Глава 27 Вероника
Три дня.
Три дня я горела, будто внутри меня кто-то развёл костёр. То проваливалась в тяжёлое забытьё, где снежные пейзажи смешивались с обрывками чужих голосов, то просыпалась в мокрых простынях, с тяжёлым дыханием и сердцем, колотившимся — то ли от боли, то ли от воспоминаний.
Марк. Имя, которое отравляло мои сны и лихорадочные грёзы.
Сегодня, впервые за всё это время, я проснулась без огня под кожей. Температура спала, оставив после себя слабость, гул в голове и странное чувство, будто я вернулась издалека. Из какой-то другой жизни, где прикосновения были тёплыми, поцелуи — реальными, а взгляды — важнее слов.
Я сидела за барной стойкой, завернувшись в огромный свитер Дани. За окном снег продолжал падать — медленно, будто время само решило сбавить шаг. Хлопья цеплялись за стекло, скатывались вниз, а я всё ждала, что одна из этих снежинок оставит на стекле слово: «Забудь». Или наоборот — «Помни». Но, как всегда, зима молчала.
— Ну что, готова к подвигу? — Даня поставил передо мной кружку, и пар от чая на мгновение заслонил его лицо. В голосе — напускная бодрость. Я слишком хорошо его знала, чтобы не слышать, как он за неё прячется.
— Какой ещё подвиг? — я знала, конечно, знала, но предпочитала делать вид, что не понимаю, о чём речь.
— Сессия, детка. Через неделю. — Он сел напротив, аккуратно разложив конспекты. — Ты же не собираешься завалить всё из-за... ну, сама знаешь кого.
Я лишь кивнула.
Из-за него.
Из-за того, кто должен был быть взрослым, мудрым, неприкосновенным. Кто переступил черту и втянул меня за собой. Кто, возможно, и не хотел зла, но оставил после себя боль. И простуду.
Её я заработала в ту самую новогоднюю ночь. Лёгкое платье, ветер, быстрый бег и адреналин, как шампанское в венах. Мы бежали от добермана, смеялись, дышали в унисон, будто мир принадлежал только нам. А потом он, оповещая меня о своём положении, ушёл, оставив меня одну среди этих чувств, словно всё, что было между нами — ложь. Хотя... так оно и было.
Я сидела на полу посреди комнаты, которая была завалена книгами, методичками по клинической психологии, чашками с чаем, маркерами и тетрадями. Даня устроился на стуле, как король на троне, и драматично вздохнул:
— Ну что, Никусь, объясни мне разницу между обсессиями и компульсиями. И давай, представим, что перед тобой Марк Викторович с той своей недовольной бровью, как в день, когда ты поспорила с ним по поводу Фрейда
Я закатила глаза, но не смогла не улыбнуться. Этот дурацкий, родной, невыносимый Даня — он снова вытягивал меня из пропасти.
— Дань, хватит. Мы учимся, а не вспоминаем былое.
— Серьёзно? А я думал, ты репетируешь, как эффектно вернуться в его жизнь. Зайти на зачёт, так уверенно... и хладнокровно уничтожить аргументами.
Я фыркнула, но в груди защемило. Потому что именно так я и мечтала — не расплакаться, не дрожать, а быть выше этого. Быть холодной и сильной.
— А если я увижу его и всё забуду? — выдохнула я, почти шёпотом. — Если страх не позволит мне сказать и слова?
Даня поднялся, заложил руки за спину и начал расхаживать по комнате, будто режиссёр ставил сцену.
— Тогда ты глубоко вдохнёшь, поднимешь подбородок и начнёшь говорить. Чётко. Профессионально. Без дрожи в голосе. И он поймёт, что ты — не просто наивная влюблённая студентка. Ты — будущий психолог. Сильная. Спокойная. Независимая.
«Хотелось бы мне быть действительно такой», — подумала я, а затем, собирая всю волю по крупицам, принялась за подготовку к зачётам и экзаменам, которые уже были на носу.
Первые дни зачётной недели я, как и следовало полагать, получала автоматы. Прилежное и стабильное посещение пар, к которым плюсовалась неплохая успеваемость, были вознаграждены. Даже анатомия — тот ужас, что я всегда боялась, как ночного кошмара, — прошла довольно спокойно. Или, может, я уже истрепала себе все нервы мыслями о другом? О том, что будет в пятницу утром? Скорее всего, ведь именно в этот последний зачётный день я проснулась с камнем в груди.
Стоя у зеркала и разглаживая строгий тёплый серый костюм с юбкой, я не могла не волноваться. Волосы — в пучок, макияж — едва заметный. Ни одного лишнего акцента. Ни намёка на ту, которая смеялась полной грудью, убегая под новогодний салют за руку со своим преподавателем.
— Ты выглядишь так, будто собираешься на дуэль, — отметил Даня, протягивая мне термос.
— Так и есть, — обречённо выдохнула я, принимая кофе.
— Двойной эспрессо. На случай, если адреналина окажется мало, — положив руку на моё плечо и смотря со мной в зеркало, тепло сказал мой друг.
— Спасибо. За всё, — выдохнула я.
Он просто подмигнул:
— Вперёд, детка, я всегда прикрою спину, — после этого мы, облачившись в тёплые пуховики, двинулись в путь.
В коридоре университета царила напряжённая тишина — будто воздух сам затаил дыхание. Студенты сидели на корточках вдоль стен, перелистывая конспекты, глядя в никуда или шепча друг другу определения, словно мантры от страха.
Лиля заметила меня первой. Она метнулась через коридор ко мне, почти сбивая с ног, проходивших мимо студентов:
— Господи, наконец-то ты здесь! Я так волновалась! — глаза её сияли тревогой и облегчением одновременно. — Как ты? Не нервничаешь?
Я успела только кивнуть. Хотела сказать: «всё хорошо», но язык не повернулся. Лиля осторожно взглянула на дверь аудитории, и я поняла, что сейчас она больше боится не за то, как мы сдадим этот зачёт, а за моё душевное состояние.
Мой недавний откровенный рассказ о том, что было между мной и Марком, обрушился на неё как лавина. Ей понадобилось время, чтобы просто поверить в это, а теперь она вглядывалась в каждый мой жест, в каждую деталь, словно искала подтверждение, что это всё — не сон и не выдумка.
— Это всего лишь зачёт, — прошептала я, больше себе, чем ей.
И в этот момент Марк Викторович вышел в коридор. Всё такой же — собранный, ровный, слегка отстранённый. Но я видела, что плечи у него напряжены, а губы сжаты слишком плотно. Взгляд его скользнул по группе — быстро, без задержки. Но когда он коснулся меня, всё внутри будто перевернулось.
— Группа В, зачёт буду принимать по одному. Приготовьте доклады и презентации и ждите, пока вызову, — произнёс он, и голос его отдался внутри меня, будто стук сердца, а после он снова скрылся за дверью.
В аудитории было темно — я мельком заметила это перед тем, как дверь захлопнулась. Лишь свет проектора пронизывал сумрак.
Возмущение в коридоре зашевелилось, как тревожный улей. Я синхронно с Даней рухнула на лавочку у стены, Лиля села рядом, побледнев.
— Всё. Я не сдам, — простонала она. — Один на один с ним... это...
— Какое интересное совпадение, — пробормотал Даня, глядя прямо на меня. — Никусь... ты не думаешь, что это... из-за тебя?
Я захлопала ресницами, словно могла морганием стереть дрожь в пальцах. Не отвечала, просто смотрела в пол.
— Литвинов! — громко прозвучал голос в дверном проёме аудитории 304.
Он поднялся, бросив на меня взгляд брошенного под дождём котёнка, и обречённо поплёлся в аудиторию. Дверь закрылась, и коридор снова наполнился бурными обсуждениями и возражениями нашей группы.
— То есть вариант, что он будет вызывать по списку, отметается как факт, — сказала Лиля, утыкаясь в свой доклад и давая мне пищу для размышлений.
Один за другим студенты уходили и возвращались — с облегчёнными лицами, с зачётками и новыми шутками. Даже Даня, вышедший через двадцать минут, прошептал:
— Ничего страшного, просто по докладу спрашивает.
Вскоре коридор опустел, и с каждым ушедшим домой одногруппником меня покидала та уверенность, которая ещё сидела во мне перед началом зачёта. Даня бросал на меня взгляды — чуткие, настороженные, а Лиля молчала, грызя колпачок от ручки, не в силах больше ни шутить, ни подбадривать.
И вот — осталась только я.
Даня вдруг наклонился ко мне, почти шёпотом:
— Если что — я под дверью. Стукни три раза — и я снесу её.
Я попыталась усмехнуться, представив данную картину, но получилось криво.
Дверь открылась, и голос, на который я стала очень резко и чувствительно реагировать, произнёс:
— Благоволина. Вы — последняя.
Я вошла и резко дёрнулась от звука щелчка замка в двери, которую Марк закрыл за мной, оставляя в ней ключ. Внутри царил полумрак. Все окна были плотно зашторены, и только свет проектора резал темноту бледным прямоугольником. На экране замер последний слайд — заголовок чьей-то презентации. Марк стоял у двери, повернувшись ко мне спиной. В его силуэте было что-то сломанное. Плечи опущены, рука сжимала край подоконника.
— Вставляйте флешку, — сказал он, не оборачиваясь.
Я, кинув на его стол свою сумку и бумаги, принялась готовиться.
Наконец, когда всё было настроено и подключено, он медленно развернулся. Его лицо показалось чужим: осунувшееся, без каких-либо эмоций, тени под глазами, губы сжаты в тонкую линию.
— Ваш доклад, — произнёс он ровно. — Начинайте, — с этим словом он сел на первый ряд трибуны, на место, где обычно сидела я.
Сделав глубокий вдох, я заговорила — чётко, почти механически. Голос звучал сильнее, чем я себя чувствовала. Я, не смотря на Марка, рассказывала о расстройствах личности, цитировала статьи, выстраивала логические связи — и чувствовала: он смотрит. Слишком пристально. Слишком долго и не как преподаватель.
Когда я закончила, наступила тишина. Долгая. Неприлично долгая, будто он собирался с силами, а я ждала свой вердикт.
— Вы... — голос дрогнул. — Превосходно подготовились.
— Спасибо, — я сложила бумаги в стопку. Слишком быстро, слишком нервно.
Он посмотрел на меня. По-настоящему. В этом взгляде было столько всего — тревога, усталость... и что-то большее. Что-то, чего он не мог сказать вслух.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. Мягко. Слишком мягко.
Я замерла. Внутри — удар. Это был не формальный вопрос. Не часть экзамена.
— Это... — я выдохнула, стараясь удержать голос ровным. — Это не по теме моего доклада.
— Я знаю, — он встал медленно, без резкости. — Но я должен был это спросить, ведь ты заболела из-за меня.
— Вы не должны так со мной говорить, — я бросила свой доклад на стол и взяла сумочку. — Вы... вы...
— Преподаватель? — горькая усмешка. — Да. Возможно, я не должен. Но я всё равно продолжаю. Потому что я думаю о тебе. Чаще, чем должен.
Я замолчала. Слова в горле застряли, как иглы. Он подошёл ближе, но не нарушил границ. Стоял рядом, но не касался.
— Марк Викторович... — Я положила свою руку ему на грудь, чтобы оттолкнуть, но оставила её просто покоиться на его сердце, не в силах противостоять, — Вам так нравится играть с чувствами студентки?
— Я не играл с тобой, — тихо сказал он, понимая, что, возможно, в начале так и было.
— Вы почти женаты, — сказала я резко. Почти сорвалась.
Он отвёл взгляд. Сжал челюсть.
— Я не женат. Пока. И... — он сделал паузу. — Это не просто.
— Нет..., — прошептала я, но голос дрогнул. Вся моя защита порушилась в один миг, как только он оказался рядом. — Всё очень просто.
Он посмотрел на меня с грустью в глазах и с какой-то ещё эмоцией, которую я не смогла идентифицировать.
— Пожалуйста, если я сдала зачёт, отпустите меня, а если нет — дайте мне направление на пересдачу, — отрезала я, понимая, что не могу находиться с ним наедине дольше, это неправильно, это абсурдно, это... запрещено.
Услышав это, он снова стал Марком Викторовичем, а не просто Марком, как в те моменты, когда мы были одни.
— Пять. Можете идти, — безразлично кинул он, и я, забрав сумку, пошла к двери, открывая замок и чувствуя, что только что поставила окончательную точку в наших с ним, какими бы они ни были странными, отношениях.
В коридоре Даня и Лиля сорвались навстречу ко мне:
— Ну как?
Я молча показала зачётку, в которой стояла жирная, уверенная «5».
Лиля, взвизгнув, хлопнула в ладоши и уже потянула меня к выходу:
— Всё! Идём праздновать, девочка!
Но Даня не двигался. Смотрел прямо в мои глаза.
— Что случилось? — тихо спросил он.
Я не ответила, просто покачала головой. И вдруг поняла — дрожу. Радости не было, внутри словно всё оборвалось. Он там, за дверью, но словно в другой вселенной, в которой мне нет места, и от этого стало невыносимо больно в груди.
Неожиданно позади скрипнула дверь.
— Благоволина, — снова его голос. Холодный. Сдержанный, но я слышала в нём трещину или хотела её слышать, чтобы хоть за что-то уцепиться. — Вы забыли свой доклад.
Он стоял в дверях, держа в руках мои мятые листы.
— Вы можете его выкинуть, — ответила я и, увидев, как всё в нём рухнуло так же, как во мне в новогоднюю ночь, ушла, жалея о том, что не перевелась на другой факультет ещё в начале учебного года.
А теперь мне некуда было бежать...