Тень астероида

Он поймал ее в пустом коридоре на четвертом этаже, возле поющей фрески с танцующими троллями. Она возвращалась из библиотеки, зарывшись носом в книгу, и не заметила, как из-за поворота появилась высокая, мрачная тень.

— Уоррен.

Одно слово, произнесенное его низким, опасным голосом, заставило ее вздрогнуть и замереть на месте. Она медленно подняла голову. Сириус стоял в нескольких шагах, прислонившись плечом к каменной стене. Его руки были засунуты в карманы мантии, но по его позе, по напряжению в плечах и по тому, как горели его серые глаза, было ясно — он ждал ее.

Она инстинктивно сделала шаг назад, прижимая книгу к груди как щит.

— Блэк, — ее собственный голос прозвучал слабо.

— Что это было? — спросил он тихо, без предисловий. Он не двигался с места, но кажется, воздух вокруг него сгустился и потянул ее к нему. — Это твоя маленькая месть? Подставить меня перед МакГонагалл и всей школой? Сделать посмешищем?

Она попыталась сохранить остатки достоинства.

— Ты сам подписал, даже не глядя. Я всего лишь дала тебе то, чего ты заслуживал. Полное отсутствие участия должно быть соответственно оценено.

Он оттолкнулся от стены и сделал шаг вперед. Она отступила еще на шаг.

— Участия? — он издал короткий, сухой, безрадостный звук, похожий на лай. — Ты свела личные счеты под видом академической работы. Ты знала, на что идешь. Ты знала, что я получу по шее. И ты знала, что сама тоже схватишь. И тебе было на это плевать. Лишь бы насолить мне.

Еще шаг. Она почувствовала за спиной холод камня — тупик. Бежать было некуда.

— Ты вел себя как последний кретин! — выпалила она, отчаяние и страх придавая ей смелости. — Ты бросил меня одну делать всю работу и ушел к своим дурочкам! Ты заслужил это!

— И ты заслужила это! — его голос сорвался на крик, и он замолчал, сжав кулаки. Он вдохнул, пытаясь взять себя в руки. Когда он заговорил снова, в его голосе бушевала ярость, смешанная с чем-то еще — с обидой. — Я пытался... черт, Уоррен, я пытался извиниться! На той башне! Я признал, что был неправ! А ты? Ты решила не принимать извинения. Ты решила нанести ответный удар. Холодный, расчетливый и подлый.

Он был прав. Ужасно, безоговорочно прав. И ее собственная ярость начала таять, сменяясь леденящим ужасом от содеянного и от того, что она увидела в его глазах — не просто гнев, а настоящую, глубокую обиду.

— Я... — она попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле.

— Молчи, — прошипел он, сделав последний шаг. Теперь он возвышался над ней, заслоняя собой свет из окна. — Просто ответь мне. Отомстить мне... пусть даже ценой собственной оценки... оно того стоило? Неужели ты меня так ненавидишь?

Он смотрел на нее, и в его взгляде было требование правды. Жгучей, неудобной, неприкрытой.

Фелиция не выдержала этого взгляда. Она резко оттолкнулась от стены и рванула прочь, в сторону лестницы. Она бежала, не оглядываясь, чувствуя, как горячие слезы позора и страха застилают ей глаза. Она слышала его шаги за спиной — не быстрые, не преследующие, а медленные, размеренные, полные угрозы. Он не бежал за ней. Он преследовал ее.

Она металась по коридорам, стараясь заглушить звук собственного сердца, стучавшего в ушах. Она заскочила в пустой класс защиты от темных искусств, прижалась к холодной стене за дверью, пытаясь отдышаться.

Но через несколько минут дверь скрипнула. Он стоял на пороге, залитый светом из коридора. Он нашел ее.

— Я задал вопрос, Уоррен, — сказал он тихо, заходя внутрь и закрывая за собой дверь. Щелчок замка прозвучал оглушительно громко в тишине пустого класса. — И я жду ответа.

Она отшатнулась от него, спина больно ударилась о холодную каменную стену. В глазах стоял настоящий, животный страх — не из-за двойки, не из-за позора перед МакГонагалл. Это был страх перед ним, перед этой первобытной яростью, что исходила от него волнами, перед тем, что она наконец-то сорвала с него все маски и получила то, чего так отчаянно добивалась — его настоящее, ничем не прикрытое внимание. И теперь это внимание грозило раздавить ее.

Она попыталась проскользнуть вдоль стены, к выходу, но он был быстрее. Его рука стремительно метнулась вперед, и пальцы впились ей в предплечье с такой силой, что она ахнула от боли и неожиданности. Он не просто удерживал ее — он притянул ее к себе, так что всего несколько сантиметров разделяли их лица.

Его дыхание было горячим и неровным, оно обжигало ее кожу.

— Я спросил тебя, — прошипел он, и его голос был низким, хриплым, почти звериным рыком. — Оно того стоило? Неужели ты меня так ненавидишь?

Она пыталась вырваться, но его хватка была железной. Она чувствовала биение его пульса у себя на руке — быстрого, яростного, созвучного ее собственному бешеному ритму сердца.

— Отпусти меня, Блэк! — ее голос сорвался на визгливый шепот.

— Отвечай!

Она зажмурилась, пытаясь отстраниться, но он держал ее. И в этот момент, в этом кромешном ужасе и ярости, она почувствовала нечто иное. Сквозь страх пробивалось что-то острое, колющее, запретное. Его близость, его грубая сила, его дыхание, пахнущее мятой и гневом — все это вдруг обрушилось на нее не только угрозой, но и... вызовом.

Она открыла глаза, чтобы в очередной раз потребовать отпустить ее, но слова застряли в горле. Ее светло-серые, почти прозрачные глаза, обычно такие ясные и холодные, начали меняться. В них, как чернильная капля в воде, поползла темнота. Зрачки расширились, поглощая радужку, делая взгляд глубоким, бездонным и по-новому опасным.

Сириус замер. Его собственный гнев словно наткнулся на невидимую преграду. Его взгляд, полный ярости, приковался к ее глазам, к этой странной, гипнотической перемене. Он видел, как страх в них медленно отступал, сменяясь чем-то другим — темным и неистовым. Это было что-то глубинное, природное, что-то, что она в себе подавляла.

Его пальцы на ее руке непроизвольно ослабли хватку, но он не отпустил ее. Он просто смотрел, завороженный этой метаморфозой, дыша ей в лицо.

— Что... — он начал и запнулся, его собственный голос потерял злость, в нем появилась хриплая нотка изумления. — Что это?

Фелиция не ответила. Она сама чувствовала, как что-то темное и горячее поднимается из глубины ее существа, смывая страх, отвечая на его ярость своей собственной, дремавшей до поры до времени. Ее губы приоткрылись, и вырвался короткий, прерывивый вздох.

Они замерли в немом противостоянии, в центре пустого класса, и воздух вокруг них снова загустел и заискрился, но на этот раз не от желания уничтожить друг друга, а от чего-то гораздо более древнего и неконтролируемого. Сириус все еще был зол, но теперь его гнев смешался с жгучим, неукротимым любопытством. Он видел ее настоящую. Не идеальную отличницу, не язвительную умницу, а вот эту — дикую, темную, способную на жестокость и страсть.

И это зрелище заставляло его забыть, зачем он вообще ее здесь держал.

Ее дыхание стало частым, прерывистым. Темнота в глазах сгущалась, становясь почти черной.

— Ненавижу? — ее голос прозвучал хрипло, она сама его почти не узнала. Она рванулась, пытаясь высвободить руку, но он лишь сильнее впился пальцами в ее кожу. — Я презираю тебя, Блэк! Ты — испорченный, самовлюбленный ребенок, который играет в бунтаря, потому что не может справиться с тем, что его не любят!

Он дернул ее к себе еще ближе, так что их груди столкнулись. От неожиданности она ахнула.

— Молчи! — прорычал он, и его лицо исказила гримаса гнева. — Ты ничего не знаешь обо мне! Ничего! Ты просто злая, мстительная сучка, которая решила, что имеет право судить меня!

— А ты имел право бросать меня одну и бегать за каждой юбкой? Имел право смотреть на меня, как на грязь, после той ночи? — она выкрикнула это, и в голосе прозвучала та самая боль, которую она так тщательно скрывала.

Его глаза вспыхнули.

— А ты имела право подставить меня? Решила, что я буду мириться с твоими пассивно-агрессивными выходками? Ты думала, я не замечу, как ты смотришь на меня? Сначала с жалостью, потом с презрением? Ты сама этого хотела, Уоррен! Хотела моей реакции!

— Я хотела, чтобы ты просто оставил меня в покое! — она попыталась ударить его свободной рукой, но он перехватил и ее, прижав обе ее руки к стене над ее головой. Они были скованы в одном железном захвате. Она оказалась в ловушке, прижатая к холодному камню его телом.

— Врешь! — его лицо было так близко, что она видела каждую черточку, каждую искру гнева в его серых глазах. — Ты сама полезла в мою жизнь! Своими умными глазами, своими язвительными комментариями! Ты сама начала эту игру!

— Это не игра! — она извивалась, пытаясь вырваться, но его тело было твердой стеной. — Это ты все превращаешь в игру! Потому что тебе страшно признать, что что-то может быть настоящим!

— Настоящим? — он дико усмехнулся, и его дыхание обожгло ее губы. — Что в тебе настоящего? Твои звездные карты? Твои идеальные конспекты? Или вот это? — он с силой прижал ее к стене, и она почувствовала всю его мышечную мощь. — Эта ярость? Это темнота в глазах? Это и есть настоящая ты? Та, что прячется за маской пай-девочки?

— Отстань от меня! — она попыталась толкнуть его коленом, но он ловко увернулся, прижав ее ногу своей.

— Признайся! — он наклонился еще ближе, его голос стал тише, но от этого еще опаснее. — Признайся, что тебе понравилось мстить мне! Что тебя заводит эта наша война! Что ты ждешь, когда я приду и прижму тебя к стене вот так!

Ее глаза расширились от ярости и чего-то еще, чего она боялась признать. Она вся дрожала, но уже не только от страха. От ненависти. От этого невыносимого, животного напряжения между ними.

— Я ненавижу тебя, — выдохнула она, но это прозвучало как признание в чем-то совершенно противоположном.

— Врешь, — прошептал он, и его взгляд упал на ее губы. — Ты боишься меня. Боишься того, что я могу разбудить в тебе.

И прежде чем она успела что-то ответить, его губы грубо прижались к ее. Это был не поцелуй. Это было нападение. Захват. Наказание. В нем не было нежности, только ярость, обида и та самая темная страсть, что вырвалась на свободу.

Она издала подавленный звук, пытаясь отвернуться, но он отпустил ее руки и схватил за подбородок, удерживая на месте. Его пальцы впились в ее кожу. И тогда что-то в ней сорвалось с цепи. Ее собственная ярость, все обиды, вся боль — все выплеснулось наружу. Она не оттолкнула его. Она впилась пальцами в его волосы и ответила ему с той же жестокостью, кусая его губы до крови, сражаясь с ним в этом поцелуе-битве.

Они дышали друг в друга, борясь, кусаясь, царапаясь, выплескивая всю накопившуюся ненависть и влечение, которые так долго тлели между ними. Это было отвратительно. Это было больно. Это было самое настоящее, что было между ними с той самой ночи.

Он оторвался от ее губ, тяжело дыша. По его разбитой губе струилась тонкая струйка крови. Его глаза горели темным огнем.

— Вот она, — прохрипел он, все еще прижимая ее к стене. — Настоящая ты.

Она смотрела на него, вся дрожа, с опухшими губами и бешено колотящимся сердцем. Ненависть и желание пылали в ее потемневших глазах.

— Убирайся к черту, Блэк, — выдохнула она, но в ее голосе не было сил для протеста.

Он усмехнулся, облизывая кровь с губ.

— Теперь уже поздно, звездочет. Ты сама это начала.