, чем Анита бы успела испугаться. Я сел на свое место, противоположно ей по столу, выложил пачку сигарет и зажигалку. Девушка укоризненно проследила за мной, но ничего не сказала.
— Как у тебя сегодня прошел день? — она говорила со мной, но восторженно смотрела на фольгу запеченного лосося.
— Хреново, — ляпнул я, подняв нож для рыбы. Подтянув к себе посудину, осторожно разделывал ей филе. — Моя голова уже кипит от цифр и юридического языка. У меня слишком ленивый мозг, чтобы воспринимать что-то новое.
Рыженькая прыснула от смеха, протянула мне тарелку и, дождавшись, когда я наложу ей ужин, благодарно приняла. Ее зрачки восхищенно углубились, наполняясь языками пламени свечи. Дыхание перехватило. Я не знал молитвенного экстаза, который испытывают верующие перед своим божеством, но рядом с Ани был готов принять его существование. Сердце замирает, кровь льется все тише и тише, пока вовсе не застынет, чтобы пульсом не заглушать мысли о ее красоте. Как в замедленной съемке, я любовался ее вздернутым носиком, тем, как она наклонилась к еще дымящейся еде и закатила глаза.
Иногда я жалел, что не умею рисовать. Я бы мог запечатлеть каждый миг с ней не только в памяти, но и на картине. Был ли я одержим ею? Возможно. Я был одержим болью, которую она мне причиняла, раз за разом, возвращаясь за этой новой сладкой порцией.
Невысказанные слова запершили в горле. Я прокашлял и потянулся за бутылкой красного, но Анита воскликнула:
— Юджин, сначала молитва.
Она протянула мне ладонь и прикрыла глаза. Я опустил взгляд на гладкую пергаментную кожу и, не раздумывая, дотронулся до нее. В этот верующий бред я никогда не верил, но упустить возможности коснуться ее тепла было роскошью для меня. Мои пальцы коснулись синих венок под бледностью и тут же замерзли от холода.
— Анита, дорогая, ты замерзла? — взволнованно прервал ее шепот.
— Я не чувствую холода, все хорошо.
Мне стоило бы прикрыть глаза и, как истинному католику, окончившему Воскресную школу, следовало бы поблагодарить Господа, но я не сделал этого. Сжал тонкое хрупкое запястье, с такими же аристократическими пальцами и, даже боясь дышать, чтобы она не уличила меня в обмане, рассматривал Ани.
Ее рыжие волосы были первым, что замечали, когда она появлялась в комнате или на улице. Мне нравился их шелк, но Хейзел никогда не распускала их. Мне была интересна причина, но вряд ли она ответит. Сейчас две тонкие пряди обрамили круглое лицо, доходя до выступающего подбородка с ямочкой. От взгляда на розовые губки-бантиком пересыхало все внутри. Сейчас они немного шевелились, а язычок пробегал между ее великолепием, даже этим в силах поставить меня на колени.
Я всегда мог только представлять. Даже сейчас, мысли были настолько реальны, что я щекой ощутил невинный поцелуй, подаренную улыбку и любовь. Анита из мечты поднялась, присела бы мне на колени и уткнулась в волосы носом. Они запылали от ее дыхания. Невольно свободной рукой я тронул их немного жесткие из-за геля кончики, провел к затылку, где она бы оставила короткие ноготки, и стиснул зубы, чтобы тоскливо не завыть, как волк на луну.
— ... да благословит нас Господь, — чуть громче закончила она.
— Аминь, — спохватился я, делая вид, что открываю глаза после вечернего покаяния.
— Юджин, — внутри завибрировало. Она так красиво произносила мое имя. — Сегодня рабочие все утро разгружали твою мебель. Ты окончательно переехал сюда?
Порыв ветра ворвался в беседку со стороны Ани. Ее волосы затрепетали с плеча, отчего девушка им повела. Висячие светильники под потолком начали качаться на цепях, наполняя наше единение скрипом.
— Пока, да. Нужно разобраться с делами. Отец умер, так что, — я сделал жест вилкой, накалывая мясо.
Сочная говядина наполнила рот соками. Я проглотил пряность, поднял уже наполненный бокал вина и сделал глоток. Анита проследила за мной, но не осуждающе, а заинтересованно.
— Хочешь вина?
— Я пробовала спиртное, и мне не понравилось, — покачала она головой.
— Бьюсь об заклад, — хмыкнул я, указывая ей на темно-зеленую бутылку с бело-золотистой этической, — Pétrus ты никогда еще не пробовала. Стоит его вкусу попасть в твой рот, ты захочешь еще и еще, пока кровь не превратится в виноградный коктейль.
Девушка недоверчиво прищурилась и протянула мне хрустальный бокал. Я перехватил его за тонкую ножку, немного наклонил и налил ей больше четверти. Вокруг тут же закружил запах винограда.
— Я научу тебя пить его.
Поняв свою порцию, я прочистил горло и таинственным голосом прошептал:
— За мечты?
Анита нахмурилась, но спорить со мной не стала. Все же, какая она закрытая. Мы знакомы уже больше тринадцати лет, но, мне казалось, что по-настоящему я никогда ее не узнаю. Могу только фантазировать и мечтать о своей далекой музе, что дразнит близостью.
— Сначала обжигает терпкость, — я проследил за тем, как она сделала глоток и поморщилась. — Потом в горле першит сахар, а на языке появляются нотки винограда. Иногда они переходят в дыню или грушу, но там нет таких примесей. Оно по вкусу, как...
— Солнце, — закончила за меня Хейзел.
Ее лицо осветилось, хотя, может, это мне и показалось из-за тени свечей, которые тлели воском в стакане.
— Как солнце...
Я залпом опрокинул весь свой алкоголь. Он согрел желудок, но, увы, не сердце, которое леденело с каждым вздохом. Я всегда думал: еще чуть-чуть, еще денек и оно вовсе потухнет, а там моя свобода, но нет. Становилось еще хуже. Живая часть билась за двоих, а отмершая кричала о помощи. Англия никогда не была моим домом, скорее спасением, ссылкой, бегством. Больно осознавать, что твоему брату предоставлена та, которую ты желаешь сам. Дезмонд никогда не любил Аниту, но сам факт их помолвки убивал меня. Сейчас его не было на пути, но дороги я все равно не видел.
Что мне сделать, чтобы хоть раз увидеть в ее глазах взаимное пламя?
— Когда будут похороны мистера Эрнеста?
Вдалеке раздалось лошадиное ржание. Я обернулся к источнику звука, пытаясь высмотреть в темноте очертание конюшни. Дезмонд любил лошадей. Он занимался верховой ездой, этим и заразил меня. Когда он еще заикался, часто разговаривал с ними, говоря, что они терпеливее людей.
— Не раньше, чем комиссар огласит экспертизу. Эрнест был богатым влиятельным человеком, не стоит исключать варианта убийства, хотя и так понятно, что он сам ушел из этой жизни, — я сделал еще глоток вина, чувствуя пустоту в душе. Там было так же темно, как сейчас на улице. — Дез обещал приехать через пару дней. Он же у нас супер-пупер крутой адвокат, ему нужно разобраться с делами. Представляю цирк, который устроит мать, когда его блондиночка появится в нашем поместье.
— Мисс... — голос Аниты сел, заставляя глянуть на нее. — Мисс Уолис приедет вместе с ним?
Она растерялась, отвернулась от меня и принялась теребить пальцами кольцо. Я всмотрелся в его голубой брильянт. Помолвочное обещание брата. Ани носила знак принадлежности ему.
Я прикоснулся к груди, в районе сердца, начиная растирать сквозь рубашку кожу. Все онемело от боли. Словно в меня воткнули кинжал и с наслаждением, присущим садистам, начали прокручивать его.
— Вряд ли она отпустит его одного в логово нашей мамы. Если любит, не отпустит.
Анита тронула ножку бокала, поиграла вином, оставляя разводы на стенках, и, перед тем, как сделать глоток, прошептала:
— Юджин, помнишь, я рассказывала про школу Искусств в Лас-Вегасе?
Я запоминал каждую деталь нашего разговора. Пару месяцев назад меня разбудил звонок Хейзел, которая восторженным голосам принялась рассказывать о наборе студентов. Живопись была ее страстью. Она рисовала превосходно и без уроков, но всегда старалась не упускать возможности научиться новому. Я верил, что, увидев ее картины, любой ВУЗ принял бы ее к себе, но тогда не придал этому значения. Где Лас-Вегас и Дублин? Ани же любила Ирландию.
— Помню, — внутри все натянулось, ожидая ее ответа.
— Так вот, я заполнила форму и отправила. Конечно, я не верила, что они одобрят заявку, но, — девушка глубоко вздохнула, сделала глоток выпивки и продолжила: — Три дня назад мне пришел ответ. Они взяли меня, Юджин. Предложили бесплатный грант! Представляешь?
— Но, — мурашки пробежали по спине. — А как же твой колледж Дублина?
— Понимаешь, я хочу уехать, Юджин. Слишком долго я жила пустотой, — ее голос дрожал, точно заведенный камертон. То оседал, то возбужденно поднимался, звуча в унисон капелле. — Когда ты строишь мечты, планируешь, живешь... своим миром, так легко. А потом в один миг это все рушится. Я всегда танцевала среди руин. С самого детства после аварии. Я, будто не целая... Может, Америка поможет мне найти утерянную половину? Я хочу дышать, Юджин.
А я стать твоим воздухом.
Она уперлась локтями в столешницу, положила подбородок на ладони и уставилась поверх моего плеча, как всегда не замечая. Я понимал ее слова, потому что сам чувствовал то же самое. Сукин сын Дезмонд вывернул наизнанку ее сердце. Будь он здесь, от злости я бы ему врезал, но единственное, что мне оставалось, сжимать руками скатерть.
— Когда... — голос осип. — Когда ты уезжаешь?
— В середине июня. В июле уже начинаются занятия, так что мне стоит поехать раньше. Устроиться.
Полтора месяца. Я прикусил щеку и кивнул, делая вид, что смирился с этим решением.
У меня есть не больше сорока дней, чтобы заставить ее передумать.
Анита Хейзел
Сегодня было красивое небо. Собирающиеся все эти дни тучи отошли, являя картину ночного волшебства. Луна – не ровным круглым диском – освещала тонкую полоску леса и долины. Трава казалась серебряной, почти выбеленной и блестела, как дождь под фонарем. Поместье располагалось практически на окраине проселочной дороги. Помимо особняка на территории находилось еще два строения: конюшня и гараж на четыре машины. Юджин накрыл ужин в беседке, ближе к центральному входу с фонтаном. Если прислушаться, можно уловить журчание воды, стрекот светлячков и ржание лошадей.
Ветерок обнял меня за плечи, заставляя поежиться. Я отвлеклась от природы, возвращаясь к затихшему мужчине. Он пил вино и курил, выпуская струю дыма.
— Расскажи мне о штатах? — попросила я, чувствуя вину за его грусть.
— Тако Бэлл, травка и независимость – вот мое видение Америки.
Он был таким удивительным. Мог перечислять семь смертных грехов с восхищением на лице, из-за чего я невольно начинала думать, будто это хорошо. В братьях О'Кеннет было много темноты и, если в Дезмонде она иногда меня пугала, то в Юджине... привлекала.
Юджин уехал отсюда, когда мне было двенадцать. Наверное, тогда я и перестала радоваться жизни.
— Как ты думаешь, мне понравится там?
Брюнет набрал полный рот алкоголя, поспешно проглотил и сложил руки на груди, окидывая меня светлым взглядом. Его ресницы в свете огня показались еще темнее, черты лица острее, мышцы под футболкой отчетливее и призывнее. Захотелось прикоснуться к очертанию плеч, тронуть вздутые вены на шее...
Я одернула себя и принялась разглаживать салфетку, отпуская такие греховные мысли о мужчине.
— Ты прекрасный человек, Лиси, — голос медовой мелодией заиграл на клавишах моей души. — Где бы ты ни была, что бы ты ни делала – все превращается в искусство. Как ты ходишь, как говоришь, как смотришь и просто... дышишь. Иногда у меня возникает желание спрятать тебя под витрину в музее, настолько восхищает твоя красота и тонкость силуэтов. Я верю, что в прошлой жизни ты была принцессой, а еще раньше Салемской ведьмой.
— Почему? — прошептала я, облизывая пересохшие губы.
Что-то внутри таяло. Тело становилось ватным, щеки краснели, а руки дрожали. Никогда обо мне так не говорили. Никогда не смотрели так. В те редкие встречи с Дезмондом не было чего-то особенного. Конечно, я понимала, что у него нет ко мне чувств, но влюбленное сердце довольствовалась даже вежливостями. Он учил меня кататься на лошадях. Когда я сидела перед ним в седле, даже не допускала мысли о чем-то запретном, том, что сейчас промелькнуло в голове рядом с его братом.
Мне стало безумно стыдно. Я представила, как буду краснеть за ширмой священника.
Господи.
— Ты околдовала меня, Анита Хейзел. Чем это не доказательство твоей приворотной магии?
— Я ничего такого не делала, — для чего-то оправдалась я, опуская глаза в опустошенную тарелку.
Юджин хмыкнул и принялся барабанить пальцами по столу. Я проследила за дробью, его немного смуглой, по сравнению с моей бледной кожей и потянулась к тубусу. Осторожно достав чистый лист, я подвинула столовые приборы, облизала кончик карандаша, глотая противный грифель, и принялась зарисовывать золотые часы на его запястье. Круглый корпус, немного выпуклую линзу над римскими цифрами и механизмом. Стрелки не шли, но мне почему-то захотелось сделать их в движении.
— У тебя хорошо получается, — проговорил молчавший приятель.
Я затерла пальцем контур, пачкая его в черный, и придирчиво осмотрела набросок.
— Перспектива немного хромает.
Юджин взял рисунок и покачал головой, ласково пробегаясь по нему пальцами. Он немо спросил разрешение забрать его, на что я кивнула, протягивая руку к бокалу вина. Оно, и вправду, понравилось мне. Было не так сладко, как мне нравилось, но послевкусие сглаживало этот недостаток.
— Анита, мне же нужен новый потрет. Нарисуешь?
Я пожала плечами и согласилась. Я часто рисовала Эрнеста и братьев, так что ничего сложного в этом не видела.
Юджин заерзал на стуле.
— Когда мы начнем?
— С каких пор ты любишь позировать? — удивилась я, помня его актерские вопли в последний раз.
— С этих. Теперь люблю. Все так быстро меняется. Так, когда?
— Давай, завтра? Я сегодня очень устала. Миссис Сибил, — алкоголь ударил в голову, отливая тяжестью язык. — Она утомила меня. Абсолютно невыносимая дама. Как наша лошадь – Либерти – такая же вздорная и непослушная.
Приятель выпучил глаза, осмысливая сказанное мной, посмотрел на бутылку Pétrus и рассмеялся. Я смущенно прикрыла ладонью свой рот и тоже начала хохотать в унисон ему.
— Гребанный Господь, чтобы прибить пыль твоего молчания, правильности и веры, мне просто нужно напоить тебя, милая Лиси? Что еще ты сделаешь пьяная?
— Прошу тебя, Юджин, — простонала я, желая спрятаться под столом.
— О нет, это событие я, как следует, должен обшутить. Так что, дорогая? Юбка станет короче, пуговицы на блузе исчезнут, а чулки сами опустятся? — он прекрасно играл своим голосом. Тихий тембр заставил мурашки буквально колотить меня. — Анита, ты не такая уж и благочестивая прихожанка? Извинялась, когда-то перед Отцом за снятие своих...
— Юджин! — я прекрасно понимала фразу, которой он должен был закончить предложение. Казалось, услышь я ее, просто сгорю от негодования!
О'Кеннет развалился на стуле и заходился смехом. Я отвернулась от него, прислушалась к журчанию воды и неожиданно подорвалась.
— У тебя есть цент?
Брюнет непонятливо прищурился, но стал хлопать себя по карманам штанов. Буквально через пару секунд он достал мне потертую монетку и выгнул бровь:
— Ты собралась сотворить заклинание, чтобы лишить меня языка?
— Ох, ты все равно выучишь язык жестов и будешь им нас всех донимать, — буркнула я, отодвигая стул.
Деревянная подошва моих босоножек застучала по дорожке. Вскоре за спиной раздались тяжелые шаги Юджина о гравий. Он любопытно следил за мной, но не решался что-то выпытать. Мы обогнули цветочные формы в виде шахматных фигур, и вышли к самому входу. Я остановилась у фонтана, замечая пыль в воде, из-за утренней суматохи грузчиков.
— Желание. Точно, — прошептал Юджин.
Он замер за моей спиной, согревая теплом своего тела. Его дыхание опалило кончик уха, отчего я вздрогнула и обернулась. Младший О'Кеннет был очень спортивным и хорошо слаженным. Возвышался надо мной, как Дезмонд, почти покровительственно.
— Хочешь со мной? — прошептала я, отступая в сторону.
— Ты загадай, а я посмотрю. Не верю в эту чепуху.
Я зацокала. Присела на корточки к самому бортику и погрузила ладонь с зажатой монеткой, прикрывая глаза. Мне ни к чему было касаться воды, но так казалось, она лучше услышит мою просьбу и притворит ее в жизнь.
Чего я хотела?
Было странно прислушиваться к тишине, как вокруг себя, так и внутри. У меня не было ничего, но я не могла загадать целый мир, поэтому тихонько прошептала, не открывая губ, надеясь, что Бог услышит.
Счастье – это было единственное, чего мне хотелось.
Счастья. Счастья. Счастья. Счастья.
Здесь главное вера, а во мне ее было очень много. Я поднялась, прижала полы развеивающегося сарафана и обернулась на Юджина, который не мигая рассматривал меня. При виде него захотелось еще раз бросить цент, и попросить: пусть и он будет счастлив.