запрещённый взгляд

Они были на вечеринке у знакомых.
Слишком много людей. Слишком тесное помещение. Слишком много поводов смотреть не туда.
Она стояла у стены, смеясь.
Рядом — Дамиан.
И этот смех — не просто реакция. Этот взгляд, чуть прищуренный, когда она слушала, как он говорит — был знаком Миладу.
Он знал этот взгляд. Он видел его на себе.
Он не мог оторвать взгляда.
Пальцы сжимались в кулаки.
Его брат что-то сказал — что-то смешное, вероятно.
Она опустила голову, прижала пальцы к губам, чтобы не рассмеяться слишком громко.
Он знал этот жест. Тот, что она делает, когда кто-то ей по-настоящему нравится.
Милад стоял у окна. Спиной к ним.
Он не подходил.
Он смотрел в отражение стекла, как в экран: она, рядом с другим. С братом.
И внутри — пульс бил в висках.
Как будто каждая секунда их смеха била по его терпению. По достоинству.
Он вспомнил, как она смеялась рядом с ним — в тишине, когда он шептал что-то на ухо.
Как прижималась к его плечу в коридоре.
Как целовала с закрытыми глазами — будто боялась потерять.
И теперь она улыбается не ему.
Позже он подошёл. Молча.
Она повернулась — чуть испуганно. Улыбка мгновенно исчезла.
Он смотрел на неё долго.
— Хорошо проводишь время?
— Да. Просто говорили.
— Только говорили?
голос ровный, но в нём что-то ломалось.
— Ты ревнуешь?
— Нет
он отвернулся.
— Я теряю. А это — другое.
Он не закатил скандала. Не схватил за руку.
Но весь вечер он не касался её больше.
Не смотрел, не дышал в её сторону.
А она — чувствовала.
Каждый шаг, от которого он удержался.
Каждое слово, которое он не сказал.
И именно это молчание сжигало больше, чем крик.

Вечерняя тусовка постепенно набирала обороты — внутри было многолюдно, музыка вибрировала в стенах, кто-то смеялся слишком громко, кто-то целовался в углу, кто-то — как всегда — искал сигарету или взгляд, который задержится.
Я чувствовала, как сердце будто тонет в густом воздухе этой квартиры. Всё было слишком — слишком шумно, слишком тесно, слишком не по-настоящему. И только он снова ушёл на балкон.
Я заметила его спину сразу — всё такое же напряжённое плечо, чуть опущенная голова, рука в кармане. Казалось, он растворяется в сумерках, будто и не существует вовсе. Но я шла к нему, даже не думая. Просто — шла.
Балкон пах холодным дымом и августом. Город гудел внизу — равнодушный и далёкий.
—Ты всё время убегаешь.
Я сказала это просто. Без упрёка. Но в моей груди стучала тревога
Он не обернулся. Только поднял взгляд куда-то вдаль. На машины, огни, небо.
—Иногда тишина безопаснее разговоров.
голос Милада был низким, хрипловатым. Почти бесцветным, но в этой тусклости чувствовалась буря.
—А для меня — убийственнее.
Я сделала шаг ближе. Сердце колотилось.
—Ты будто глушишь меня. Ты смотришь — а потом исчезаешь. Милад, я не знаю, как с этим быть. Я не железная.»
Тишина. Он опустил взгляд, а затем наконец медленно повернулся ко мне.
Луна подсвечивала край его скулы, глаза были чуть в тени — но я видела, как в них что-то едва дышит. Что-то опасное и неживое одновременно.
— Ты не должна...
он сказал это так тихо, будто просил себя замолчать, но не успел.
— Что?
я сделала шаг почти вплотную. Сердце уже не билось — оно било меня.
—Не должна что? Чувствовать? Замечать? Хотеть, чтобы ты... хотя бы был честен со мной?
Он снова замолчал. Но теперь не потому, что не знал, что сказать — а потому, что слишком многое хотелось скрыть. Его молчание было оглушающим.
И вдруг — он поднял руку. Медленно, сдержанно, почти болезненно — и его пальцы коснулись моего лица. Подушечки пальцев прошлись по моей скуле, как будто он боялся, что я исчезну, если он прикаснётся сильнее.
Мой взгляд в этот момент стал мокрым. Не от слёз — от напряжения, от хрупкости момента, от того, как много может быть в простом касании.
Я выдохнула. Но он не двинулся дальше. Не приблизил губы. Не позволил себе больше.
— Ты играешь в силу, но внутри — ты ломаешь меня.
шепнула я. Голос сорвался.
—Ты смотришь на меня, но отказываешься быть рядом. Почему, Милад?
Он сжал челюсть. Его рука дрогнула на моей щеке. Он отвёл взгляд, как будто в этих словах было что-то, чего он не может вынести.
—Потому что ты слишком.
только и прошептал он.
—Слишком реальна. Слишком светлая. Слишком та, кого я...
он осёкся. И убрал руку.
Я сжала губы, не позволив себе дрогнуть.
—Слишком для тебя? Или слишком для твоих страхов?
Он ничего не ответил. Просто снова отвернулся, как будто сам с собой боролся.
И тогда я поняла: он не холоден. Он пылает. Но прячет огонь так глубоко, что обжигается сам.
Моё сердце уже знало. Он держит дистанцию не потому, что не чувствует — а потому, что чувствует слишком сильно.
Но до поцелуя было всё ещё слишком далеко. И слишком близко к краю.
Ветер стал прохладнее, и я легко поёжилась. Милад это заметил — едва заметный взгляд в сторону моих плеч, которые я машинально обняла руками.
—Пойдём внутрь, а?
сказала я, чуть приглушённо, не глядя ему в глаза.
Он кивнул, не сказав ни слова. Мы вернулись в квартиру — теперь уже всё казалось как будто чужим. Люди, голоса, музыка — будто были на другом уровне реальности, а мы с ним — на краю чего-то очень тонкого.
Когда мы прошли вглубь квартиры, я заметила, как с дивана кто-то стянул серую рубашку — кажется, это была его. Она лежала на спинке кресла, небрежно сложенная, как будто кто-то намеренно оставил в комнате свой след. Он хотел забрать её, но я опередила.
Я провела пальцами по ткани — мягкой, плотной, дорогой. Настоящий хлопок, с тонким отливом. Удивительно приятный на ощупь. Машинально я провела ладонью вдоль шва, чувствуя, как ровно и гладко сделаны стежки.
—Красиво пошито...
прошептала я.
—Я люблю шить, и... Это просто очень хорошая работа. И ткань — настоящая находка.
Он не ответил. Только смотрел. Молча.
И в этот момент внутри него что-то дрогнуло:
Я начинаю завидовать своей рубашке, ангел. Хотел бы я, чтобы ты восхищалась мной хотя бы в половину так же.»
Он не отвёл взгляда, пока я держала ткань между пальцами — с тем же вниманием, с каким, быть может, кто-то гладит кожу любимого. Мои пальцы замерли, когда я почувствовала, насколько пристально он смотрит.
Я подняла глаза — и мы столкнулись взглядами.
— Прости. Просто... не смогла не потрогать. Такая текстура...
я улыбнулась немного смущённо, но тепло.
Он подошёл ближе. Не обнял. Не прижал. Просто встал рядом.
—Ты и сама... текстура. Тонкая. Ловкая. Теплая.» — выдохнул он. Глаза его были тяжёлыми, как небо перед бурей.
И я постоянно боюсь, что если прикоснусь — то порву всё к чёрту.
Я замерла. Сердце заколотилось. Я стояла с его рубашкой в руках, как с чем-то интимным. И в его голосе вдруг было всё то, о чём он не говорил до этого — всё, что копилось: страх, желание, невозможность и тяга, сжигающая изнутри.
Я медленно подошла ближе — и осторожно, бережно приложила рубашку к его груди.
—Ты не порвёшь. Ты просто... не пробовал.
сказала я.
Он закрыл глаза. На секунду. На вздох. И в этом молчании было больше страсти, чем в тысячах слов.
—Ты сводишь меня с ума, Мари.
выдохнул он, глядя в упор.
—Я не знаю, что хуже — держать себя в руках или отпустить всё к чёрту.
Я стояла рядом. Слишком близко. Слишком в нём. И всё же... не касаясь.
Мы были на грани. Той самой, где либо падают, либо летают.
И в этой грани — в этой чудовищной паузе — рождалось что-то невыносимо прекрасное.