Глава 11
Капалы-чарши был чудным местом с суматошной атмосферой и крайне громкими продавцами. Мне не очень нравилось это скопление людей, но романтика базара с его яркими тканями, лампами из стеклянной мозаики, блеском золота, пёстрой керамикой и запахами уличной еды вперемешку с обилием специй, очаровывала, притягивала вновь и вновь. И потому, когда от скуки Казан предложил поехать в Капалы-чарши, я не задумываясь согласилась.
К тому же, во дворец паши требовалась пара новых служанок - одну выдали замуж, а вторая оступилась у реки и разбила себе голову, так что следить за одеждой стало некому. По-хорошему, подобным должна была заняться либо Халима Ханым, либо Ширин Ханым, но я, устав от их чрезмерной опеки и не желая говорить о своей работе - от этой вести они бы схватились за сердца - попросила предоставить мне возможность проявить себя, после которой они уже решат, стоит ли следить за каждым моим шагом.
Для них я была ещё ребёнком, невоспитанным, порой ветреным и взбалмошным. Так что согласились они нехотя, с сомнением отнеслись к моим умениям, даже не подозревая чему меня учили в Топкапы. Успев заметить как изменились их лица стоило разговору окончиться, я сомневалась, что мои потуги к чему-то приведут, а их мнение когда-нибудь изменится. Возможно, появись у меня ребёнок от Паши, кормилицы переключили бы своё внимание на него. Но, увы, скорее небо падёт.
- Эфенди! Спелые сочные яблоки, не пожалеете денег! Ханым! Слаще яблок не найти! - совсем рядом крикнул продавец фруктов - низенький и пухленький мужичок с седеющей бородой и маленькими черными глазками на одутловатом лице - вслед уходящей пожилой паре.
Та не обратила на него никакого внимания и только золотые нити на фесках сверкнули в свете масляных ламп и пробившийся сквозь кроны деревьев и натянутые между стенами полотна солнечных лучей, а вот я от неожиданности едва не подпрыгнула и крепче схватилась за Божкурта, с которым пришлось под руку гулять по Капалы-чарши чтобы не заблудиться и не потеряться в массе высоких людей.
- а! Господин, - обратился торговец уже к нам, заметив нашу заминку у его прилавка. Глаза у него хищно сверкнули - купите медовых яблок и получите в подарок вишню в знак моих извинений за то, что напугал вашу красавицу-супругу!
Только не это...
Казан любил поспорить и поторговаться и уже провел вокруг пальца владельцев кожевенной лавки и лавки с лампами из разноцветного стекла, выменяв за сущие гроши пару кожаных тетрадей, сумку и пару мозаичных ламп, хотя на базар мы зашли меньше чем полчаса назад. Мне не хотелось вновь стоять и краснеть рядом с ним, так что я поплотнее натянула яшмак, делая вид, что смущена речами мужчины, и незаметно наступила своему спутнику на ноги.
Если потребуется, я оттопчу ему все ноги. И плевать, что сапоги у него новые и дорогущие - подарок от Великого Визиря за то, что юноша смог в одиночку отогнать от него обезумевших кабанов на охоте, устроенной Онуром Пашой.
- моя анне* любит только самое сладкое и самое лучшее - Божкурт не обратил на меня никакого внимания и лишь расплылся в кривой улыбке. Торговец же растерянно окинул нас новым взглядом.
Яшмак был полупрозрачным и не мог полностью скрыть юность моего лица, а длинная одежда и башмаки на каблуке - невысокий рост, что несколько озадачило мужчину. Мы с беем выглядели одинаково молодо и мало кто верил в его слова, пока не замечал у меня белые пряди, выбивающиеся из-под фески и плотного платка. В тени они казались серебристыми, седыми, а не неестественно белыми, что придавало возраста, и окружающие дивились как молодо я сохранилась.
- ах, прошу прощения, ваша матушка, должно быть... - начал было щебетать продавец, но его резко оборвали.
- но твои фрукты пахнут гнилью и выглядят так, словно собрали их уже с земли.
Я, жалея, что согласилась поехать с Казаном на базар, зашипела уже в открытую, когда лицо мужчины исказилось в возмущении. И было уже потянула пасынка прочь от лавки с фруктами в сторону более оживленной части Капалы-чарши, чтобы смешаться с толпой, купить пару рабынь и наконец убраться восвояси.
- что? Мои фрукты самые свежие! - выпалил торговец и возмущение его переросло в гнев, но он всё же решил задушить конфликт в зародыше. В порыве схватил яблоко, разрезал его серебряным ножом и протянул нам дольки - вот, вы только попробуйте и сразу пожалеете о своих словах!
- боюсь, если мы попробуем их, то отравимся.
- ты что, шайтан, решил обманывать на глазах у всего честного народа? Я, Яшар Эфенди, не торгую гнилыми фруктами, да будет Аллах мне свидетелем! И я не позволю кому-либо позорить мою честь торговца!
Он едва ли не прокричал последние слова, привлекая к нам всеобщее внимание в шумной и многочисленной толпе. Щеки у меня вспыхнули, а слуга за моей спиной напрягся, поплотнее к себе прижав наши покупки. Один только Божкурт остался невозмутимым.
- у тебя, Яшар Эфенди, память коротка - усмехнулся юноша и скрестил руки на груди. На мгновение мне показалось, что рядом стоит вовсе не Казан, а Юсуф - так разительно изменилось у него поведение за какие-то жалкие мгновения. - тот инцидент с отравленными тканями тебя ничему не научил? А ведь мы с братом поймали тебя с этой гадостью всего месяц назад. Тогда пел ты совсем иначе. Помнишь хоть, что ты нам обещал?
Мужчина стушевался, неловко кашлянул. Он принял на себя роль провинившегося и раскающегося за это человека, а меж тем смотрел как бы ему незаметно удрать.
- Ах, Юс... Божкурт Казан Бей, прости меня, я не признал тебя сразу. - голос торговца стал до отвращения елейным.
- М-да? - не повёлся Божкурт на уловку Яшара и преградил рукой ему дорогу, когда тот бросился наутёк. - ты себе в свидетели брал Аллаха, когда клялся нам, что ноги твоей, как торговца, не будет в Капалы-чарши.
Продавец нервно дернулся от руки, словно та была злой собакой.
- Казан Бей, пойми, меня попросили...
- я и слушать не желаю твоих оправданий - фыркнул юноша, вновь становясь собой: молодым господином, только готовящимся стать одним из офицеров чавуш. - сегодня я не на дежурстве и задерживать тебя не собираюсь, но даю последнее предупреждение: не попадайся больше на глаза брата. И лучше уезжай из столицы.
Больше он ничего не сказал, и слушать ничего не стал. Сам уже потянул меня прочь от прилавка с фруктами. Я растерялась на мгновение, наступила на подол собственного ферадже и едва не растянулась на камнях. К счастью, Божкурт удержал меня на месте. И усмехнулся моей реакции слишком открыто. В груди заклокотало раздражение, но, приглядевшись, я поняла, что усмешка у него не снисходительная как у Альтана и не таинственная как у Юсуфа, а добродушная, понимающая.
- скажи, ты ведь специально злил его, чтобы привлечь побольше внимания?
- конечно - юноша довольно оскалился, проворно лавируя среди людей и прилавков, где торговцы так и намеревались пихнуть свой товар под самый нос - опозорить человека на глазах у многих куда эффективнее, чем угрожать ему где-нибудь в укромном месте. Всё дело в чести продавца и мнению покупателя. Мало кто из тех, кто слышал наш разговор, захочет покупать у Яшара что-либо в будущем. К этому добавим многочисленных знакомых и родственников, которым они расскажут о случившемся. К следующему утру все будут обходить его стороной.
- и поэтому же ты таскал меня по всему Капалы-чарши, позоря на этих бессмысленных торгах?
- бессмысленных? - ахнул Казан, совсем по-ребячески приложив руку к сердцу - Айжан, ты ранишь мне сердце! Сама суть рынка в том, чтобы торговаться! Это как смысл жизни: не хочешь быть обманутым - стой на своём и тебе откроется истина. Разве тебя подобному не учили?
- меня учили как бы не подавиться ядом. - вознесла я глаза к потолку из множества натянутых полотен, развивающихся на ветру, а юноша рассмеялся моей попытке уместить всё в одном предложении.
- в таком случае тебе стоит знать, что торговцы намерено завышают цены и устраивают целые представления чтобы купили именно у них.
- о, неужели? - я выгнула бровь дугой, но Божкурт лишь хитро улыбнулся подобно рыжему лису, хотя не исключено, что и оскалился сродни степному волку.
Сквозь толпу он провел меня к возвышению, откуда продавали отборных и самых лучших рабов. На меня тут же нахлынули воспоминания четырёхлетней давности: как мы с Альтаном пробирались через толпу охочую до всего красивого, как выбирали подарок для Махидевран и как сама Махидевран спустя пару часов умерла.
Дыхание на мгновение сбилось, сердце болезненно сжалось. Почему-то эти воспоминания оказались болезненными и остались в памяти яркими пятнами. Мне не хотелось находиться рядом с этим возвышением, от чего я неожиданно разозлилась на свою слабину и отдёрнула руку, которую успела поднять к шее. Глупо всё это. Глупо цепляться за прошлое и бояться его тени там, где его нет. Это не то место, которое должно меня пугать. Оно ведь совсем обыкновенное, и ничего страшного здесь не произошло. Для меня.
Я силилась убедить себя успокоиться, старалась не показать свою слабину перед своим спутником и пыталась не сбежать из-за внезапно нахлынувших чувств. Это не особо помогало так что я переключила своё внимание на молодых девушек на помосте - стройных, с ухоженными волосами разных оттенков, и лицами светлыми, без каких-либо изъянов. Над ними и сладковатым дымом из бахурниц порхал торговец, расхваливая каждую перед покупателями. Он перечислял все их достоинства, подносил к безупречным лицам дорогие ткани и украшения и подбрасывал в воздух золотую пыль, которая, опадая, сверкала в воздухе сотней маленьких звёздочек. Выходило целое представление, под конец которого рабыни начинали танцевать и тихо наигрывать на музыкальных инструментах, а работорговец озвучивал цены.
Очень высокие цены.
Стоящий рядом со мной Казан скрестил руки на груди. Он с усмешкой наблюдал как мужчины в богатых и не очень одеждах остервенело торговались за красивые личики девушек и - на другом помосте - за крепкое телосложение юношей. В некоторых мужчинах я узнала доверенных лиц Кызляр-агасы и Капы-агасы. Те смотрели на всё без какого-либо интереса, словно устали уже от всего и использовали выбор подходящих рабынь и рабов как способ ускользнуть подальше из султанского гарема.
- смотри - прошептал у самого уха бей - что, спрашивается, в них особенного, кроме того, что тела их чисты и покрыты маслами, волосы ухожены, а в глазах виден отблеск золота? А за это берут намного больше денег, чем если бы кто-то сам взялся приводить в порядок замарашку.
Я тяжело вздохнула и покачала головой. Такого мировоззрения мне не понять как бы ни старалась. Всё ещё чувствуя, как больно бьётся сердце о рёбра, я отвернулась от помоста и окинула взглядом толпу. Самых дорогих рабов продавали с возвышений, держа их на виду, а не в клетках. Остальных же, как скот, держали за железными или деревянными решетками и выводили их от туда только по просьбе покупателя.
У бесчисленных клеток было меньше народу, не играла музыка, не было сладких ароматов, да и в общем-то царила гнетущая атмосфера. При этом всём, люди так же пытались торговаться, хоть и не так громогласно, чтобы услышать цены, в которых они не сходились.
- ты только попробуй - предложил Божкурт, верно не совсем правильно поняв моё молчание, ведь растерялась я не из-за предстоящих торгов с работорговцами, а из-за незнания с какого краю начать.
Товару было много и выбирать его следовало не так, как, к примеру, ткани для платьев.
- о, Аллах... - прошептала я и нырнула в толпу.
За прошедшие годы мой рост ни капельки не изменился, отчего в толпе я всё так же утыкалась прохожим либо в плечо, либо в грудь, а кому-то и в живот. На мгновение на меня нахлынула паника, мне показалось, что снйчас утону в толпе как в неспокойных водах. Но стоило мне только увидеть просвет и тусклый блеск металла, как тут же страх волшебным образом испарился, сменившись уверенностью, но не простой, а как от осознания, что к молитве твоей прислушались.
Я не знала насколько добросовестен был работорговец и сколь хороши были у него рабы, да и в общем-то не особо была уверена правильно ли поступаю, но позади шел не только Казан, но и слуга, отправленный Халимой Ханым, так что пришлось расправить плечи. И сделать умный вид, как у знатока у прилавка с дорогими тканями и мехами. Не могу сказать как выглядела со стороны в тот миг, но чувствовала я, что держусь неестественно и за краткий миг успела пожалеть, что не тренировалась больше на слугах Топкапы.
- Эфенди! - обрадовано воскликнул торговец, завидев как из толпы к его товару вышел бей. На меня он не обратил ни малейшего внимания - чем могу вам помочь? Какого раба вы ищите или какую рабыню желаете? У Йылмаза Эфенди большое разнообразие - на любой вкус и работу!
Мне было не видно, как отреагировал на такую пылкую речь Божкурт, но что-то подсказывало, что он скривил губы в отдаленном подобие усмешки.
- отлично - подала голос я, сплетая руки на животе и отстранено отмечая в какой грязи находились рабы в клетках - мне нужны две служанки.
Рабовладелец - мужчина в дорогой, но заляпанной одежде, с взлохмаченной черной бородой до ключиц и в принципе не знающий, что такое чистота - на меня даже не взглянул. Продолжил сверлить взглядом моего спутника, положив руки на кожаный пояс, к которому крепился хлыст и пузатый кошель.
- Эфенди, твоя жена знает что-то о приличиях?
- мой оул* не станет с тобой разговаривать пока ты проявляешь грубость по отношению ко мне.
И вот наконец мужчина посмотрел на меня. Рука его скользнула поближе к рукоятке хлыста, а в ореховых глазах смешалась неприязнь с любопытством и удивлением. Для многих из более отдаленных от столицы мест, женщина - тень, которая может говорить в обществе только с разрешения мужа. И когда такие встречали женщин отличимых от их стандартов, их мир давал трещину и какими бы они ни были благовоспитанными - гниль потихоньку проступала наружу сразу после первоночального удивления.
Тут, правда, ещё сыграло роль то, что я назвала Казана сыном, а тот, скорей всего, не упустил случая сгримасничать.
- Ханым, прошу прощения за мою бестактность - грубым голосом произнёс торговец, что стало сразу понятно: он не признает своей вины и извиняется только потому, что предчувствует звон золотых монет. - вы хотите каких-то конкретных девушек, или вам показать их всех?
- выведи самых лучших - слова слетели с губ так легко, что я и не заметила как просьба превратилась в приказ.
- о, за них придется заплатить дороже, чем за остальных - мужчина недобро прищурил глаза.
- деньги не проблема, веди.
Мужчина не обрадовался моим словам и тону, но махнул своему помощнику - мальчишке лет десяти. Тот, до этого с любопытством прислушивающийся к нашему разговору, ретиво подскочил на ноги и ринулся меж совсем уж грязных клеток к клетке с девушками в довольно опрятной одежде. Раздались крики, стук палки о металл и возмущённое бормотание на разных языках, заглушаемое звоном цепей. Девушки сопротивлялись, некоторые вяло, лишь для виду, а другие рьяно, так, что побуждали интерес у других рабов, и те, несмотря на возраста, поднимались в своих клетках.
- по твоему, лучшие рабыни те, что поднимают больше шуму? - поинтересовалась я, вскинув бровь. Попутно отметила, что на ногах у девушек были плетёные сандали, а шаровары и гёмлек из простой льняной ткани были чисты и лишь только фурки припорошены пылью с песком. - они хоть что-то умеют, или их ценность лишь в том, что они молоды и только привезены в Стамбул?
- эти рабыни выросли у меня на глазах. Они образованы и всему обучены так же, как наложницы-фаворитки в самом султанском гареме! Всё, что вы видите на них - творение их же рук! - произнёс работорговец это так, словно перед ним стоял неразумный ребёнок - что же касается их поведения - многим нравятся непокорные девицы. Говорят, с ними жизнь становиться хоть чуточку веселее.
- как наложницы-фаворитки в султанском гареме? - глупо переспросила я, зацепившись почему-то именно за эти слова.
Я окинула взглядом девушек, выстроившихся передо мной в шеренге. Нет, быть того не может. То, как рабыни вели и держали себя больше походило на поведение молодых джарийе, но ни как не гёзде. Им и до усты было далеко.
- آیا زبان فارسی به شما آموزش داده شده است ؟*
- На каких языках вы можете говорить? Какие мелодии вы знаете и какие танцы умеете танцевать? Что вы читали? Что вы знаете об истории? А о мире?
Под градом моих вопросов девушки съежились. Виновато опустили глаза и головы в попытке спрятаться за каскадами волос от пронизывающего взгляда хозяина. И поступили так все, даже самые ретивые.
Я фыркнула:
- ты, Йылмаз Эфенди, не только невоспитанный деревенщина, так ещё и врёшь как дышишь. Я выросла в султанском гареме и могу тебе сказать, что так же мнутся провинившиеся джарийе перед Унгер-калфой.
- госпожа,.. - начал было помощник работорговца, но тот остановил его взмахом руки.
- Ханым, у меня и в мысли не было вам лгать. Мои девочки лишь растерялись под градом ваших вопросов - едва ли не прорычал мужчина, но после спохватился и лучезарно улыбнулся.
Под его косым взглядом рабыни согласно закивали. Кто-то с явной неохотой, а кто-то с какой-то рьяной услужливостью. Они боялись Йылмаза и, судя потому, в каких условиях держали остальных, человечностью тот не обладал. Да что там, торговцем он был дрянным, раз держал свой товар в таком состоянии.
Я вздохнула, не желая пререкаться с ним, и вдруг осознала, что вела себя не лучше Альтана. Казан по-другому вел себя с продавцами: задорно, дружески и даже как-то по-родному. На мгновения я задумалась, а правильно ли поступаю подражая Дамиру, но глянув вновь на работорговца решила, что уж лучше подражать шехзаде и матери, быть кем-то между этими двумя крайностями и при этом немного собой, чем выставлять себя глупой перед этим недоразумением. Всё равно улыбки никто бы не увидел из-за яшмака.
- я надеюсь, они хоть за одеждой умеют следить.
Йылмаз в приглашающем жесте указал на своих рабынь. Он хотел, чтобы я подошла к ним поближе, вблизи рассмотрела состояние их одежды. Как и в случае с представлениями на помосте, молодость и одежда девушек были изюминкой так и кричащей: смотрите, на что они способны даже в неблагоприятных условиях. Всем ведь известно, что цветок распуститься стоит только занести его в тень от палящего солнца или в тепло от холодного сквозняка.
Все девушки были красивы, а их одежда даже в близи не вызывала хоть каких-нибудь нареканий. Я не знала кого выбрать, ни единой подсказки в обликах рабынь не нашла. Кто лучше? Те, в чьих глазах горел огонёк или те, чьи головы безвольно опущены? Тысяча вопросов вертелось на языке, но задах их было некому, не потеряв при этом достоинства. Как хозяйка дома я должна была знать, какая служанка мне в хозяйстве нужна, а какая - нет.
На мгновение я задумалась, а уже в следующее внимание моё привлекла девушка, переступившая от нетерпения с ноги на ногу. У неё были черные волосы и столь же чёрные глаза. Чем-то она походила на Джайлан, хоть и была гречанкой. Рядом с ней замерла чуть в напряжении черкешенка, чья безупречная осанка выдавала в ней если не девушку благородных кровей, то девушку, прошедшую обучение не хуже гёзде.
- как ваши имена?
- Элени - не задумываясь ответила гречанка, а после спохватилась и скороговоркой произнесла: - Эмине, госпожа.
- Сюмейе, госпожа - более сдержано ответила черкешенка склонив голову.
Их ответы, их реакция и поведение, почему-то вызвали у меня улыбку, так что, больше не раздумывая, я повернулась к работорговцу:
- я возьму их.
Йылмаз улыбнулся мне, чуть вздёрнул подбородок, что-то подчитывая в голове и огласил:
- с вас семьсот алтын*, Ханым. Триста пятьдесят за каждую.
От наглости в его словах и озвученной цены, повисшей между нами лёгким звоном, я потеряла дар речи. Конечно, я знала, что на базаре часто завышают цены с целью поторговаться с правильными людьми и облапошить простаков, но даже так цена за двух рабынь мне показалась уж слишком высокой.
"Он, что, считал меня совсем непроходимой дурой, а Божкурта за моей спиной щенком, только и знающим как бегать хвостиком за своей анне?"
Прогнав из головы ненужные мысли, я расправила плечи. К шайтану вежливость. Или её жалкие остатки. Не важно.
- я дам за обеих три сотни алтын, Эфенди, - произнесла я, стараясь подражать тону матери - непоколебимому, холодному, уверенному. Смотрела при этом я в глаза Йылмазу и лишь отстраненно отмечала как те расширялись с каждым моим словом. В них уже не было ни алчности, ни неприязни. Я с трудом могла определить что за эмоции охватили его в тот момент. - и получишь ты эти деньги лишь когда приведёшь выбранных мною рабынь во дворец Онур Али Паши.
- как скажете, госпожа - покорно пробормотал мужчина, из-за чего я растерялась на мгновение.
Я-то думала, он будет стоять на своём до последнего, а он полностью со мной согласился, хотя до этого и виду не подавал. Было в этом что-то странное, ощущающееся на кончике языка и не приносящее никакого удовлетворения. Когда же я обернулась к своему спутнику, чувство это только усилилось: Казан стоял едва не разинув от потрясения рот.
- что? - не выдержала я.
- если твоя мать так же говорит, то не удивительно, что носит титул Баш-Хасеки. - заявил он в ответ с восхищением, подхватив меня под руку и уводя прочь от Йылмаза Эфенди и его рабов - такому... и перечить сложно. - и хохотнул - знаешь, тебе стоит проворачивать подобное на Юсуфе по несколько раз на неделе. Может тогда он не будет таким хлыщем.
*Anne - тур - мама/матушка.
*oğul - тур - сын
*آیا زبان فارسی به شما آموزش داده شده است ؟
- перс - Вас учили персидскому?
*Я нигде не нашла точных цен на рабынь в 17 веке. В разных источниках (на турецком и русском) были указаны разные числа и денежные единицы. Где-то говорилось, что девушки могли стоить до 3000 акче, а где-то от 75 до 300 курушей (с курушем тоже беда. В одних источниках он равнялся 120 акче, а в других 40 акче). В общем, разброс в цене большой - от 1 тысячи акче до 40 тысяч акче - так что я взяла алтын (от слова золото, хотя и с этим там проблемы), который равняется 60 акче.