бабочка
Танджиро проснулся в доме Бабочки после собрания со столпами. Рядом — Зэницу и Иноске, каждый со своими ранами и привычным характером. В палату заглянула Аой вместе с тремя девочками-помощницами, и в этот момент мягко скользнула Ханаэ.
Её лёгкие шаги были почти беззвучными, а хаори с крыльями-бабочками дрогнуло от ветра из коридора. Фиолетовые глаза смотрели тепло и немного задумчиво.
— Проснулся, — сказала она тихо, мягко улыбнувшись. — Это радует.
Танджиро сразу узнал её. Та самая девушка, что тогда остановила клинок Синодзугава и говорила столь спокойно и твёрдо, хотя перед ней был столп. В его сердце промелькнула благодарность, но он не сразу смог подобрать слова.
Зэницу, заметив её, тут же покраснел и воскликнул:
— А-а-а! Такая красивая! Девушка-бабочка! Простите, вы, случайно, не ангел, спустившийся с небес?!
Ханаэ лишь мягко улыбнулась, как будто привычно воспринимая подобные выходки.
— Я Ханаэ Кочо. Добро пожаловать в наш дом. Здесь вы сможете восстановиться.
Иноске фыркнул, раздувая грудь:
— Ха! Мне не нужны никакие лечения и бабочки! Я уже в порядке! — и тут же закашлялся от боли в рёбрах.
Три маленькие девочки прыснули со смеху, а Аой строго нахмурилась:
— Не дури, лежи спокойно, иначе раны не заживут!
Ханаэ присела на корточки рядом с кроватью Танджиро. Улыбка на её лице была нежной, но глаза смотрели прямо в его — будто проверяли, насколько он крепок духом.
— Я верю в тебя, — тихо сказала она. — Верю в то, что твоя сестра сможет идти этим путём. И знаешь… твоя решимость очень напоминает кое-кого, кого я любила больше всего.
Её голос дрогнул, но улыбка осталась прежней — мягкой и светлой, как будто она вовсе не вспомнила о боли.
Зэницу недоумённо моргнул, Иноске лишь фыркнул, а Танджиро почувствовал, что это «кое-кто» — несомненно, та самая старшая сестра, о которой говорила Шинобу.
Аой тихо добавила, глядя на Ханаэ:
— Старшая Кочо редко здесь бывает, но если она пришла сама… значит, это важно.
Маленькие девочки с восхищением прошептали:
— Она всегда такая добрая… —
— …и красивая, как бабочка… —
— …а ещё сильная!
Ханаэ только махнула рукой, отводя внимание от себя, и снова обратилась к Танджиро:
— Отдыхай. Всё остальное мы успеем.Вечером, когда палата с ранеными стихла, Шинобу сидела в своём кабинете, перебирая травы. Лёгкий шорох шагов в коридоре — и дверь открылась. Вошла Ханаэ, всё так же с нежной улыбкой, будто несла с собой тёплый весенний ветер.
— Ты снова была у них, — спокойно сказала Шинобу, не поднимая взгляда. — Зачем ты согласилась на этот спор со столпами? Ты ведь знала, каков Санэми.
Ханаэ мягко присела на подоконник, сложив руки на коленях. Лунный свет скользнул по её лицу, делая улыбку почти хрупкой.
— Потому что я верю в неё, — ответила она тихо. — В эту девочку-демона. Она отвернулась от крови, даже когда Санэми ранил себя. Разве это не чудо?
Шинобу нахмурилась. Её глаза потемнели от сомнений и боли:
— Ты слишком добрая, сестра. Иногда я думаю, что твоя доброта может стоить тебе жизни.
Ханаэ покачала головой, всё так же улыбаясь, хотя в её голосе звучала сталь:
— Нет. Она дала надежду. Надежду на то, что даже среди демонов может быть свет. И пока я чувствую эту надежду… я не умру.
Она перевела взгляд на сестру, её улыбка не дрогнула, но в глазах мелькнуло нечто иное — тень ненависти и клятвы:
— Я не закончу начатое дело. Мы должны довести всё до конца, Шино. За наших родителей. За тех, кого мы потеряли. За всех, кого они забрали.
Шинобу впервые на миг отвела взгляд. Она понимала — под этой нежной улыбкой Ханаэ живёт та же жгучая боль и жажда мести, что и в её собственном сердце.
— Ты всё так же упряма, — прошептала она с горькой улыбкой. — Но, может быть… именно поэтому мы всё ещё живы.
Ханаэ мягко коснулась её плеча, как бабочка крылом, и встала.
— А значит, мы ещё успеем исполнить свою клятву. Вместе.
Она вышла так же тихо, как вошла, оставив за собой лёгкий шорох хаори, похожий на взмах крыльев.Танджеро всё ещё ощущал в сердце тяжесть после разговора с Шинобу. Её слова о старшей сестре застряли в голове: «Она верила в демонов». Но больше всего его задело то, что Шинобу всегда улыбается, даже когда говорит о боли.
Когда он вернулся в Дом Бабочки, в коридоре его встретила Ханаэ. Она держала в руках корзинку с травами, но, увидев мальчика, чуть склонила голову и ласково улыбнулась.
— Танджеро-кун, у тебя усталый взгляд. Ты разговаривал с моей сестрой?
Он кивнул.
— Да… она сказала, что у вас была старшая сестра. И что она верила в демонов.
Ханаэ присела на корточки, чтобы смотреть на него прямо, и её улыбка стала теплее, но в глазах блеснула лёгкая печаль.
— Наша сестра… очень любила нашу улыбку. Она всегда говорила, что улыбка должна оставаться, даже когда внутри всё болит. Потому что эта улыбка — как свет для других.
Танджеро замер, слушая, и тихо произнёс:
— Поэтому вы обе всё время улыбаетесь… даже когда вам тяжело?
Ханаэ мягко кивнула.
— Да. Это наша защита… и в то же время — её наследие. Шинобу улыбается, чтобы быть сильной. А я — чтобы не забыть, что жила наша сестра, и её вера в добро всё ещё рядом.
Она положила ладонь на его плечо, глядя прямо в глаза.
— Ты очень проницателен, Танджеро-кун. Но не считай нашу улыбку ложью. Она — обещание. Что мы не сдадимся, пока не закончим наше дело.
Танджеро крепко сжал руки в кулаки.
— Я понимаю… ваша улыбка — это не маска. Это сила.
Ханаэ тихо рассмеялась, словно ветер колыхнул крылья бабочки.
— Вот именно.