Глава 4
Два дня спустя я всё ещё пыталась убедить себя, что это конец.
Что я уехала — и вырвалась.
Что за поворотом дороги больше нет теней.
Но ночь всё равно находила меня.
В снах — коридоры, маски, смех.
И всегда — его голос:
"Ты не вышла из спектакля, Софи. Ты просто заняла паузу."
Вечером, когда город уже засыпал, я нашла на пороге квартиры коробку. Маленькую, деревянную, с замком. Ключа не было. Но рядом лежал конверт.
Внутри — фотография. Я. За рулём. В ту ночь, когда уезжала с виллы. Снимок сделан из машины, что следовала за мной. На обороте — надпись:
"Если ты действительно хочешь выйти из спектакля, тебе нужно узнать, где заканчивается сцена. Номер 312. Отель «Амалия». Там начнётся твоя свобода. Или твоя тень."
Я сжала карточку, пытаясь подавить дрожь. Это не конец. Никогда не конец. Коробка в руках пульсировала, будто в ней билось сердце. Я встряхнула её — и внутри что-то тихо зазвенело. Замок можно было вскрыть. Но я знала: он рассчитывал, что я не удержусь. Что открою — и увижу то, что он приготовил. Я не дала себе слабости. Спрятала коробку в рюкзак — и вышла.
Отель «Амалия».
Фасад облупленный, окна — пустые глазницы. В холле пахло пылью и чем-то кислым, застоявшимся.
Портье в потрёпанном костюме протянул мне ключ от 312-го, даже не спросив документов. Он будто знал, кто я. Поднявшись на третий этаж, я сразу заметила: коридор был странным.
Зеркала. Каждые несколько метров — огромное зеркало в раме. Одно за другим. Моё отражение повторялось бесконечно, и каждый раз казалось, что в каком-то оно отстаёт на долю секунды. Дверь 312 была приоткрыта. Внутри — темнота. Пахло воском и железом.
Я включила свет. И замерла. Стены номера были увешаны фотографиями. Сотни. Все — мои. С детства. С университета. Из полиции. С той виллы. Даже те снимки, которые я сама когда-то рвала и прятала. И среди них — одно зеркало. Большое, в центре. На стекле чёрной краской было выведено:
"Посмотри, кто за тобой наблюдает."
Я подошла ближе. И тогда заметила: это не зеркало. Стекло было полупрозрачным. А за ним — тёмная комната. Я включила фонарик. И в свете луча — силуэт. Кто-то стоял по ту сторону стекла, неподвижный, в маске. Золотой череп.
Кристиан.
Я бросилась к двери, ведущей за зеркало. Но за ней оказался лишь пустой шкаф. Когда я снова посмотрела в «зеркало» — там уже никого не было. Только тень. Я обернулась, пытаясь осознать пустоту за спиной. Сердце гулко било в висках. И вдруг — холод. Чужое дыхание. Совсем рядом. Я резко развернулась. Он стоял позади меня. Настоящий. Не отражение. Кристиан. В маске золотого черепа, высокий, бесшумный. Я попятилась к стене, но он шагнул ближе.
Его рука поднялась — и кончиками пальцев коснулась моей щеки.
Лёд. Но под кожей будто вспыхнул ток. Я не смогла сдержать дрожь.
— Ты… — голос сорвался. — Как ты…
Он склонил голову, словно изучая. Маска блеснула в свете фонарика.
— Ты всё ещё думаешь, что смотришь на меня, Софи? — прошептал он.
— А может, это ты — отражение.
Его пальцы скользнули к моему подбородку, заставляя поднять голову. Я хотела закричать — но тело не слушалось. Воздух застрял в горле.
И вдруг — тьма. Свет мигнул, погас. Когда лампа снова вспыхнула — я стояла одна. Ни его, ни тени. Только чёткий отпечаток ладони. Будто он всё ещё касался меня. Рядом лежала карточка.
На ней — карта подземных туннелей Неаполя. Лабиринт, уходящий под город.
И фраза:
"Финал близко, Софи. Но теперь зрители ждут твоей версии пьесы. Сможешь ли ты переписать её?"
Я вернулась в номер, заперла дверь и наконец решилась открыть деревянную коробку. Замок поддался ножом. Внутри — театральный реквизит: маленькая шкатулка с гримом, перо для письма и свёрнутый в трубку пергамент. На нём — мой почерк. Настоящий. Словно я сама писала когда-то, но забыла.
"…Я согласилась. Я сказала, что готова. Если для спектакля нужна кровь — пусть будет кровь. Я стану его отражением. Пусть он думает, что это его пьеса. Но конец напишу я." Я перечитала текст снова и снова. Рука дрожала. Это не могло быть моим. Или… могло? Внизу — его надпись, размашистая:
"Ты забыла, Софи.
Но я помню всё.
И теперь — твоя очередь вспомнить."
В окне мелькнуло движение. Кто-то стоял на улице. Фигура в чёрном. Я распахнула шторы — но никого уже не было. Только на асфальте — белая маска. С трещиной у глаза. Вторая. Моя копия.
Я поняла: следующая сцена — под городом. В туннелях. И там Кристиан ждёт меня не один. Если он писал о «зрителях»… значит, теперь они станут участниками. Но главное — я впервые не знала, действительно ли я играю против него.
Или играю с ним.
Ночь спрятала меня в свои карманы, когда я вошла в старый проход у заброшенной церкви. Железная решётка была распахнута, словно меня уже ждали.
Туннели Неаполя встретили тишиной и гулкой пустотой. Запах сырости, камень, отполированный веками. Вода капала где-то в темноте, и каждый звук казался слишком громким. Я включила фонарик. Луч выхватывал из мрака куски стены, обрывки древних рисунков, кирпич, проросший плесенью. Карта из карточки дрожала в моих руках — линии коридоров сплетались в лабиринт, и казалось, что каждый поворот вел в никуда. Но я шла вперёд. Скоро стены сужались. Зеркал больше не было — но я чувствовала взгляды. Иногда отражение фонарика прыгало на влажном камне, и я клялась, что вижу там фигуру.
Шаги. Не мои. Они отзывались эхом, чуть позади.
— Кристиан? — голос мой разлетелся по сводам, утонул в темноте.
Ответа не было. Только тишина. Я свернула по карте — вниз, глубже. И вдруг заметила: на стенах появился свет. Тёплое мерцание факелов. Здесь кто-то был.
Коридор вывел в зал. Высокий потолок, древние колонны, и вокруг — зрители. Люди в масках. Белые лица, чёрные пустые глаза. Десятки. Они сидели на каменных скамьях, молчаливые, будто ждали начала спектакля. Я застыла. Воздух был тяжёлым, густым от запаха воска и чего-то железного. И тогда он вышел. Из центра зала, в золотой маске.
Кристиан.
Он шёл медленно, уверенно. В руке держал свечу, огонь отражался в черепе, заставляя его казаться живым.
Я не могла отвести взгляд. Когда он приблизился, пламя выхватило его фигуру полностью. Высокий. Чёрный плащ. И та самая тишина, что всегда предшествовала его словам. Он остановился передо мной.
Протянул руку — не для удара, не для угрозы. Для касания.
— Добро пожаловать на сцену, Софи, — сказал он.
Голос был низкий, спокойный. Но в нём звучал приговор.
— Занавес поднят. Зрители ждут.
Он коснулся моей ладони. И я поняла: сердце моё бьётся в такт его словам. А зал в масках — замер, ожидая, что я скажу или сделаю. Его пальцы были холодными, но держали крепко. Я чувствовала — если дрогну сейчас, то превращусь в одну из этих фигур в масках, навсегда застряну в чужой пьесе. Я глубоко вдохнула и подняла взгляд.
-Если это сцена, — сказала я тихо, — то кто сказал, что пьеса твоя?
Зал замер, словно воздух стал тяжелее. Несколько масок склонили головы, будто ловя каждое слово. Кристиан не двинулся, только чуть наклонил голову — так, как он делал всегда, когда изучал меня.
— Ты хочешь переписать её? — в его голосе мелькнула усмешка. — Но у тебя нет текста.
Я сжала деревянную коробку, которую всё это время несла с собой. Вытащила из неё перо. Подняла так, чтобы все видели.
— У меня есть перо, — ответила я. — Значит, текст будет.
Шёпот прокатился по залу. Маски впервые ожили — кто-то повернулся друг к другу, кто-то приподнялся, словно ждя реплики. Кристиан шагнул ближе.
— Опасная игра, Софи. — Его рука коснулась моей щеки, как тогда в номере. — Но именно это я и ждал от тебя.
Я оттолкнула его ладонь и громко, так чтобы слышали все:
-Пусть зрители решат, чью пьесу они смотрят.
На миг — тишина. Потом маски зашевелились, некоторые хлопнули ладонями по коленям, как аплодируя. Свет факелов закачался, тени ожили на стенах. Кристиан не отводил взгляда. В маске не было глаз, но я знала — он смотрит прямо в меня.
— Хорошо, — сказал он. — Значит, ты выбрала быть актрисой.
Он поднял руку, и маски вокруг разом встали.
— Но помни: на этой сцене актриса всегда ближе всего к крови.