Глава 3
На следующее утро я проснулась от громкого звука— где-то снаружи хлопнула дверь, слишком резко для воскресного утра. Я лежала, не двигаясь, чувствуя, как в висках пульсирует остаток ночи — воспоминание о мёртвых глазах девушки под свечой, о фотографии на подушке, о том, что он снова на шаг впереди.
Я встала, машинально прошла по комнате, как разведчик по чужой территории. Воздух был всё тот же — густой, плотный, будто в нём что-то растворили.
Под дверью кто-то что-то просунул.
Конверт. Чёрный. Тяжёлый.
Я открыла. Внутри — карточка на толстом пергаменте, чёрным на серебряном:
«Приглашение»
Уважаемая Софи,
Вас ожидают на закрытой вечеринке. Формат: маскарад.
Место: Вилла Монтелло, Неаполь.
Дата: 29 июля.
Время: 22:00.
Дресс-код: Чёрное.
Обязательный элемент: Ваша старая маска.
P.S. Некоторые роли написаны специально для Вас. Не опаздывайте, акт третий уже близок.
На обратной стороне — размашистая, узнаваемая надпись:
«На этой сцене каждый играет себя. Даже ты, моя Софи.»
Я прижала карточку к груди. Пульс выстукивал ритм: ловушка, ловушка, ловушка — но в нём была и другая нота. Приглашение. Он больше не скрывается. Он хочет, чтобы я пришла. Чтобы я смотрела, как всё рушится. Или как всё раскрывается.
Я подошла к шкатулке. Внутри — та самая маска. Белая, с трещиной у правого глаза. Символ сломанной иллюзии. Его подарок. Мой щит.
Я взяла её и посмотрела в зеркало.
— Пусть будет акт третий, — прошептала я. — Но на этот раз — я пишу сценарий.
---
Вилла Монтелло стояла на вершине холма, словно мрачный король, забытый своей армией. Высокие кипарисы качались под ветром, как часовые, потерявшие счёт времени. Фасад — залит мягким светом фонарей. Машины подъезжали одна за другой. Люди в чёрном входили в ворота — их лица скрывали маски: звериные, карнавальные, фарфоровые.
Я вышла из машины последней.
На мне было чёрное платье до пола, перчатки, каблуки — и маска. Лицо больше не требовало выражения. Оно стало оружием.
У входа стоял мужчина в чёрном костюме. В глазах — пустота. Он не спросил имени. Только кивнул и распахнул дверь.
Внутри — шум, смех, музыка в стиле кабаре, хруст бокалов. Всё казалось фальшивым, слишком театральным. Как будто каждый знал: это не просто бал. Это — прелюдия к финалу.
Меня заметили.
Некоторые маски обернулись. Кто-то шепнул: «Это она…»
Я прошла сквозь зал, будто во сне. И тогда увидела его.
Он сидел на балконе второго уровня, в тени, но я узнала бы этот силуэт где угодно. Маска у него — золотая, в форме черепа. Он наклонил голову — и я знала: он ждёт, когда я начну двигаться по сцене. Его сцене.
На столике у лестницы стоял бокал шампанского. Под ним — карточка. Моя. С моим именем, вырезанным из газеты. Он играл по-крупному.
Я взяла бокал, но не пила. Он знал — я не буду.
Вдруг свет потускнел. На балконе заиграла скрипка. Одинокая, режущая, как крик.
И тогда голос, искажённый микрофоном, раздался над залом:
— Добрый вечер, дамы и господа…
Сегодня на сцене — Правда.
И одна из вас… умрёт.
Люди засмеялись, как будто это был театр. Они не знали, как близко к истине были эти слова.
Я поднималась по лестнице. К нему.
Он ждал.
А внизу, под полом сцены, за закрытой дверью, которую заметила только я, начиналась комната с красной лампой. И там, я знала…
Следующее тело.
И — следующая улика.
А возможно… и ответ.
Когда я поднялась на балкон, он уже исчез.
На месте, где он только что сидел, осталась лишь роза. Без шипов. В горлышке бокала. Та же, что у тела в театре. Он вёл меня, как дирижёр ведёт оркестр. Но я уже начала слышать фальшь в его симфонии.
Я взяла розу. На лепестках — капли, будто роса. Но это была не вода. Пахло чернилами. Он писал на живом.
На подносе рядом лежал ключ — бронзовый, с вырезанной буквой "V".
И новая записка.
«Ты близко, Софи. Но ты забыла одну вещь:
На сцене всегда есть зрители. Но иногда… они тоже — часть спектакля.»
Я обернулась. Несколько гостей в масках стояли и наблюдали за мной. Не двигались. Не говорили. Просто смотрели.
Я спустилась обратно в зал и направилась к двери за сценой. Та, которую никто не замечал. Всё вокруг продолжало кружиться в карнавале масок, смеха и вина. А я шла вглубь — туда, где начиналась другая пьеса.
Ключ подошёл. Замок щёлкнул, как вздох. За дверью — лестница вниз. Тёмная, каменная, как спуск в подвал памяти. Пахло плесенью, пылью и чем-то железным. Кровью.
Каждый шаг вниз — как отрыв от себя прежней.
---
Комната была освещена лишь красной лампой, дрожащей, как пульс. В углу — старинная кушетка, шкаф с театральными костюмами, разбитое зеркало.
И тело.
Мужчина. Среднего возраста. Его лицо скрывала маска шута.
На груди — значок. Полицейский.
Стефано. Нет. Я упала на колени. Сердце колотилось так, будто хотело выбраться наружу. Я сняла маску. Это был не Стефано. Но значок был его. Настоящий.
А в его руке — диктофон.
Я включила. Щелчок. Потом голос. Мой.
«…ты не понимаешь, он не просто играет. Он режиссирует меня. Всё, что я делаю, — по его сценарию. Даже когда я думаю, что иду против него.»
Щелчок. И его голос.
«Но именно в этом, Софи, ты ошибаешься. Я не пишу твой путь. Я просто даю тебе возможность быть собой. Ты думаешь, ты охотник? Ты никогда не уходила с арены. Ты — моя актриса. И ты любишь сцену. Даже если она усыпана телами.»
Я выключила диктофон. Пальцы дрожали. Это не было признанием. Это был манифест. На полу — кукла. Театральная. У неё было моё лицо. Выжженное на фарфоре.
И снова — записка.
«Финал приближается.
Осталась одна сцена.
Место тебе знакомо.
Вилла. Та самая. Где ты впервые испугалась не его — а себя.»
Я вышла из подвала медленно. За сценой всё ещё звучала музыка. Люди танцевали. Ничего не подозревая.
А я знала.
Он ведёт меня к началу. Чтобы показать — кем я стала в конце.
---
Через час я была в машине. За рулём. Маска — рядом. Пистолет — под сиденьем. В бардачке — значок Стефано.
Дорога к вилле вилась по склону, как змея. Неаполь остался позади, огни города — как звёзды, упавшие слишком низко.
Когда ворота усадьбы закрылись за мной, я поняла — обратной дороги нет.
На двери висел фонарь. Под ним — ещё одна записка.
«Добро пожаловать домой, дорогая Софи.
Пора сыграть свою роль до конца.»
Внутри всё было почти так же, как в ту ночь. Старая мебель, паутина на люстре, запах пепла и лавандового мыла. Всё, что когда-то казалось красивым. Всё, что теперь было — сценой преступления.
Я пошла в ту самую комнату. С масками. Они всё ещё висели на стене. Но теперь — среди них была и моя. С надписью:
"Предательница."
На полу — круг из соли. В центре — дневник. Я узнала его. Журналиста. Того, пятого.
Я открыла последнюю страницу.
«…он говорил, что Софи была первой.
Первой, кто понял его.
Первой, кого он полюбил.
И первой, кто его предал.
Она не охотница.
Она соавтор.
Просто… она забыла.»
Мир качнулся. Нет. Нет. Это ложь. Это ещё один трюк. Его спектакль. Я никогда...
И тут я вспомнила. Вечер. Сцена. Маски. Кровь.
И мой смех. В темноте. Когда я ещё думала, что всё — игра.
Он не писал мой путь.
Он просто показывал то, что я пыталась забыть.
И теперь — финал был на мне.
Я подняла маску. Надела.
И шагнула в последний акт.
Маска легла на лицо, как вторая кожа. Словно вернулась на своё место — туда, где всегда была. В комнате стало тише, как будто даже воздух затаил дыхание. Всё замерло: старые часы, пыль в луче фонаря, маски на стене. Только моё сердце билось в такт шагам — моим шагам, эхом отдающимся по пустым коридорам.
Я прошла по вилле — зал за залом, этаж за этажом. Сценарий был написан, но актёр не выходил на сцену. Ни Кристиана. Ни его тени. Ни даже намёка на жизнь.
Он знал, что я приду. Но не пришёл сам.
Только следы. Почти незаметные. Открытая книга в библиотеке — "Антигона", заложенная на странице о долге перед мёртвыми. Пачка спичек у камина с выгравированной надписью: "Отель Амалия, номер 312". Пустой бокал в зимнем саду. Пепел в старой пепельнице, хотя он никогда не курил.
Он здесь был. Но теперь — ушёл.
Он оставил мне виллу как декорацию, не больше. Он знал, как важно для меня было это место. Как оно рвёт меня на части. Он превратил мои воспоминания в сцены. А теперь — ушёл за кулисы.
Я подошла к окну.
За ним — ночь. Тихая, тёплая. Слишком спокойная для убийства. Для финала.
Но на подоконнике, прямо под разбитой вазой, я увидела ещё одну карточку.
Без подписи. Только фраза:
«Финал — это не место.
Финал — это ты.
Увидимся в следующем акте.
Если ты выберешь продолжать.»
И в этот момент я поняла — он не сбежал. Он отступил. Дал мне выбор. Охотиться дальше… Или остановиться.
Выйти из спектакля.
Я закрыла глаза. Вдохнула. Прислушалась к себе. И впервые за долгое время — тишина. Не его голос. Не его шаги. Только я. И ветер в разбитом окне.
Он не пришёл, потому что знал: самое страшное — не финал. Самое страшное — тянуть занавес снова. Снова и снова.
Он дал мне пустую сцену.
И теперь — моя очередь выбирать, будет ли следующий акт.
Я сняла маску.
И в тот момент она показалась мне тяжёлой, как проклятие.
Я вышла из виллы под серым рассветом. Птицы молчали. Земля под ногами была прохладной, будто напоминала: всё действительно произошло.
Я села в машину. Завела мотор.
В зеркале заднего вида — силуэт виллы. Мёртвая декорация. Больше не театр.
Я поехала прочь. Не за ним. Не от него. Просто — вперёд.
Пока он писал сцены, я стала свободной от сценария.
Но внутри, на переднем сиденье, всё ещё лежал его последний подарок — маска, свернувшаяся, как спящий зверь.
Он знал: игра может прекратиться только тогда, когда я этого захочу.
А я пока не решила.