«Предел искушения»
♪ «Jansport - BONES»
В салоне черной Audi, пропитанной запахом дорогой кожи, с едва уловимыми нотками сандалового парфюма Creed Aventus. С розовой уточкой на приборной панели, словно дерзкий протест брутальности, повисла тишина, настолько плотная, что ее можно было потрогать. Обычно Родион, привыкший к власти и контролю, презирал подобные моменты неловкости, но сейчас чувствовал, как эта гнетущая безысходность сжимает его горло невидимой рукой. Карина, сидевшая рядом, лишь подливала масла в огонь своим нервным поведением. Она, словно загнанный зверек, теребила золотую цепочку своей сумочки Chanel, прожигая его взглядом огромных, влажных глаз, будто пытаясь выпотрошить душу и найти там тщательно скрытые чувства.
«И о чём же таком пиздец важном ты хотела поговорить, что это не могло подождать?» - низкий, пропитанный тестостероном и нарочитой грубостью голос Родиона разрезал тишину, словно лезвие. Он намеренно вложил в него всю сталь и холод, чтобы возвести неприступную стену между собой и ураганом эмоций, грозящим вырваться наружу.
Родион резко влился в поток машин, и тело подсознательно расслабилось. Он откинулся на мягкое кожаное кресло, одна рука небрежно покоилась на руле, демонстрируя хищный рисунок татуировок на костяшках, другая – вальяжно лежала на подлокотнике, словно подчеркивая его превосходство.
Карина вздрогнула от резкости Родиона, но взгляд не отвела, лишь на мгновение опустив ресницы: «Не дави на меня, Родь, и не торопи», – прошептала она дрожащим голосом, и в этом тихом шепоте Родион услышал болезненные отголоски той нежности, что когда-то так крепко связывала их. Черт бы её побрал за это.
Скривившись в циничной усмешке, Родион бросил: «Карин, у меня дохуя дел, и я заебался. Избавь меня, блять, от лишней болтовни и выкладывай уже, что там у тебя. Я не собираюсь катать тебя тут вечно. Как только выйдешь из машины – всё, между нами конец, без права на апелляцию. Понятно?» - Каждое слово звучало как хлёсткий удар плётки, разрушая хрупкие осколки её надежд. Он видел, как в её глазах вспыхнула боль, но не смягчился ни на йоту.
«Какой же ты всё-таки душнила», – прошептала она с обидой, отворачиваясь к окну.
«И?» – отрезал Родион, не желая давать слабину. Он видел, как она сглатывает комок в горле, как дрожат ее губы, пытаясь сдержать рвущиеся наружу эмоции.
«Ты не жалеешь, что всё так вышло между нами?» – выдавила она наконец, и в этом вопросе сквозила отчаянная надежда, от которой хотелось выть, разрывая горло.
Родион на секунду прикрыл глаза, устало выдохнул, пытаясь взять себя в руки: «И это, блять, всё? Это та важная тема? Малая, поправь меня, если я не прав. Ты же сама орала, что я конченный ублюдок и что ты ошиблась, что тебе вообще не по пути со мной, а теперь что? Тебя внезапно начали ебать мои чувства?» - Он смотрел на нее в упор, пытаясь выжечь из себя остатки нежности, которые предательски поднимались из глубин души, грозясь разрушить его броню.
«Да, я говорила так, но я же была на эмоциях. Я не понимала, что говорю», – попыталась она оправдаться, но звучала неубедительно.
«Да нет, как раз это были самые искренние слова. То, что сказано под градусом и в порыве эмоций – самое сокровенное, что обычно мы прячем за маской приличия. Так что я принял твои слова за чистую монету, и теперь мне непонятно, с чего вдруг тебе интересно, как я себя чувствую после нашего разрыва? Да и вообще, почему эта мысль пришла тебе в голову? Ты должна радоваться, что избавилась от этого чудовища, с тобой рядом тот самый идеальный парень. А я – прошлое, грязное, болезненное прошлое».
«Тебе стало плохо после нашего последнего разговора? Я задела за живое?» – в ее голосе звучало неподдельное беспокойство, но Родион отмахнулся, не желая признавать ее правоту.
«Боже, и что с того? Ахаха, малая, не всё вертится вокруг тебя. Тогда со мной случилось из-за целого ряда факторов, которые подкосили моё здоровье. И ты была последней каплей, так что не строй иллюзий», - он грубо оборвал ее, стараясь скрыть, как сильно его ранили тогда ее слова, как болезненно они отозвались в его израненной душе.
«Я настолько незначительна в твоей жизни?» – ее голос дрогнул, и Родион заметил, как по ее щеке скатилась предательская слеза.
«То ли я чего-то не догоняю, то ли я в другой реальности. Нихуя не понимаю, к чему ты клонишь. Говори прямо, Карина. Не играй со мной в эти детские игры». - Он был непреклонен, как скала, устоявшая под натиском морских волн.
«Всё время, пока ты был в больнице, я винила себя за ту резкость. Я думала, ты меня любишь, а мои слова стали ножом в сердце, поэтому тебе стало плохо. И я не могла подумать, что ты так быстро предашь наши чувства. Наша история длилась так долго и вот так… в один момент… Не верю… ты не мог… Пытайся сколько угодно себя обманывать, но я не поверю, что ты разлюбил меня в одно мгновение. Я всё ещё люблю тебя, Родь, меня тянет к тебе, очень сильно. Я словно мотылёк, лечу на свет, который оказывается пламенем, сжигающим дотла». - Она выпалила это на одном дыхании, словно освобождаясь от тяжкого бремени, и Родион почувствовал, как что-то болезненно сжимается в его груди, как старые раны вновь открываются, кровоточа.
Он отвернулся к окну, стараясь скрыть свои эмоции, скомканно бросив: «Ахуеть, какой тут, блять, айсберг открылся. И что в итоге ты от меня хочешь? Я тупой, объясни по буквам, чтобы до меня дошло».
Она молча смотрела на него, и в ее глазах Родион видел одновременно надежду и отчаяние, любовь и страх: «Мы можем попробовать ещё раз?» – прошептала она, словно боясь спугнуть хрупкую надежду.
Родион рассмеялся, злобно и с каким-то болезненным разочарованием, в котором сквозила вселенская тоска: «Ахаха, сука! Нет, конечно, блять, Карина. Ты сделала свой выбор, так что будь им довольна. И как там твой, Максимка?» Он намеренно упомянул его имя, чтобы причинить ей боль, напомнить о ее ошибке, о ее предательстве.
«Он меня любит и был готов тебя принять», – она произнесла это, словно пытаясь убедить саму себя, ухватиться за соломинку стабильности.
«Ну, ты и дура. Если ты не заметила, я тоже был готов делиться, но сама видишь, к чему это привело. Теперь ни за какие... я в это болото не полезу, спасибо, хватило сполна». - Он был беспощаден, его слова резали, словно осколки разбитого стекла.
«А как же твои девушки, которых ты ставишь перед фактом, что будут другие? Не думал, что они испытывают то же, что и ты тогда, когда был в "болоте"? Разве это справедливо?» – она попыталась задеть его, но Родион остался невозмутим, словно его сердце было выковано из стали.
«Я их предупреждаю о наличии других ДО начала отношений, это честная игра, Карина, а дальше – это их выбор, их ответственность. И как справляться с ревностью – это уже их личные проблемы, а не мои». - Он пожал плечами, стараясь показать, что ему абсолютно похуй, что он не испытывает никаких угрызений совести.
«Удобно, полностью снял с себя ответственность за чужие чувства, очень по-мужски», – в ее голосе звучал укор, смешанный с горечью.
«Ну, ты же знаешь, у меня совести нет, я эгоист. И я не собираюсь играть роль антагониста, так что не пытайся переложить на меня свои переживания, Карина». - Он ухмыльнулся, глядя на нее с вызовом, наслаждаясь ее замешательством, видя, как в ее глазах гаснет надежда, и это приносило какое-то извращенное, болезненное удовлетворение.
Машина неслась вперед, поглощая километры дороги, но расстояние между ними казалось непреодолимым, словно между ними зияла пропасть, заполненная болью и невысказанными словами. Родион оставался верен себе – жестоким, эгоистичным и непроницаемым, словно каменная статуя. И Карина, сидевшая рядом, была лишь очередным болезненным напоминанием о том, что любовь – это слабость, уязвимость, которую он не может себе позволить, что она – его проклятие, его вечный соблазн.
Она делает еще одну отчаянную попытку прорваться сквозь его броню, проверить его чувства, словно пытаясь нащупать слабые места в его защите. Придвигается ближе, и Родиона окатывает волной ее аромата – такого родного, любимого, до боли знакомого. Он тает, его самоконтроль дает трещину. Она ведет рукой по его бедру, скользя все выше – к паху. По телу бегут предательские мурашки от этой неправильности, от этого запретного касания, от этого воспоминания о былой близости.
«Сосать собралась?» – Родион переводит на нее взгляд, и в его глазах сквозит вызов, сквозь который прорывается похоть, животное желание, которое он так долго подавлял.
«А что, если да?» – так же дерзко отвечает она, словно бросая вызов его правилам, его контролю.
Свободной рукой Родион расстегивает джинсы и выпускает на свободу свой член, сразу переводя взгляд на дорогу, чтобы она не видела его слабости: «Он в твоем распоряжении, делай, что хочешь. Успей до приезда, Карина. Время пошло». - Он видит ее секундную заминку, ее сомнение, но чего она ожидала? Что он будет солидарен с Максимом и не даст ей этого сделать? Хуй там, это его игра, его правила, и она играет по ним.
«Как-то быстро слетела вся спесь с тебя, Карин», – он не ожидал от нее такой смелости, такой откровенности. – «Продолжение-то будет или мне его убирать, а?»
Она берет его в руки, и ее горячее дыхание обжигает головку, вызывая болезненное удовольствие. Член начинает подрагивать, наливаться кровью, готовясь к безумию, но одного дыхания мало, нужно что-то большее, нужно утонуть в ее прикосновениях, забыть обо всем: «Это всё, на что ты способна, или что-то не так, Карина? Разучилась?»
В салоне машины витала едва ощутимая дымка дорогого табака, смешиваясь со сладковатым, дурманящим ароматом ее духов, создавая пьянящую атмосферу греха и соблазна.
«От тебя пахнет иначе…», – вырвалось у нее, прежде чем она успела себя остановить, выдавая ее с головой. Этот запах преследовал ее, будоражил воспоминания о ночах, когда они были одним целым, когда она принадлежала только ему.
«Блять, ладно, забей», – резко оборвал Родион ее, заправляя обратно член, и после этого сконцентрировал все свое внимание на дороге, пытаясь взять себя в руки. Его пальцы крепко сжали руль, костяшки побелели от напряжения: «Повеселились, и хватит, Карина. Игра окончена».
Карина чувствовала, как с каждой его фразой между ними нарастает напряжение, как стена, которую он так тщательно возводил, становится все выше и неприступнее: «Ты обиделся? Но на что, Родь?» – в ее голосе слышалось искреннее недоумение, она действительно не понимала, что происходит в его голове, как можно быть настолько близкими и в то же время такими чужими, как можно так легко отказываться от того, что когда-то значило для них все.
Родион усмехнулся, не отрывая взгляда от дороги, пытаясь скрыть свои эмоции. В приглушенном свете салона его профиль казался еще более резким и мужественным, словно высеченным из камня: «Все мои болевые рецепторы атрофировались, на что мне обижаться, Карина? Я знал, что ты не настолько пропащая душа, как я. Ты не сможешь жить в моем мире, где нет места чувствам и привязанностям. Ты же у нас вся такая правильная, такая моральная. Повеселились, на этом и закончим. Не стоит искать в этом какой-то глубокий смысл».
«Но он вставал, Родь», – тихо прошептала Карина, не отрывая взгляда от его лица, словно пытаясь найти ответ в его глазах: «Значит, ты хотел… Значит, что-то еще осталось между нами…»
Родион резко перевел на нее взгляд, его глаза вспыхнули яростью, словно в них зажегся огонь: «Я, может, тебя удивлю, Карина, но у мужиков эта штука иногда встает просто так! Это рефлекс, понимаешь? Не льсти себе, это не значит, что я хочу тебя или, что я что-то чувствую к тебе. Может, я вообще вспомнил какую-нибудь шлюху, которая мне когда-то классно отсасывала, тебе-то откуда знать? Не строй иллюзий, я не собираюсь возвращаться в твою жизнь». - Он выплюнул эти слова, словно яд, наслаждаясь ее замешательством, видя, как она съеживается под его взглядом, как рушатся ее последние надежды. Он знал, что ранит ее, и ему от этого было больно, но он не мог остановиться, он должен был защитить себя от ее любви, от ее власти над ним.
«У тебя уже был секс с другой?» – Карина не узнавала свой собственный голос, тихий и дрожащий, словно принадлежащий кому-то другому. Она не ожидала такой циничности от него, такого предательства.
«Ага», – Родион нарочито равнодушно пожал плечами, глядя прямо перед собой.
«Так просто ответил… будто в туалет сходил», – в ее словах плескалась обида, смешанная с разочарованием, она не могла поверить, что он так легко и безразлично относится к тому, что когда-то значило для них все.
«Ну, это ж просто секс, Карина. Чего ему больше значения придавать? Это просто физиология, способ снять напряжение». - Он резко тронулся с места, вдавливая педаль газа в пол, пытаясь убежать от ее взгляда, от ее вопросов, от собственных чувств.
«То есть девушки у тебя нет?»
«Даже если есть, тебе-то что, Карина? Это моя жизнь, мои правила, и ты не имеешь к этому никакого отношения. Я с тобой в любовь играть не собираюсь, я больше не верю в это дерьмо. И каждый раз ты забываешь, что ты не свободная, Карина, что у тебя есть Максим, который любит тебя и ждет. Это унизительно для него, ты хоть иногда о нём вспоминай, а не о своих похотливых фантазиях обо мне. Ха-ха!»
«Мне иногда непонятно, Родион», – Карина перевела дух, собираясь с мыслями: «Когда я начинаю говорить о Максиме, ты психуешь, становишься злым и язвительным. Когда молчу – ты сам напоминаешь о нём в каждом предложении, словно пытаясь меня уколоть. Сам себе противоречишь, Родь, ты непоследователен».
Родион на мгновение замер, его лицо стало непроницаемым, словно маска. В ее словах была правда, он ревновал ее к Максиму, но не мог этого признать, даже самому себе. Он не хотел делить ее ни с кем, но понимал, что это невозможно, что она никогда не будет принадлежать ему полностью: «Может, я намекаю, что в твоих глазах я значу для тебя больше, чем Максим, что я все еще занимаю какое-то место в твоем сердце. Что скажешь, Карина? Ответишь честно?»
«Значишь… но не больше, Родь. Вы оба важны для меня по-своему, вы разные, и я люблю вас по-разному. Всё-таки ты мой?» – прошептала Карина, глядя на него с надеждой, словно пытаясь найти в его глазах ответ на свой вопрос, подтверждение ее чувствам.
«Твой? Больше нет, Карина. Я больше не твой, я не принадлежу никому. Я теперь не обременен человеческими чувствами, я свободен от любви и привязанностей. Дьявола спустили с цепи, и он не собирается возвращаться в клетку», – Родион оскалился, но в его глазах мелькнула боль, которую он не смог скрыть, как бы ни старался.
Подъехав к ее дому, он заглушил мотор, и в салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь их учащенным дыханием: «Ну что, ты получила ответы на все свои вопросы, Карина? Довольна?»
«А ты? У тебя ничего ко мне не осталось, Родь? Ни капли любви, ни капли нежности, ни капли сожаления?» – Карина подалась вперед, пытаясь заглянуть ему в глаза, найти там хоть какое-то подтверждение ее надеждам.
«Даже если и осталось, это не имеет никакого значения, Карина. Я обещал уйти из твоей жизни, никогда не напоминать о себе, и я сдержу свое слово. Так что не важно, что у меня к тебе, важно, чтобы у тебя не было ничего ко мне, чтобы ты забыла меня, как страшный сон, чтобы ты жила своей жизнью с Максимом и была счастлива. Это всё, что я могу для тебя сделать». - В его голосе звучала неприкрытая грусть, но он не мог позволить себе проявить слабость, он должен был оставаться сильным, должен был отпустить ее.
В салоне бархатным шепотом зазвучала «Meet you at the Graveyard – Cleffy», окутывая все зыбкой атмосферой тайны.
Карина, словно зачарованная, приблизилась к Родиону, её взгляд буравил его, ища что-то сокровенное: «Хватит тянуть. Тебе пора, да и мне тоже», – прорезал Родион тишину, отворачиваясь, чтобы скрыть бушующий внутри ураган. Он хотел казаться безразличным, но чертовка чувствовала каждую клетку его тела.
«Поцелуй меня… как в последний раз», – прошептала она, и этот шепот опалил его сильнее огня.
«Зачем тебе это, блять?» – рявкнул Родион, нахмурившись, пытаясь разгадать её игру. В голове мелькали обрывки воспоминаний, диких, необузданных, где они были лишь друг для друга.
«Просто поцелуй, Родион», – повторила она, и в голосе её звучала отчаянная мольба.
Медленно повернувшись к ней, он впился взглядом в её лицо. "Красивая сука, что ж ты творишь со мной?" Протянув руку, Родион заправил выбившуюся прядь волос за ухо, большим пальцем коснулся нежной щеки, затем обвел контур её губ. Кожа горела под его пальцами. И он поцеловал. Сначала нежно, робко, словно касаясь крылом бабочки. Боялся спугнуть, разрушить хрупкую грань между ними. Но чувства нахлынули мгновенно, как цунами, сметая все преграды на своем пути. Поцелуй стал жадным, страстным, требовательным. Он чувствовал её аромат, её тепло, её отчаяние. Этот запах сводил его с ума. Его руки сами потянулись к её телу, скользя по изгибам, притягивая её ближе, пока между ними не осталось ни единого миллиметра.
На секунду отстранившись, чтобы перевести дыхание и отодвинуть подальше сидение, Родион одним движением подхватил Карину на руки и пересадил к себе на колени. Ее бедра обжигали сквозь ткань джинсов, и он снова жадно впился в её губы, руками проникая под кофту, нащупывая сквозь кружево лифчика набухшие соски. Её тело вспыхнуло от желания, отвечая на его прикосновения. Тату на его руках словно ожили, оплетая её тело в безумном танце.
«Поднимемся ко мне?» – прошептала она, разрывая обжигающий поцелуй. В глазах её плескалось безумие.
Он не хотел, чтобы это заканчивалось, слишком невыносимо делать вид, что они больше никто друг другу. Он любит её, он хочет её, всё его нутро желает принадлежать ей, но есть одно гребаное "НО", которое разрывает его на части.
«Нет, Каришуль, мы не пойдем дальше. На этом всё, сучка. У тебя есть мужчина, и ты первая девушка, с которой в этом плане я считаю себя обязанным считаться». - Голос прозвучал хрипло, словно он выплюнул его из самой глубины души.
«Вот почему, когда от тебя просят быть самим собой, и поступить в своей манере, ты включаешь правильность, когда нужно совершенно другое. Почему со мной ты пытаешься быть не тем, какой есть? Почему, Родь?» – она искренне расстроена, на веснушчатом лице появляются влажные дорожки слез. Её глаза – два океана боли.
«Я же говорил, что изменился, но ты поздно это заметила. Я менялся не потому что этого от меня требовали, ждали, а потому что ты была этого достойна. Поэтому я останусь верен своим изменениям в отношении тебя. Других девок это не коснется, ты особенная, Каринка», - он произнес это словно вынес приговор.
«Иди домой, тебе действительно пора уже. Я и так слишком задержался».
«Не пожалей о своём решении…», – она шмыгает носом и выходит из машины, но задерживается, смотря на него полными надежды глазами: «Скоро приедут родители, надеюсь, ты поможешь сделать вид, что между нами всё нормально?»
«Окей».
Она ушла, оставив его наедине с бушующим внутри пожаром. Что будет дальше? И сможет ли он сдержать свои обещания? Вопросы роились в голове, не давая покоя, пока она шла к дому, а он срываясь с места вдавил педаль в пол.