Глава 6.
Глава 6.
За окном давно стемнело, а Бракс так и не вернулся. Неужели ушёл и оставил их с малышом в лесу одних? На сердце у Мани неспокойно, и ведь не за себя переживает, за него. До чего же иногда мужики глупые бывают. Сам схватил, сам на землю бросил, обиделся и ушёл. А поговорить, а спросить? Не судьба. Язык бы не отсох. И меч, и лук со стрелками в доме оставил. Где его заполошного черти носят? А если хрог на него напал или ещё какой хищник? Ушёл себе и в ус не дует, а Маня должна трястись и бояться за этого Бракса хвостатого.
Временами мужики ведут себя, как малые дети. Даже такие крупные иномирные особи как этот Хвост. Так укачивая похныкивающего ребёнка, думала Маня, когда дверь заскрипела, и в избу тихо вошёл он. Огромный, закрывший своим крупным телом весь дверной проем, Бракс остановился на месте, молча сверкая глазами в темноте.
- Зажги свечу, - первая подала голос Маня. - Проголодался? Каша ещё теплая. И мясо осталось. Я его в тряпицу завернула, над столом на нижней полке лежит.
- Нет. Не хочу, - полушепотом ответил он и ступил в дом, притворив за собой дверь. Дошел до лавки, сел, скинул кафтан, сапоги. - Не спит? - поинтересовался так же, почти шёпотом.
- Засыпает, - ответила она тихо, продолжая покачивать и напевать короткое а-а.
- Может я покачаю?
- Все хорошо. Ложись, спи.
Бракс лег, свернув и подложив кафтан под голову, но сон не шел. Лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к монотонному пению Мани и негромкому попискиванию сына. Малыш постепенно утих. Женщина положила его к стене, сама скинула платье и легла у края, прикрыв отрезом теплой ткани себя и ребенка.
Бракс отчётливо представил её ладное, прикрытое лишь лёгкой сорочкой тело, и тяжко вздохнул. Надо завтра заняться изготовлением люльки для сына. Удобно, и место в кровати освободится. В голову пришла, обрадовавшая Бракса мысль, ему совсем необязательно отрывать ребёнка от матери. Всё не напрасно. Их ведь судьба свела, а значит, сама богиня Луна хочет, чтобы они стали семьёй. А кто такой Бракс, чтобы противиться провидению.
Здесь, в дали от людей, они смогут получше узнать друг друга и, возможно, сблизиться. Всё естество Бракса требовало соединиться прямо сейчас с матерью его сына, но разум вопил - не принимать поспешных решений.
- Бракс, - послышался тихое с кровати. - Спишь?
- Нет, - радостно забилось большое и сильное мужское сердце, выпрыгивая из груди и ликуя.
"Она не сердится, сама завела разговор, значит, и он ей не безразличен. Только нельзя, слишком мало времени прошло после родов. Её организм ещё долго будет кровить, а ему надо набраться терпения и ждать. Может и к лучшему. Будет время присмотреться друг к другу. Но как же невыносимо тяжело находиться рядом и не иметь возможности даже прикоснуться. Решено. Завтра же начнет выстругивать колыбель для сына.
Завтра началось с их совместных будней, и так изо дня в день. Время неумолимо шло вперёд. Малыш заметно подрос и окреп, постепенно с грудного молока Велисса потихоньку стала переводить его на прикорм ягодкой, кашами, измельчённым мясом. Жизнь шла своим чередом, но в доме не было самого необходимого, нужны были вещи для малыша, у Велиссы платье латаное, перелатанное, да и крупы на исходе. Хочешь - не хочешь, а надо идти в ближайшую деревеньку за провизией. Бракс заранее заготовил несколько шкур куницы, которые на полуострове и за его пределами пользовались большим спросом. Из них шили шапки, делали оторочку к воротнику мужских плащей и женских полушубков.
Вчера на охоте Браксу повезло, он изловчился и подстрелил лесную свинью. Мясо собирался вялить и коптить, часть заберёт на обмен в деревню, часть оставит домочадцам на пропитание. Все ближайшие дни он будет занят этим, а ещё Велисса просила сходить с ней по грибы. Необходимо выкроить день и пойти с ней. Прошли дожди, надо поспешить и заняться сбором дружно поднявших свои разноцветные головы рыжиков и синюшек. Мясо на столе водится, спасибо богине, но и оно приедается. Хочется какого-то разнообразия. Малец подрастает, ему, да и Велиссе Бракс должен обеспечить не только самое необходимое, но и стать добытчиком и кормильцем во всём.
Деревня, конечно, это не город, но и там можно муки, да круп раздобыть. Медку бы ещё. Но ничего, вот вернётся, по лесу побродит, может и дикий улей разыщет.
Не любит Бракс далеко от своих уходить, переживает, как бы чего с ними плохого не случилось, пока его нет рядом. Опять же, в хозяйстве столько дел, времени не хватает все переделать. То люльку мальцу смастерить, то покосившийся венец в доме поправить, то кровать расширить, во дворе из камней импровизированную печь выложить, чтобы не топить в доме, когда на улице жаркое лето. Постепенно их совместный быт стал налаживаться. Бракс даже временами подумывал, а не прислушаться ли к советам женщины, взять и построить дом здесь, в лесу, и забыть про земли оборотней.
В лесу хорошо, тихо. Волки их жилище от других хищников оберегают. Иногда выходя на охоту, Бракс встречает следы хрога, но на глаза тот не показывается, предпочитает держаться подальше от более сильного противника.
С другой стороны ребенок растет, начнет бегать, не уследишь и не поймаешь. Убежит в лес, заблудится, хищному зверю на растерзание попадет. Нет. Опасно в лесу оставаться. Надо к людям идти. Та деревня, что невдалеке от леса расположена, могла бы стать их домом. Уединённое место, и от главных трактов в стороне лежит. Не добраться Арестовским прихвостням до нее. Вокруг деревни лес, да болото. Незачем им там показываться.
Так рассуждал Бракс, пока занимался разделкой мяса, не упуская из вида Велиссу с мальцом. Сын подрос, стал меньше спать, больше бодрствовать. Его уже не оставишь в люльке одного, того и гляди вывалится. Чтобы руки были свободны, Велисса хитро придумала, привязывать малыша платком или отрезом ткани к своему телу. На груди у матери малыш успокаивался, с интересом на все поглядывал, и она могла заниматься различными делами. Переделает все быстро по хозяйству и Браксу в помощницы напрашивается. Не узнавал он её. Неужели за несколько лет можно так сильно измениться? И дело не во внешности. Здесь-то она все та же, даже краше без всех этих побрякушек и нарядов стала. Ближе, роднее. Руки сами так и тянутся, прижать её хрупкое тело к себе, провести ладонью по приятным округлостям, поцеловать в тонкую, изящную шею, румяную щеку, красивый изгиб губ. Несколько раз поддавался порыву, но стоит ей
посмотреть в его глаза удивлённым взглядом, как всю его решимость, как рукой снимает. Прямо млеет перед ней, боится обидеть. Вдруг не захочет его, снова откажет? Как жить вместе потом с этой обидой и непониманием? Ругал он себя. Прошло не так много времени, как погибли его жена и старик отец, а он о чем думает? Мозг совсем в штаны утёк, ничего в пустой голове не осталось.
А ведь и года не прошло, как вернулся от правителя, куда был вызван в срочном порядке для разговора. Да и собеседник из него плохой вышел, как чувствовал, что беда дома случилась, сердце в груди неровно билось, мысли всякие нехорошие в голову лезли. Если бы не присутствие светлейшего за столом, вскочил и назад, домой помчался. Но вернуться удалось лишь к следующему утру.
Его встретила тишина, раскрытые настежь ворота и двери. Старик отец лежал поперек порога у входа в горницу в луже давно запекшейся крови, зарубленный лиходеем. Виола в разодранном платье полуобнаженная, с окровавленными ногами и лицом была повешена на толстой верёвке прямо над широким обеденным столом.
Как-только увидел её, худенькую и простоволосую, поруганную нелюдями, сразу все понял. Слыхал и раньше о извращённых развлечениях своего правителя, светлейшего Ареста. Частенько вызывал он на званые обеды, да на задушевные беседы неугодных подданных, а в это время его приспешники грабили дома приглашенных, да насиловали жён, вешая измученную жертву над обеденным семейным столом, как бы насмехаясь над хозяином дома.
С молоком кормилицы Арест всосал мысль, что он существо высшее, и со временем ему будут принадлежать все земли Вернаса. Но в то же время бесхвостость заставляла его чувствовать свою ущербность и злость на судьбу, а также на всех тех подданных древнейшего рода, что кичились своими хвостами, выставляя их на показ, и как казалось Аресту, укоряя тем самым правителя в его неполноценности.
Не мог он никому доверять, а потому издал приказ:" Рубить хвосты, ибо нет пользы от оного, одно неудобство и напоминание о том, что их предком стал изгнанный из своих земель оборотень."
Людям же, к коим он себя причисляет, нет надобности иметь хвост. У правителя Вернаса хвоста нет, что свидетельствует о том, что он человек, а не животное. Все, кто готов стать такими как он, должен рубить хвост себе и сыновьям своим и стать по правую руку от светлейшего Ареста, тем самым объявив всему миру, что они побратимы. Но и огромное число сторонников не успокоило правителя, по-прежнему ему повсюду мерещились заговоры. А наушники подзуживали, да подначивали, убеждая его в закоренелых страхах.
После казни младшего брата, Арест ненадолго успокоился, полностью отдавшись веселью, шумным пирам и извращенным потехам. Сменил три жены. Первая умерла в родах, вторая в горячке, третья сгинула, как и не бывало. Но ничто и никто не смог изменить характер правителя. Он продолжал вести разгульную жизнь и заниматься развратом. Поговаривали, что нередко случалось такая оказия, что между правителем и его женой в постели лежал кто-то третий, и не всегда это была женщина.
Из года в год Арест продолжал своё разгульное, пьяное житье, не гнушаясь и мужеложеством. Тем же, кто осмеливался попрекнуть его или его фаворитов, он рубил головы нещадно. Под горячую руку попадал любой, кто недобро посмотрит или и того хуже, попадет под донос, которые приходили правителю регулярно и в огромном количестве. Для этих целей на почтамте служили специальные люди, которые и занимались прочтением и кратким изложением доноса на бумаге. Подавалось доносимое правителю с поклоном и зачитывалось вслух.
После чего ежедневно он уделял время, спускаясь в пыточную, самолично принимая участие в истязании и выбивании правды из неблагонадежных. Такая участь могла постичь каждого, на кого пришел донос или кто неосмотрительно вызвал гнев и недовольство правителя.
А по вечерам в его палатах начинались совсем другие забавы. Если Арест узнавал, кто из его подданных прячет красивую жену, приказывал своим приспешникам похитить её и привезти к нему. Надругавшись над несчастной всеми мыслимыми и немыслимыми способами, Арест отдавал жертву на поругание своим товарищам, а потом велел отвести назад к мужу. Частенько поруганных жён вешали над порогом их дома, а то и над обеденным столом.
Все те подданные древнего рода, которые отказались подчиняться приказу своего правителя и рубить хвосты себе и своим сыновьям, всячески притеснялись по одобрению правителя его приспешниками. Их дома разорялись, а семьи выгоняли на незаселенные или болотистые земли. Приспешники хватали жён неугодных подданных, насиловали их, некоторых, самых красивых приводили правителю. Жгли дома, мучили, убивали слуг и крестьян.
Но в своем окружении правитель не доверял даже самым близким, каждый из них рисковал впасть в немилость и быть замученным им саморучно. Так родственников второй жены Арест заподозрил в том, что это они, не желая терять положения, извели его вторую жену, наведя на нее лихорадку. Её братьев он велел посадить на кол на главной площади, где их трупы висели несколько дней.
Против бесчинств нового правителя, непотребств и разврата восстал север страны. Тогда Арест собрал войско из числа своих приспешников, которое исчислялось в 60000 вооруженных подданных, жаждущих крови. Север был захвачен в течении пяти дней. Более 8000 человек умерщвлено за раз.
Чуть позже к правителю привели самых влиятельных людей этих мест, их жён и детей. Он приказал раздеть их донага и поджечь, облив горючей смесью. Привязанные к лошадям их горящие тела волочили по мёрзлой земле, а потом утопили в проруби.
В это время другие слуги правителя вывозили все городские запасы продовольствия.
Оставшихся северян Арест милостиво простил, но без хлебных и других продовольственных запасов люди умирали с голода. Доходило до того, что стали поедать друг друга.
На обратном пути Арест заехал на Приозерные земли, но прослышав о незавидной участи северян наместник встретил правителя накрытым столами и лежащими ниц на земле приозерцами. Оставшись довольным такой встречей, правитель ограничился разграблением лишь нескольких частных имений, никого не казнив.
Вернувшись в столичный город, он продолжал искать корни северного заговора. Во всём прислушиваясь к ведьме кормилице. Арест и среди своего окружения продолжал чистки. Нянька же всячески науськивала его, поддерживая в нем выращенные с малолетства страхи.
Бракс служил при дворе около четырех лет и не понаслышке знал правителя. Видел, как тот с товарищами забавы ради давил челобитчиков лошадьми, как ради потехи сбрасывал маленьких домашних зверьков рабиса с крыши, как охальничал с крестьянскими девками, заставляя их раздеваться и голыми играть с ним и его товарищами в "жмурки". Много чего охранник светлейшей Литиции знал и видел, и даже один раз попытался заикнуться о том его матери, но она не захотела ничего слушать, приказав Браксу поменьше сплетничать, а больше отдавать времени службе, отослав с письмом к своему брату на дальнюю заставу. По возвращению он застал Ареста у власти, а его мать при смерти. Вскоре Браксу отказали от службы, посчитав неблагонадежным, а после указа: "Рубить хвосты", и вовсе лишили имущества, сослав на болотистые земли. Но этого Аресту с его жестоким, извращённым нравом показалось мало, он послал людей за его женой. Те, встретив сопротивление в лице маленькой фурии и старика отца, жестоко убили обоих.
Браксу тяжело вспоминать ту картину, которую он обнаружил после возвращения домой. Отец пытался защитить Виолу, преградив дверь, и получил клинок под сердце. Жена сопротивлялась и была избита, а потом изнасилована, после чего ее повесили в горнице на крепкой балке. Израненное, угловатое, не успевшее налиться женской красотой тело сломанной куклой бездвижно висело над обеденным столом, став Браксу немым укором. Не уберёг, не защитил ту, которая стала ему женой. Пусть не было между ними любви и близости, но они хорошо ладили, и Виола носила под сердцем его ребенка от того единственного раза, что он в пьяном угаре и не запомнил.