Наследник проклятья и тайны Подземелья

«История повторяется дважды:

первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса»

— Георг Вильгельм Фридрих Гегель

Лучи солнца били прямо в глаза. Играла старая, советская музыка, вот, например, «Кто тебе сказал» ВИА «Поющие сердца». Под пляжным зонтом стоял парень лет четырнадцати, со светлыми волосами, одетый с ног до головы. В просветах одежды виднелись мелкие волоски. На лице его красовались поспешные порезы от бритвы. Он смотрел на песчаный берег, на котором стояли пятиклассники, такие молодые, такие ещё не взрослые, беззаботные. Они были худыми и стройными; они были ещё невинными и безгрешными, заходили в воду, плескались и кричали от радости на весь пляж.

Покрытый прыщами парень вышел из-под зонта.

— Дима, ты куда? — крикнула отошедшему только на метр юноше женщина, с виду добрая и заботливая.

— Мама, я на пляж.

— Не загори! — прикрикнула женщина и улыбнулась.

— Парни, а можно с вами? Миш? — подошёл Дима к мальчикам. Он испытывал бурю эмоций. Находится ему было рядом с ними непросто приятно: он как будто опускался до их возраста, становился моложе, прыщи его втягивались обратно.

Дима не мог переносить своего возраста. Он стеснялся всего, что выдавало его за четырнадцатилетнего юношу; он был так влюблён в молодость, что его любовь чуть ли не переходила на пятиклассников. Юноша был готов часами находиться с ними, лишь бы чувствовать себя таким же молодым и невинным.

— Нет. Ты, маменькин сыночек, нам не друг.

— Мишь! Ну, пожалуйста! — обращался юноша к парню с чёрными кудрявыми волосами, стоявшему посередине пятиклассников.

— Да что ты пристал к нам, Зайцев? — сказал Миша и сжал кулак.

Дима отошёл, сел на песок и посмотрел на дальний берег речки. В его глазах блеснула большая слеза. Он повернул голову вновь в сторону мальчишек, но они уже были целиком в воде, всё так же весело играли и продолжали кричать как ни в чём не бывало.

Матвей Морозов, будто призрак, мог это всё наблюдать, но он не видел своих рук и ног. Он лишь смотрел на молодого Диму и будто бы понимал его, а в то же время нет. Его слова, желание быть вместе с мальчишками казались слишком странными и наигранными:

— Ну, я бы, конечно, так, наверное, не рисковал. Да и при чём тут пятиклассники? — рассуждал Матвей, но мысли ему казались тугими, вязкими и нераспутываемыми.

Вторник. Сентябрь.

— Морозов, два! — в тишине ущелий разума прокатилось эхо. Матвей внезапно для себя проснулся. Мир всё ещё таял в тумане. Мысли всё также медленно тянулись. «Два! Два. Два... Ва... А...» — повторялось в тишине класса. Подул лёгкий ветерок слева. Матвей открыл глаза. Слева прошёл Оркид.

— Это моя оценка? — полусонный спросил Матвей.

— Нет, это твоё место... Да, Морозов, два! — сказал Оркид, повернулся и пошёл к другому ряду.

«Я не могу вспомнить... За что? Какая самостоятельная? Контрольная? Что скажет Домникова?» — мысли плавали в голове Матвея, но не могли причалить к мозгу. Наверное, Матвей сам не ожидал такого результата. Однако он даже и не думал, что вновь заснёт на уроке.

— Здравствуйте, дети! — вошла в класс Галина Ивановна. Все дети подняли головы и вроде что-то сказали, но Домникова это не услышала.

— Я не слышу! Встали! — Галина Ивановна скомандовала, сама встала в стойку смирно, подняла подбородок и улыбнулась. На её груди очень не хватало медалей, однако брошь, что висела справа, очень даже справлялась с задачей звёздочек. Класс послушался. Галина Ивановна слегка захихикала и опустила плечи.

— Садитесь!

— Вот, смотрите, Галина Ивановна!

— Так...

— Морозов в очередной раз засыпает на уроках. Он дома вообще спит? — сказал Оркид, кинул злорадно-детский взгляд на Матвея, но тут же был оттянут и согнут в два раза за ухо ко рту Домниковой. Учительница что-то тихо шепнула мужчине, на что он в свою очередь посмотрел на Галину Ивановну, слегка сощурил веки; глаза его заметались. Домникова слегка отшагнула назад. Оркид повернул голову в сторону Матвея и посмотрел пронзительно и правой рукой погладил ладонь левой руки, передавая какой-то сигнал. Его лицо было пусто, но в нём читался какой-то вопрос или ответ.

— Матвей, что ты делаешь ночью? — оправившись, спросила Галина Ивановна. Матвей встал, поправил галстук.

— Сплю.

— А ещё?

— Думаю, — сказал мальчик, и класс рассмеялся: «В школе надо думать. Он гуляет ночью. Да он соня. Он всё врёт...»

— Думаю, тебе надо заняться учёбой, — сказала Домникова.

— Да, — повинуясь, ответил Матвей.

Кажется, Матвей даже не помнил, когда он писал эту проверочную работу. Погружённый в мыслях он либо спал, либо думал, но не о школе, а о других вопросах, которые, бесспорно, связаны с этим образовательным учреждением. Однако мало кого волновали эти обстоятельства. И хотя на лице Галины Ивановны, задававшей эти вопросы, читалась добродушная улыбка, для детей она казалась коварной, она казалась самым эгоистичным человеком, а вся эта ситуация была раздута из мухи в слона.

***

— Я, — начал говорить Вадим, — короче, сегодня к Зайцеву пойду. Ты со мной?

— Да. Что он хотел сказать? — ответно спросил Матвей.

— Да бог его знает, что дураку в голову придёт, ещё такому... — ответил Вадим.

— Вы куда-то собрались? — сказала и очень сильно испугала Вадима Аня, подкравшаяся сзади. Её бледное лицо словно таяло в воздухе, и оттого она казалась призраком, пришедшим незаметно в этот мир и в этот коридор.

— Тебе-то чего? — испуганно спросил Соколов.

— Ну я же... — каялась Анна Инна, но не договорила, сомкнула быстро губы и, прежде чем она закрыла лицо руками, прикусила зубами те самые губы. Отвернулась и отошла, села на скамейку и долго ещё посматривала на Вадима. Вадим же сопроводил её украдкой и вновь посмотрел в сторону «крыла» Зайцева.

— Не слишком?... — начал Матвей.

— Ей не привыкать! — злорадно рассмеялся Соколов. Послышались всхлипывания со скамьи.

— Зайцев — сумасшедший! Он творит, что хочет! И всё сходит ему с рук. Как не стало Лебедевой, так он возомнил себя самым главным. Черт лысый! Не, я понимаю там Заменских, Оркидов и других, но у него кукуха вообще поехала. Забрал всё оборудование, сидит там, чаи пьет с училками, так ещё и нас всё время к себе подзывает.

— Зачем? — уточнил Матвей.

— Сейчас и узнаем, — ответил Вадим.

Мимо парней в парадной форме, пиджаке и слипонах прошёл широкими шагами тот самый Дима Липов. На его груди маленьким солнцем во тьме коридора блистал золотой значок активиста. Видно, эти значки выдавали редко и только самым выдающимся ученикам школы. Вадим прервал свою речь и разинул рот. Его глаза заблестели. Почему-то Матвей почувствовал своей кожей прилив тепла со стороны Вадима. Глаза Соколова горели. Он жаждал носить такую же медаль, он жаждал также шутить, как активисты и лично председатель совета старшеклассников Дима Липов, ходить такой же походкой.

— Нам туда! — сказал Вадим, но не указал куда. И пошёл большими, неуклюжими шагами за Димой. Матвей пошёл за ними.

Дима и его преследователи вошли в крыло, приблизились к кабинету. Липов зашёл, резко повернув ручку, как бы подавая знак: «Свои!»; закрыл дверь. Вадим устремился за председателем. Подошёл к двери и повернулся в сторону Матвея:

— Ну ты что?

— Я... — в голове Матвея вновь посеялось сомнение. Мысли снова превратились в кисель из столовой, в котором плавали: «речка... Миша... вторник... напоминаешь...». Сомнение, страх, ужас, кошмар — всё это и многое другое бросило Матвея в речку с киселем, где надо выбрать один из берегов выбора, — ...останусь.

— Ты что, слабак что ли? Нет, давай со мной! — тихо рассмеялся Вадим.

— Нет, я не смогу... — сказал Матвей и сел на скамейку у соседней двери в лаборантскую.

— Ну и ладно! — сказал Соколов, отворил дверь без стука и скрылся в закулисье тайны.

Матвей удивился, ведь за дверью, рядом с которой он сидел, стало слышно, как вошёл Вадим, как замолкло собрание неких людей, сидящих там, за дверью. Вдруг раздался очень громкий звук, как будто что-то упало. Матвей прислушался:

— Это что, Дима? — спросил мужчина хриплым, басистым голосом.

«Это, наверное, Зайцев говорит», — подумал Матвей.

— Это... ключ, — ответил Дима.

— Ясен пень, что это ключ. От чего он? — сказала девушка или женщина тонким голосом. Голос был полузадиристым и полунаигранным.

— Ну, от склада, — ответил Дима.

— Ты кто? — спустя пару секунд спросил басом некто, как догадывался Матвей, Зайцев.

— Я... — волнуясь сквозь зубы проговорил Вадим, — я... Вадим. Вадим Соколов! Вы меня вызывали к себе.

— А, точно, это тот, который ржал над вами! — шутливо сказал и рассмеялся с сидящими, которых было много, судя по числу хохотов, Дима.

— Так! Ты сейчас вон полетишь отсюда! — разгневался Зайцев и продолжил: — Значит, ты Вадим, который осмелился обозвать учителя?

— Я... — пытался, как щенок, оправдаться Соколов. У него и вправду было оправдание.

— Ты!... Уже сделал, что мог, поэтому молчи! — сказал Зайцев уже спокойно, но с неким превосходством, будто он «выше» Вадима и всех присутствующих. Царь горы. После замолчал, а вместе с ним и все сидевшие в лаборантской.

— Кто у тебя отец? — спросил Зайцев. Матвей резко отодвинулся назад от двери. На его лице читалось удивление и смущение. Зрачки увеличились и бегали в поисках укрытия.

— Андрей... Андрей Соколов.

— Знаю таких. Давно он у меня не был! Давно! — злорадный хохот, как у бандитов, долетел до ушей Матвея.

— Знаешь ли ты, Вадим, кто такой «Наследник проклятья»?

— Знаю, говорят, он вернулся...

— Бред! — Воскликнул Зайцев. Послышался скрип стула. — Он был, есть и будет среди нас! Здесь, в этой школе, полно предателей: и он, этот «Наследник проклятья», и его жалкий отец, и все! Все здесь! Они борются со злом. Правосудники! Вы вообще знаете, почему они прокляты?

Матвей оторопел. Он первые дни в школе, но сразу слышать такое ему непривычно и очень даже страшно. Мурашки уже свили муравейник на теле Матвея — так сильно Морозов волновался. Слова завихрялись в единый порыв ужаса и кошмара, от которого бедный парень оттряхивался и пытался закрыться.

— Нет... — ответил заинтересованно Вадим.

— Его отец, чьё имя называть нельзя...

— Воланд де Морт? — пошутил Дима Липов, как всегда нелепо и будто посягая на гору царства закулисья, где пускал свои вычурные речи Зайцев.

— Слушай, я вообще сейчас перестану всё это рассказывать, прогоню вас, и вы пойдёте делать уроки. Понятно вам? Вы доиграетесь все! — сказал обиженно Зайцев.

— Молчу... — повиновался Липов.

— Активист этот хренов, он настраивал против меня детей. Говорил, что я... Детей совращаю!

Послышалось тихое хихиканье, какое обычно бывает, когда люди делают вид, что ничего не понимают, но сами прекрасно всё знают. Зайцев, видимо, догадался, что значит детский хохот.

— Что тут смешного! Да засудить его и всё! А он продолжал, писал об этом свои рассказики жалкие, показывал их всем. Предатель! — разгорячённый Зайцев стукнул обо что-то так, что дверь задребезжала.

— И теперь мало того, что ученики этого борделя думают обо мне так, мало того, что учителя говорят обо мне за спиной... Директор... Директор в курсе! Так его сын теперь пришёл учиться или дочь. Но я клянусь, найду эту тварь, я её задушу...

Последние слова особенно сильно пронзили молодое сердце Матвея. Он тихо встал. Колени его дрожали и не хотели держать. «Куда я попал? Зачем меня сюда отдали родители? Почему нет их рядом? Почему именно сюда? Кто этот «Наследник проклятья»? А что, если он среди нас? Его надо защитить или сказать ему? А если это Вадим? Нет! Бред... Бред. Бред!» — метались мысли в голове парня. Не совсем готов он был делать какой-либо выбор. Оставленный здесь, далеко от дома, глубоко в Сибири, Матвей мог связаться с родителями только лишь через соцсети. Увидеть или посоветоваться он не мог с ними. На его плечи легли не горы, а целые планеты и галактики ответственности. Ещё вчера он мог задать самый глупый и нескромный вопрос маме или редко приезжающему папе, но теперь... Теперь он один. Один наедине с вопросами, загадками и проблемами. Но только кто положил на него эти «планеты ответственности»? Не сам ли Матвей виноват в своих вопросах? Может, ему надо бы пореже совать нос в чужие дела?

О нет! Никак нет! Матвею прежде всего хотелось правды. Правды, которая такая горькая и противная, такая неприятная и жалкая, но такая важная и нужная. Правды, которая всегда была, есть и будет спутником добра, в которое так верил Матвей. Ему буквально хотелось желать всем доброты, помогать, но пока он, Матвей Морозов, сам не мог разобраться, что есть истина, а что есть ложь, ни о какой доброте, да что там! Никакой речи даже об учёбе не могло быть. Он понимал, что, не зная, кто здесь виноват, виноватым может оказаться он, как новичок. Ведь это удобно, но не для Морозова. К чему ему снятся все эти сны? Зачем какая-то старушка ищет этого же «Наследника...»? И причём тут сам Матвей?

Парень развернулся, облокотился спиной о подоконник, поднял голову. Его глаза наполнились слезами. Он вытер правой рукой глаза и слегка вновь повернулся в сторону кабинета биологии. Резко из него выскочил Вадим. Сначала абсолютно пустой на вид, он оглянулся, встретился взглядами с Матвеем и быстро направился к нему. Взял Матвея за плечо, вывел аккуратно из крыла. На лице Вадима стала появляться улыбка. Парни вышли из крыла, и Вадим встал перед Матвеем, посмотрел ему прямо в глаза. Морозов старался сдержать слёзы.

— Зайцев пригласил к себе на кружок! — обрадованно затряс за плечи Матвея Вадим. — Это всё, конечно, странно, но мне, чёрт подери, интересно! Это целая история, наполненная мистикой и загадками! Я хочу стать тем, кто первый найдёт этого предателя!

— Ты не думал, что он среди нас? — тихо, почти шёпотом сказал Матвей.

— О да! Ещё как думал! Он точно среди нас, и у меня есть подозрения! Помнишь пацана с кудрявыми волосами, который всё время молчит!?

— Так нельзя. Зайцев не судья...

— Но он предал его и должен получить по заслугам!

— Это был отец!...

— Мы несём ответственность за наших отцов!

Матвей слегка отошёл назад и поник головой. Он не хотел больше смотреть в глаза Соколову, а единственное, на что смотрел теперь Матвей — это узоры на полу. Они были такими же бесконечными и повторяющимися, как и странное молчание, возникшее в этот момент.

— Ты мне поможешь? — прервал Вадим молчание.

— Чем?

— Разгадать эту загадку?

— Но ты ведь со мной до этого не работал, — сказал Матвей и оказался прав: Соколов в действительности не делал ничего вместе с Матвеем, лишь иногда общался.

— Ну... Тебе же интересно, как тут всё устроено?

— Да... — сказал Матвей, а сам подумал, что ему скорее интересно всё это узнать и заняться чем-то действительно интересным, правда, он пока не знал чем.

— Ну вот и прекрасно! Мне поможешь, а заодно и найдёшь себе хобби, — словно прочитав мысли, сказал Соколов и подал руку в качестве акта подписания дьявольского договора.

«Оно мне надо?» — думал Матвей, но что-то дёрнуло его в душе. Что-то будто сказало, что это не столь важно, сколько нужно. Что в этом, может, и не смысл всего учебного года для Морозова, сколько способ действительно разобраться и найтись Матвею в этой школе и в собственной жизни.

Парень поверил Вадиму и его словам о выгоде. Они звучали так сильно и мощно, что они были чуть ли не самой целью Соколова: помочь Матвею в самореализации. Да! В самореализации. Ведь если Морозов добрый, то и Соколов наверняка тоже.

Говоря свой манифест, Вадим сильно сжимал плечи Матвея, смотрел прямо в лоб Морозова и очень по-доброму улыбался. Но что-то дёргалось в его улыбке. Что-то кривило душу. Что-то лезло из метавшихся глаз и сближавшихся ног. Что-то пустое, лживое, плохое. Что-то, что не мог увидеть и понять Матвей, но что так сильно отличало Вадима от простых людей.

— Согласен, — сказал Морозов и пожал руку Соколову, на что сам Вадим сильно сжал руку своего одноклассника. Как бы Морозов ни хотел, ему пришлось посмотреть в глаза Вадима, где он не смог увидеть ничего: глаза были тёмные, плохо освещены, но что-то дёрнулось сначала в глазах Соколова, а потом внутри Матвея. Он отошёл и попытался прислушаться к голосу своего сердца, но голос был тих и говорил на марсианском языке. «Ерунда!» — подумал Матвей, повернулся и пошёл в интернат.

Уже поздно ложась спать, Морозов иногда вспоминал свой вопрос: «А оно мне надо?». «Да» — говорил ум, «нет» — говорило сердце. Метался мальчишка пуще прежнего. Никогда так главные органы не расходились мнением. Никогда и выбора такого не было. Но он теперь оказался прямо перед носом Матвея.

— Уже всё решено, — утешал себя парень, обтекаемый темнотой в постели. Поворачивался с боку на бок и иногда открывал глаза, говорил: «Завтра. Решим. Поздно. Спать» и засыпал в этой темноте выбора и вопросов, от которой он так безуспешно пытался спрятаться под одеялом. За окном шёл осенний ливень. Ветер хлопал раскрытой форточкой. Мелькали молнии. Пошёл град. Пошёл град... Матвей заснул.