свои тайны
Во дворе Дома Бабочки стояла тёплая тишина. Ветер шевелил занавески, и только удары деревянных мечей нарушали спокойствие.
Гию Томииока держался сдержанно, как всегда: его движения были быстрыми и точными, словно поток воды. Танджеро, Зэницу и Иноске пытались поспевать за ним — каждый по-своему.
— Т-ты слишком быстрый! — визжал Зэницу, уже в третий раз упав на землю.
— Ха! Я тебя точно достану! — рычал Иноске, нападая с дикой яростью.
Танджеро, напротив, молча сжимал рукоять меча и упорно повторял движения, стараясь уловить ритм Гию.
Ханаэ стояла чуть поодаль, наблюдая за тренировкой. Она держала в руках поднос с лекарственными травами, но уже давно забыла о нём, тихо улыбаясь. Её взгляд то и дело останавливался на серьёзном лице Танджеро, а затем — на спокойной стойке Гию.
— Как красиво они движутся… — прошептала она себе под нос. — Будто танец воды и огня.
Когда тренировка закончилась и мальчики почти упали без сил, Гию лишь кивнул и удалился в свою обычную молчаливую манеру.
Ханаэ же вскоре оказалась на веранде вместе с Мицури. Розововолосая столп нежности сияла своей вечной энергией и держала в руках тарелку с моти.
— Ааа, какое счастье! — радостно произнесла Мицури, протягивая один Ханаэ. — Вот скажи, разве не лучшее в жизни — это вкусное моти и хороший друг рядом?
Ханаэ улыбнулась и села рядом, аккуратно взяв сладость.
— Да… иногда простые вещи делают нас самыми счастливыми.
Они сидели бок о бок, смеясь и перекусывая. Мицури болтала без умолку — о еде, о милых мальчиках в их окружении, о том, как важно любить жизнь. Ханаэ слушала её, кивая и время от времени вставляя тихие, тёплые слова.
В какой-то момент Мицури повернулась к ней и вдруг серьёзно сказала:
— Знаешь, Ханаэ-тян, ты тоже как моти. Снаружи мягкая, милая и сладкая… но я чувствую, что внутри у тебя есть сила, которую не так просто увидеть.
Ханаэ слегка покраснела и прикрыла рот ладонью, смеясь.
— Мицури-сан, только ты можешь так сравнивать…
Обе рассмеялись, а ветер тронул лёгкие крылья на хаори Ханаэ, словно подтверждая её тихую мысль: «Да, счастье бывает таким простым. Но я всё равно не забуду свою цель».
После боя с вышей 6 луной прибыли столп цветка и столп змеи
Обанай смотрел холодным взглядом на Танджеро и его друзей. Его змей тихо скользнул по плечу, и он произнёс, как приговор:
— Это была всего лишь шестая Вышшая Луна. Самая слабая. А вы едва не погибли.
Возле него остановилась Ханаэ. Она выпрямилась, сложив руки перед собой, и с лёгкой, едва дразнящей улыбкой добавила:
— Согласна с тобой, Игоро. Всего лишь шестая… а вы уже чуть не умерли.
На мгновение повисла тишина. Жёны Тэнгена, обнимая его раненого, сверлили Ханаэ взглядами, будто её слова были слишком резкими. Но Ханаэ лишь мягко посмотрела на них и ещё чуть шире улыбнулась — по-шинобушному, спокойно и светло, как будто её ничуть не задела враждебность.
Танджеро опустил голову, но в его глазах не было обиды — только решимость.
А Зэницу и Иноске одновременно нахмурились: им не понравилось, что их победу умаляют, но слова Ханаэ прозвучали так легко и мило, что спорить казалось бессмысленным.
Обанай молча перевёл взгляд на Ханаэ. И впервые за долгое время его холодный тон не нуждался в продолжении — потому что она сама всё сказала так, как будто их мысли всегда совпадали.
Когда шум боя стих, воздух ещё был пропитан гарью, пылью и запахом крови. На земле, среди обломков и разорванных тканей, темнела лужа, в которой растворялось тело Гютаро.
Ханаэ тихо подошла к этому месту. Её шаги были почти неслышны, и даже Обанай с его цепким взглядом не сразу заметил её движение. Склонившись, она достала маленькую колбу, заранее спрятанную в складках хаори.
— Всё-таки… спасибо тебе, — прошептала она, словно обращаясь к исчезающему демону. — Ты оставил мне то, что нужно.
Осторожно, ловко, она зачерпнула несколько капель густой, медленно застывающей крови. Её глаза блеснули, и на губах появилась спокойная улыбка — такая, что даже в этот момент она выглядела светлой.
«Эта кровь подойдёт. Гютаро превратил Доума. Значит, в его крови есть частица того, кто поглотил Канаэ. Значит, яд будет действовать…»
Она аккуратно убрала колбу обратно в сумку, и только потом обернулась.
На камнях неподалёку, среди разрушений, Танджеро лежал без сознания, крепко прижимая к себе Нэдзуко, словно боялся её потерять. Рядом, обессиленные и раненые, лежали Зэницу и Иноске. Их дыхание было прерывистым, но они были живы.
Ханаэ подошла к ним и присела на колени. Сначала проверила пульс Танджеро, затем остальных. Её лицо оставалось мягким, но взгляд — предельно серьёзным.
— Быстро перенести их в Дом Бабочки, — тихо, но уверенно сказала она, обернувшись к оставшимся охотникам. — Их нельзя задерживать ни на секунду.
Она сама приложила руку к плечу Танджеро, словно хотела передать ему немного своей силы. А потом снова улыбнулась — светло и спокойно, так, как когда-то улыбалась Канаэ.
«Вы — надежда. И вы должны выжить…»Ночь в Доме Бабочки была на редкость тихой. Сквозь тонкие стены слышался только ровный, мирный сон раненых охотников. Где-то на втором этаже тяжело вздыхал Зэницу, во сне бормоча имя Нэдзуко, а внизу шептал ветер, пробираясь в сад через приоткрытые ставни.
Ханаэ шагала босиком по длинному коридору, чтобы не разбудить никого. В её руках поблескивала маленькая колба — кровь шестой луны.
Она толкнула дверь в лабораторию, и запах трав, порошков и чего-то металлического сразу наполнил грудь. На полках стояли десятки колбочек: густая алая жидкость внутри мерцала в свете лампы, будто в них жили крошечные огоньки.
— Ты всё-таки принесла, — раздался тихий голос.
Ханаэ подняла глаза. В углу комнаты стояла Шинобу, уже в лёгком рабочем кимоно, с повязанными назад волосами. Она сидела за столом, держа в руках одну из колб, и её улыбка была спокойной, но глаза сияли иначе — серьёзно, напряжённо.
— Конечно, — мягко ответила Ханаэ. Она подошла к длинной полке и осторожно поставила свою колбу рядом с другими. Среди десятков алых сосудов она выглядела почти такой же, но для сестёр каждая была бесценна.
Некоторое время они молчали. Лишь звук стекла, слегка звякнувшего о дерево, и мерное дыхание сестёр заполняли комнату.
— Всё ради него, — тихо произнесла Ханаэ, и её улыбка стала особенно нежной. — Ради Доумы. Чтобы он больше никогда… не смог коснуться наших жизней.
Шинобу чуть сильнее сжала стекло в руке. Потом взглянула на сестру и тоже улыбнулась — своей мягкой, притворной, но в этот момент почти искренней улыбкой.
— Да, — согласилась она. — Ради Канаэ. Ради всех, кто ещё жив.
Они обе смотрели на полку с алыми колбами, будто там стояли не сосуды с кровью, а маленькие звёзды их надежды и мести.
Ночь продолжалась, и Дом Бабочки дышал тишиной. Но в сердце двух сестёр горел тихий огонь, который уже нельзя было погасить.