Тень астероида

Большой зал, украшенный сияющими ледяными скульптурами и гирляндами из хрустальных снежинок, был полон шума и предпраздничной суеты. Последняя репетиция перед балом была в самом разгаре. Пары кружились под звуки вальса, отражаясь в начищенном до зеркального блеска полу.

Фелиция вошла в зал, чувствуя себя так, будто идет на эшафот. Ее черное платье из легкой ткани не сковывало движений, облегая фигуру и делая ее похожей на тень. Она избегала смотреть по сторонам, пока не увидела его.

Сириус стоял в стороне, у окна, залитого зимним светом. Он был уже в темных брюках и белой рубашке с расстегнутым воротником, мантия была брошена на подоконник. Он увидел ее, и его взгляд на мгновение стал тяжелым, непроницаемым. Ни слова не сказав, она подошла и встала рядом, глядя прямо перед собой. Он молча кивнул. Такой был их немой договор — делать вид, что ничего не произошло. Что не было того яростного поцелуя в пустом классе.

Они встали в общий круг, и МакГонагалл, выкрикивая команды, начала расставлять пары для финального прогона. Ежий взгляд профессора выхватил их — Сириуса с его вызывающей позой и Фелицию, застывшую рядом, — и тут же переметнулся к другой паре, стоявшей чуть поодаль.

— Мистер Крауч! Мисс Розье! — скомандовала МакГонагалл, указывая жестом. — Встаньте рядом с мистером Блэком и мисс Уоррен. Разбавим пары, нужно отработать движение в колонне.

Ледяная волна прокатилась по спине Фелиции, прежде чем она даже успела обернуться. Барти Крауч-младший, бледный и подтянутый, с уже закипающей злобой в глазах, и его партнерша — надменная Эванджелина Розье — с неохотой приблизились к ним.

Крауч встал так близко, что Фелиция почувствовала холодок, исходящий от него. Его глаза, светлые и бездонные, как у его отца, медленно проползли по ней, по ее платью, и затем переметнулись на Сириуса. На его лице расползлась ядовитая, кривая ухмылка.

— Уоррен, — произнес он тихо, так, чтобы не слышала МакГонагалл. Его голос был скользким, как змеиная кожа. — Черный цвет? Пытаешься слиться с толпой после своего позора? Или это новый траур по твоей... репутации?

Фелиция невольно съежилась, отводя взгляд. Старая, знакомая дрожь страха пробежала по ее коже. Крауч всегда умел находить самые больные места и давить на них безжалостно.

— А ты, Блэк, — Крауч перевел взгляд на Сириуса, — как я погляжу, уже нашел себе новую игрушку для утех. Хотя, сомневаюсь, что Уоррен способна на что-то большее, чем заучивание заклинаний. В постели она скучна, как учебник по истории магии.

Сириус, до этого момента мрачно наблюдавший за происходящим, медленно повернул голову к Краучу. Его лицо было каменным, но в глазах вспыхнули знакомые опасные искры.

— Крауч, — его голос прозвучал низко и спокойно, но в нем слышалась сталь. — Придержи свой язык. Или я придержу его за тебя.

— О, угрозы? — Крауч фальшиво улыбнулся, но его глаза сузились. — Благородный защитник? Не думал, что она в твоём вкусе.

Музыка заиграла, и пары тронулись в движение. Фелиция механически приняла положение, ее пальцы похолодели в руке Сириуса. Она чувствовала, как каждый мускул в ее теле напряжен до предела. Она боялась обронить слово, боялась сделать лишнее движение, боялась вызвать новый поток яда.

— Не обращай внимания, — тихо, сквозь зубы, пробормотал Сириус, ведя ее в танце. Его хватка на ее талии была твердой, но уже не грубой, а скорее... уверенной. — Он просто гадюка, которая шипит, потому что ей наступили на хвост.

Но Крауч, танцевавший рядом, не унимался. Его голос, ядовитый шепот, доносился до них сквозь музыку.

— Она тебе уже рассказала, Блэк, почему мы расстались? — он не сводил с Фелиции ледяного взгляда. — Потому что предпочла грязь маггловской науки чистоте крови. Потому что оказалась предательницей. Как и ты. И вы, я смотрю, нашли друг друга. Идеальная парочка — выродок и отброс.

Фелиция споткнулась, ее нога заплелась в подол платья. Она бы упала, если бы не железная хватка Сириуса, который резко поддержал ее, прижав к себе.

— Все в порядке? — спросил он, глядя на нее, а не на Крауча. В его глазах не было насмешки, только странная, напряженная сосредоточенность.

Она молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Страх сковывал горло.

Сириус поднял взгляд на Крауча, и его лицо исказила гримаса холодной ненависти.

— Еще одно слово, Крауч, — сказал он тихо, но так, что его было слышно четко, несмотря на музыку. — Всего одно слово, и я сотру тебя с этого паркета, и твоему отцу понадобиться искать себе нового наследника.

На мгновение Крауч, кажется, дрогнул. Он знал, что Сириус не блефует. Но его собственная злоба была сильнее страха.

— Угрожать — последнее дело тех, кто не может аргументировать, Блэк, — процедил он, но уже чуть тише.

— Это не угроза, — парировал Сириус, не отрывая от него ледяного взгляда. — Это обещание.

Он повернулся спиной к Краучу, полностью игнорируя его, и сконцентрировался на Фелиции. Его ведущая рука на ее талии стала чуть мягче, почти защищающей.

— Забудь о нем, — приказал он ей, и в его голосе не было привычной насмешки. — Смотри на меня. Только на меня.

И, к своему удивлению, она послушалась. Она подняла на него глаза, все еще полные страха, и увидела не того циничного задиру, что дразнил ее неделю назад, а кого-то другого. Кого-то, кто видел ее страх и... не воспользовался этим. А встал на ее защиту.

Они дотанцевали молча, под пристальным, ненавидящим взглядом Барти Крауча-младшего. Но атмосфера между ними снова изменилась. Гнев и ненависть уступили место странному, напряженному союзу против общего врага. И Фелиция поняла, что бояться она стала чуть меньше. А понять Сириуса Блэка — чуть больше.

Последние аккорды вальса отзвучали, замерли в ледяном воздухе Зала. Фелиция вырвала свою руку из руки Сириуса, как от прикосновения раскаленного металла. Ее грудь тяжело вздымалась, не столько от танца, сколько от накала страстей, бушевавших вокруг.

— Спасибо, — выдохнула она, не глядя на него, и ее голос прозвучал сдавленно и неестественно. — За... интервенцию.

Не дав ему возможности ответить, она резко развернулась и почти побежала к выходу, черное платье трепетало вокруг ее ног, как испуганные крылья.

Джеймс, наблюдавший за этой сценой с нахальной ухмылкой, тут же подскочил к Сириусу.

— Ну что, дружище? Опять довел бедную Уоррен до белого каления? Или Крауч на этот раз перешел все границы? Что там было? Поделись деталями!

Но Сириус не слушал. Его взгляд был прикован к удаляющейся фигурке, исчезающей в дверном проеме. На лице его не было ни привычной насмешки, ни злости. Только странная, сосредоточенная напряженность.

— Не сейчас, Джеймс, — бросил он рассеянно и, оттолкнув друга, пошел за ней тем же решительным шагом, каким когда-то преследовал ее в гневе.

Он не бежал. Он шел, точно зная, куда она направилась. Его ноги сами несли его по знакомым лестницам и переходам, мимо удивленных взглядов студентов, на самый верх замка.

Астрономическая башня. Место их последнего разговора. Место, где все пошло наперекосяк. Или, наоборот, встало на свои места.

Вихрь метели встретил его на площадке. Было холодно до костей, ветер выл и завывал, срывая с крыш замка пласты снега и швыряя ими в каменные парапеты. И посреди этого белого безумия, прислонившись к перилам, стояла она.

Ее тонкое черное платье развевалось на ветру, облепленное искрящимися снежинками, обрисовывая хрупкий, изящный силуэт. Она не дрожала, казалось, она застыла, став частью этой зимней бури. Распущенные темные волосы, покрытые инеем, разметались по плечам, как темное знамя.

Она была прекрасна. Не той холодной, отстраненной красотой отличницы, и не яростной, темной красотой мстительницы. Она была прекрасна какой-то пронзительной, трагической и невероятно живой красотой. Как дух зимы, явившийся ему в самом сердце метели.

Сириус замер в дверном проеме, завороженный этим зрелищем. Его собственное дыхание застряло в горле. Все слова, все упреки, все вопросы — все разом улетело прочь, подхваченное вихрем.

Она услышала его шаги или почувствовала его взгляд, но обернулась. Снежинки таяли на ее ресницах, словно слезы. Светло-серые глаза, такие же ясные и холодные, как эта метель, смотрели на него без страха, без ненависти. Смотрели с тем самым вызовом, который сводил его с ума.

Они молчали. Только ветер выл свою дикую песню, завывая вокруг них, затягивая все в белое, мерцающее забвение.

И в этом оглушительном реве стихии тишина между ними была громче любого крика.

Ветер выл, завывая в башенных арках, залепляя снежной пылью ресницы и губы. Он стоял в нескольких шагах, и молчание между ними было гуще метели.

И тогда он нарушил его. Его голос, обычно полный насмешки или гнева, прозвучал неожиданно тихо, почти срываясь от порывов ветра, но она расслышала каждое слово.

— Ты держалась сегодня... стойко. — Он сделал шаг вперед, снег хрустнул под его ботинком. — Крауч — ядовитая тварь. Многие на твоем месте расплакались бы или наговорили лишнего. А ты... ты просто молчала. Это требует характера.

Фелиция смотрела на него, совершенно растерянная. Похвала из его уст была куда более ошеломляющей, чем любая ярость. Она ожидала насмешек, упреков, нового витка их бесконечной войны. Но не этого. Не этого тихого, почти уважительного тона.

Она попыталась что-то сказать, но от холода и потрясения зубы ее предательски выстукивали дробь. Она дрожала — тонкое платье промокло и прилипало к коже, а ветер пробирал до костей. Но это была не только дрожь от холода. Это была дрожь от его близости, от памяти о том, как его пальцы впивались в ее кожу, как его губы грубо прижались к ее губам в том пустом классе. Память обжигала ее изнутри жарче любого огня.

Он увидел ее дрожь. Его лицо, обычно такое надменное, смягчилось. Без лишних слов он снял с себя мантию — тяжелую, теплую, еще хранящую тепло его тела.

— Идиотка, — произнес он уже более привычным, хриплым тоном, но без злобы. — Замерзнешь тут насмерть, и твои драгоценные звезды останутся без своего главного поклонника.

Он набросил мантию ей на плечи. Грубая ткань пахла им — дымом, ветром и чем-то неуловимо опасным. Его пальцы коснулись ее плеч, поправляя складки, и она вздрогнула уже не от холода. Прикосновение было мимолетным, но оно словно обожгло ее, напомнив о той животной силе, что сковывала ее тогда.

Она не сопротивлялась, позволив ему закутать себя. Тепло от мантии и его рук медленно начало растекаться по ее замерзшему телу.

— Пошли, — его голос прозвучал прямо у ее уха, заглушая вой ветра. Он не ждал ответа. Его рука легла ей на спину, уверенно и твердо направляя ее к выходу с башни, вниз, по винтовой лестнице, в теплые, освещенные коридоры замка.

Она шла рядом, как во сне, не в силах ни думать, ни вырываться. Он вел ее куда-то, и она безвольно позволяла это делать.

Он привел ее не в гостиную Гриффиндора, где могли быть другие, а в одно из потайных помещений неподалеку — маленькую, уютную комнатку с диваном и камином, которую Мародеры использовали для своих собраний. В камине весело потрескивали поленья, отбрасывая на стены пляшущие тени.

Здесь было тихо и тепло. Только треск огня и их учащенное дыхание.

Сириус подвел ее к камину и, наконец, остановился, все еще не отпуская ее. Он повернул ее к себе. Его руки лежали на ее плечах поверх мантии. Он смотрел на нее при свете огня — на ее раскрасневшиеся от холода щеки, на растрепанные влажные волосы, на широко раскрытые, все еще полные смятения глаза.

— Ну что, согрелась? — спросил он, и его голос снова стал тише.

Она молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Дрожь понемногу отступала, сменяясь другим, более опасным теплом, разливающимся по жилам от его прикосновений.

Он не отпускал ее. Его пальцы слегка сжали ее плечи.

— Фелиция, — произнес он ее имя впервые, и оно прозвучало на его устах странно, непривычно и... интимно.

И тогда что-то в ней рухнуло. Все обиды, весь гнев, весь страх — все это растворилось в тепле камина и в его взгляде. Она сделала шаг вперед, закрывая расстояние между ними, и прижалась лбом к его груди. Это было необдуманно, импульсивно, безумно.

Он замер на мгновение, а затем его руки обняли ее, прижимая к себе крепко, почти до боли. Он согревал ее, укрывая от всего мира — от Крауча, от метели, от их собственных глупостей. Его подбородок коснулся макушки ее головы.