Тень астероида

Они стояли так у камина — два заклятых врага, нашедшие в объятиях друг друга временное перемирие, которое было куда страшнее и желаннее, чем любая война.

Она не отвечала, лишь глубже уткнулась лицом в грудь его рубашки, впитывая тепло и запах — дым, морозную свежесть и что-то неуловимо свое, его. Ее руки, все еще замерзшие, инстинктивно вцепились в складки его одежды на спине, словно она боялась, что он вот-вот исчезнет.

— Я дрожу не от холода, — прошептала она наконец, и ее голос, приглушенный тканью, прозвучал хрипло и признательно.

Он откинулся назад, всего на несколько сантиметров, чтобы увидеть ее лицо. Его пальцы поднялись и коснулись ее щеки, заставляя ее вздрогнуть. Прикосновение было шокирующе нежным после той грубой силы в пустом классе.

— От чего же? — тихо спросил он, и его большой палец провел по ее скуле, смахивая тающую снежинку.

Она закрыла глаза, не в силах выдержать интенсивность его взгляда.

— От тебя, — выдохнула она, и это было чистейшей правдой, вырвавшейся наружу помимо ее воли. —От твоих взглядов. От твоих насмешек. От твоей... ярости.

Его рука замерла на ее щеке.

— А сейчас? — его голос был низким, обволакивающим. — Сейчас ты тоже дрожишь от ярости?

Она медленно покачала головой, все еще не открывая глаз.

— Нет. Сейчас... я не знаю. Я не понимаю, что происходит. Ты... ты сбиваешь меня с толку, Блэк.

Он тихо усмехнулся, и звук был теплым и глухим у нее над ухом.

— Сириус.

Она открыла глаза и посмотрела на него. Огонь камина играл в его серых глазах, делая их почти серебряными, сжигая всю насмешку, оставляя лишь серьезность и какое-то странное, глубокое любопытство.

— Сириус, — повторила она, и его имя на ее устах показалось ей чужим и одновременно самым правильным словом на свете.

Его рука скользнула с ее щеки на шею, пальцы запутались в мокрых прядях ее волос у затылка. Он мягко потянул ее к себе.

— Я тоже не понимаю, что происходит, Фелиция, — прошептал он, и его губы были так близко, что она чувствовала их тепло. — Но я знаю, что не хочу останавливаться.

И на этот раз его поцелуй не был нападением. Он был медленным, исследующим, почти неуверенным. Это был вопрос, а не утверждение. Спросил разрешения, а не взял силой.

Она замерла на мгновение, парализованная контрастом. А затем ее тело ответило за нее. Ее руки поднялись и обвили его шею, она приподнялась на цыпочках, чтобы лучше достать до его губ, и ответила ему с той же нежностью, на которую была способна.

Они стояли, целуясь у камина, а метель завывала за стенами замка, словно пыталась до них добраться. Его руки скользили по ее спине под тяжелой мантией, согревая ее, прижимая к себе. Ее пальцы впились в его волосы, спутанные и влажные от снега.

Он оторвался, чтобы перевести дух, и прижал ее лоб к своему, его дыхание было таким же неровным, как и ее.

— Чертовка, — выдохнул он сдавленно, и в его голосе прозвучало нечто вроде благоговейного ужаса. — Что ты со мной делаешь?

— То же самое, что и ты со мной, — прошептала она в ответ, ее губы расплылись в едва уловимой, счастливой улыбке.

Он снова поцеловал ее, глубже, страстнее, и на этот раз в поцелуе чувствовалась вся накопившаяся ярость, все недосказанности, вся та темная страсть, что вырвалась на свободу в классе, но теперь она была смешана с чем-то новым — с нежностью, с удивлением, с надеждой.

Он медленно опустился на колени перед диваном, увлекая ее за собой. Они оказались на мягком ковре перед камином, и он прикрыл ее своим телом, не переставая целовать. Его руки скользили по ее бокам, по бедрам, закутанным в тонкую ткань платья, и каждый прикосновение заставлял ее кожу гореть.

— Я ненавидел тебя, — прошептал он между поцелуями в ее шею, и его слова были горячими на ее коже. — Ненавидел за то, что ты заставила меня чувствовать себя уязвимым.

— Я ненавидела тебя за то, что ты видел меня настоящую, — призналась она в ответ, ее пальцы срывали с него рубашку, жажду прикоснуться к его горячей коже.

Он остановился и посмотрел на нее, его лицо было серьезным в свете огня.

— А какая ты настоящая? Та, что вычисляет звезды? Или та, что мстит с изяществом ассасина? Или вот эта? — его рука легла на ее бедро, сжимая его сквозь ткань. — Эта, что дрожит под моими руками?

— Все они настоящие, — выдохнула она, глядя ему прямо в глаза. — И все они... твои. Кажется, так вышло.

Он застонал и снова приник к ее губам, и на этот раз в его поцелуе не было ничего, кроме голода и согласия. Вой метели за окном больше не был угрозой. Он был мелодией к их собственному, личному бунту против всего, что пыталось их разделить.

Его губы скользили по ее шее, оставляя горячие следы, когда он прошептал, и в его голосе звучала смесь любопытства и вызова:

— Так правда ли это, Уоррен? — его зубы слегка задели ее мочку уха, заставляя ее вздрогнуть. — Ты и вправду такая... скучная в постели, как выразился тот слизняк Крауч?

Вопрос повис в воздухе, наполненном треском огня и их учащенным дыханием. Вместо того чтобы оттолкнуть его или смутиться, Фелиция откинула голову назад, обнажая горло для его поцелуев, и тихо рассмеялась — низко, хрипло, совсем не так, как смеялась обычно.

— О, Блэк... Сириус, — поправилась она, и в ее голосе зазвучал непривычный задор. — Разве ты не знаешь? Самые тихие воды таят в себе самые опасные водовороты.

Она внезапно перевернулась, с легкостью, которой он от нее не ожидал, поменявшись с ним местами. Теперь она оказалась сверху, опустившись на него бедрами, ее черное платье задралось, обнажая стройные ноги. Ее пальцы вцепились в полы его расстегнутой рубашки.

— А может, Крауч просто оказался не тем, кто может разжечь во мне огонь? — она наклонилась к нему, ее губы были в сантиметре от его, а глаза, темные и полные обещаний, смотрели прямо в его. — Может, ему просто не хватило... воображения?

Сириус замер под ней, его руки инстинктивно обхватили ее бедра. Его собственное дыхание перехватило. Он смотрел на нее — на эту новую, дикую, неукротимую Фелицию, которая возникла из осколков той тихой отличницы, — и в его глазах читалось чистейшее, неподдельное изумление.

— Черт возьми, — выдохнул он, и его голос сорвался на хрип. — Так кто же ты на самом деле? Тихоня Уоррен, что прячется за книгами? Или эта... колдунья?

Она провела пальцем по его груди, по линии пресса, вызывающе медленно.

— А почему я не могу быть и той, и другой? — она ухмыльнулась, и в этой ухмылке было столько же вызова, сколько было в его собственных лучших выходках. — Могу вычислять траектории звезд, а могу... вычислять куда более интересные траектории.

С этими словами она наклонилась и прикусила его нижнюю губу, уже не нежно, а с дерзкой страстью, заставляя его застонать. Ее руки распахнули его рубашку окончательно, и ее ладони прижались к его горячей коже, исследуя каждую мышцу.

— Крауч думал, что женщина должна быть пассивной и послушной, — прошептала она ему в губы, сама удивляясь своей смелости, но уже не в силах остановиться. Она была опьянена от него, от этой близости, от этой свободы. — Но я не из таких. Если я чего-то хочу... я это беру.

Она продемонстрировала это на деле, снова поцеловав его — властно, требовательно, полностью стирая остатки его иллюзий о ней. Ее руки скользили по его телу, и каждое прикосновение было и лаской, и заявкой на владение.

Сириус ответил ей с той же стремительностью. Его руки запутались в ее волосах, срывая с них остатки снега и инея, он приподнялся, чтобы лучше чувствовать ее, чтобы углубить поцелуй.

— Никогда... — прорычал он между поцелуями, срывая с нее мантию, которая мешала ему чувствовать контуры ее тела через тонкую ткань платья, — ...никогда не думал... что тихони могут быть такими... чертовски... опасными.

— Тогда ты плохо думал, — парировала она, откидывая голову назад, когда его губы нашли чувствительную точку на ее шее. Ее пальцы впились в его плечи. — Может, пора пересмотреть свои взгляды?

Он в ответ лишь засмеялся — низко, глухо, по-хозяйски — и перевернул ее обратно, на ковер, накрыв своим телом. Но теперь в его действиях не было прежней грубой силы. Была уверенность, страсть и... уважение.

— О, я уже пересматриваю, звездочет, — пообещал он, его глаза горели в полумраке. — Пересматриваю очень, очень внимательно.

И он принялся доказывать это на практике, а завывание метели за окном стало лишь фоном для их собственной, частной бури, наконец вырвавшейся на свободу.

Тепло от камина было густым и дурманящим, смешиваясь с жаром, исходящим от их тел. Его мантия давно слетела на пол, а ее черное платье оказалось задрано до бедер, обнажая бледную кожу, мерцающую в огненном свете.

— Ты вся дрожишь, — прошептал он, его губы скользили по ее ключице, а руки срывали с нее хрупкие бретельки платья. — Это все еще от меня?

— Перестань болтать, Блэк, — ее голос звучал хрипло, но в нем слышались нотки вызова, когда ее пальцы расстегивали его пояс. — И докажи, что ты можешь быть хорош не только на словах.

Он издал низкий, гортанный смешок прямо у нее на коже.

— О, Уоррен, я могу быть чертовски хорош, когда захочу.

— Это мы еще посмотрим, — она внезапно перекатила его на спину и оседлала, придерживая его запястья над головой. Ее распущенные волосы падали на его лицо шелковистой завесой. — Может, ты всего лишь громкий щенок, который только и умеет, что лаять?

Его глаза вспыхнули от возмущения и дикого азарта.

— Щенок? — он резко высвободился из ее хватки — сила всегда была на его стороне — и перевернул ее, прижав к ковру. — Я покажу тебе щенка, звездочет.

Их борьба за доминирование превратилась в неистовый, жадный танец. Одежда слетала с них, застревая на диване, падая на пол. Каждое прикосновение было и лаской, и вызовом, каждое движение — и сражением, и капитуляцией.

— Так это... скучно? — он дышал ей в губы, его тело было тяжелым и реальным поверх нее.

— Пока что... предсказуемо, — выдохнула она в ответ, выгибаясь навстречу ему, ее ноги обвились вокруг его бедер. — Но есть потенциал.

Он засмеялся — настоящим, не сдержанным смехом, который она слышала от него лишь пару раз.

— Ненавижу тебя, — прошептал он, но его губы при этом целовали ее шею с такой нежностью, что перехватывало дыхание.

— Ври больше, — она впилась пальцами в его спину, когда он вошел в нее, резко и глубоко, стирая все границы между ненавистью и желанием.

Боль, удовольствие, ярость, нежность — все смешалось в единый, ослепляющий вихрь. Они двигались в унисон, то замедляясь, словно пытаясь продлить этот безумный момент, то ускоряясь, подгоняемые подавленным напряжением. Шепотки, стоны, отрывистые команды и признания — все слилось в огненном хаосе.

— Скажи мое имя, — потребовал он, его лоб был мокрым от пота, он смотрел на нее, и в его глазах не осталось ничего, кроме чистой, нефильтрованной страсти.

— Сириус, — простонала она, и это звучало как заклинание, как молитва и как проклятие одновременно.

Это стало последней каплей. Его тело напряглось, и он с криком, который был больше похож на рык, потерял контроль, увлекая ее за собой в пучину. Ее собственное тело содрогнулось в немом крике, ее пальцы впились в его плечи так, что должны были остаться синяки.

Они рухнули на ковер, тяжело дыша, их сердца колотились в унисон. Долгое время они просто лежали, прислушиваясь к треску догорающих поленьев и постепенному возвращению в реальность.

Первым заговорил он, его голос был хриплым.

— Ну что, Уоррен? Все еще скучно?

Она повернула к нему голову, и на ее лице появилась слабая, уставшая, но довольная ухмылка.

— Признаю... есть моменты для импровизации.

Он фыркнул и потянулся к своей рубашке, чтобы вытереть пот с лица. Затем посмотрел на нее, и на его лице появилась странная, почти неловкая застенчивость.

— Эм... насчет бала...

— Не начинай, — она села, стараясь не смотреть на него, и потянулась к своему платью. Внезапная скованность вернулась, и осознание того, что они натворили, начало медленно и неумолимо накрывать их обоих. — Это... это ничего не значит. Просто... выпустили пар.

— Конечно, — он быстро подхватил ее тон, вставая и натягивая брюки. — Просто пар. И... все такое.

Они оделись в гробовом молчании, избегая взглядов друг друга. Воздух, еще несколько минут назад наполненный страстью, теперь был густым от неловкости.

Когда они, наконец, вышли в коридор, было уже поздно. Они шли обратно в гриффиндорскую башню, не говоря ни слова, сохраняя дистанцию в пару футов. Ее волосы были растрепаны, его рубашка была застегнута криво. Они выглядели именно так, как должны были выглядеть люди, только что пережившие бурный секс на полу перед камином.

Дверь в гостиную показалась им одновременно спасением и самой страшной ловушкой. Они вошли, пытаясь придать своим лицам безразличное выражение.

- Ничего не было, Блэк, - сказала она, войдя в пустую гостиную.

Сириус не ответил. Он просто смотрел на огонь в камине, на его лице застыла странная, озадаченная гримаса. Все его мысли были там, в той комнате у камина, с ее телом под своим, с ее шепотом своего имени.

И он понимал, что все пошло не так, как планировалось. Вообще ничего.