Первая трещина
Он переступил порог не спеша, но каждый его шаг имел вес. Та лёгкость, с которой он двигался, не была расслабленной — это была та уверенность, которая бывает у хищников, знающих, что жертва уже в клетке.
Он закрыл за собой дверь, не отводя от меня взгляда. Движение замка прозвучало особенно громко в тишине комнаты, и я почувствовала, как внутри что-то сжалось.
Руки в карманах, лёгкая полуулыбка — насмешливая, но беззлобная. И всё же в этой улыбке было что-то, что вызывало холодок по коже. Он не улыбался мне, он улыбался ситуации.
— Какая ты... куколка, — произнёс он, растягивая слова, будто пробуя их на вкус. Голос у него был низкий, чуть хрипловатый, с какой-то ленивой тягучестью.
— Ошибаешься, — ответила я, и сама услышала, как голос выдал напряжение.
Один уголок его губ чуть заметно приподнялся.
— Ошибаюсь? Нет. Тебя можно сломать, Амелия. Легко. — Он сказал это тихо, но в голосе не было угрозы. Это была констатация, как будто он уже видел, как это произойдёт.
— Посмотрим, — парировала я, стараясь удержать его взгляд и не отвести глаза.
Он сделал вид, что собирается отойти, и даже шагнул в сторону... но тут же вернулся, будто играя со мной.
Между нами осталось меньше метра. Я уловила запах его парфюма — густой, терпкий, с горькой древесной ноткой. Он был слишком близко, чтобы игнорировать его присутствие.
Диего наклонился вперёд, и его рука, холодная и уверенная, коснулась моего подбородка. Пальцы не были грубыми, но в этой хватке было что-то, от чего в груди стало тесно. Он повернул моё лицо влево, потом вправо, медленно, будто проверял качество товара на витрине.
— Хороший профиль, — произнёс он, чуть щурясь. — Но слишком много гордости в глазах. Это мешает.
— Для кого? — резко спросила я.
Он взглянул прямо в мои глаза.
— Для тебя.
Я попыталась отстраниться, но он усилил хватку — слегка, но ровно настолько, чтобы я поняла: он решает, куда я смотрю и как двигаюсь. И в этот момент я поняла, что дело не в физической силе, а в том, что он показывает — моё тело в его руках не принадлежит мне.
— Тебе нравится думать, что ты управляешь собой, — сказал он, скользнув взглядом по моему лицу. — Но это самообман.
— Я управляю собой, — произнесла я тихо, но уверенно, хотя внутри всё дрожало.
На его лице появилось что-то, похожее на одобрение... или интерес.
— Пока, — ответил он, едва заметно кивнув.
Он продолжал держать моё лицо, и в какой-то момент я почувствовала, как его взгляд буквально снимает с меня слой за слоем. Это было похоже на вскрытие, только вместо скальпеля — его глаза.
Вдруг он чуть наклонился ближе, и я ощутила его дыхание. Оно было тёплым, но это тепло не согревало — оно давило. Я не отвела глаз, хотя каждая клетка моего тела кричала, что нужно отвернуться.
— Ты держишься, — сказал он тихо. — Но я видел, как падают даже более упрямые.
Я не ответила. Потому что знала — он ждёт реакции. Ждёт, чтобы зацепить меня за что-то, вытянуть из меня слова, которые потом обернёт против меня.
Он отпустил мой подбородок медленно, как будто не хотел, чтобы этот момент закончился слишком быстро. Его пальцы скользнули по моей щеке — не нежно, а с демонстрацией того, что он решает, к чему прикасаться.
Я почувствовала злость. Настолько сильную, что она перекрыла даже страх. Но я ничего не сказала — не потому, что испугалась, а потому, что решила: он не получит от меня то, чего хочет.
Диего выпрямился, отступил на шаг, снова засунул руки в карманы и просто смотрел на меня. Не говорил, не двигался. И это молчание было хуже любого вопроса.
Он знал, что я хочу что-то сказать, но он тянул. Как будто проверял, сколько секунд я выдержу этот взгляд.
— Знаешь, что самое интересное? — наконец заговорил он, и его голос прозвучал слишком тихо, чтобы это было обычным замечанием. — Ты ещё даже не поняла, в какую игру тебя втянули.
— И что, ты собираешься просветить меня? — я приподняла бровь, стараясь вложить в голос равнодушие.
Его улыбка стала чуть шире, но при этом холоднее.
— Нет. Я предпочитаю, когда люди сами доходят до точки, где начинают умолять о подсказках.
Я сжала зубы, чтобы не дать ему услышать, как участилось моё дыхание. Он явно наслаждался каждым мгновением, когда я была заперта, а он — свободен.
Диего сделал медленный шаг вперёд, потом ещё один. Я не отодвинулась, хотя он снова сократил расстояние между нами до опасно близкого.
Он чуть наклонил голову набок, изучая меня так, будто видел больше, чем я хотела бы показать.
— Знаешь, в чём твоя проблема? — спросил он, но не ждал ответа. — Ты слишком уверена, что сможешь выжить за счёт характера. А характер... ломается быстрее костей.
Он сказал это с той же ленивой интонацией, как и прежде, но каждое слово будто оставило царапину внутри.
И тут дверь снова скрипнула.
Диего не сразу обернулся, но угол его рта чуть дрогнул — будто он ждал, кто появится.
На пороге стоял Маркус. В руках — металлический поднос, на котором лежали хлеб, тарелка супа и кружка с водой. Его лицо, как всегда, было каменным, взгляд холодным и прямым.
— Пора, — сказал он, глядя не на меня, а на Диего.
Диего медленно отстранился, но сделал это так, словно уходил по своей воле, а не потому что его прервали. Он обошёл Маркуса, задержавшись в дверях на секунду, и бросил через плечо:
— Ешь, куколка. Не заставляй меня приходить ещё раз.
Дверь за ним закрылась.
Маркус поставил поднос на ящик у стены, и в комнате остался только звук его шагов. Он даже не посмотрел в мою сторону, но от него исходило напряжение другого рода — холодного, без лишних слов, но не менее ощутимого.
Я даже не притронулась к подносу. Маркус заметил это сразу — его взгляд скользнул по хлебу, по кружке, задержался на моей руке, лежащей на коленях.
— Ты не ела, — произнёс он ровно, без оттенков эмоций, но от того его слова прозвучали как приговор.
— Не голодна, — ответила я, упрямо глядя на него.
Он подошёл ближе, опёрся рукой о стену, склонившись так, что его тень легла на меня.
— Ты думаешь, что у тебя есть выбор? — спросил тихо, делая паузу между каждым словом. — Ты не понимаешь, в каком положении находишься.
Я прищурилась.
— Не собираюсь есть то, что вы мне подсовываете.
В его глазах на секунду мелькнула искра раздражения, но он тут же вернул каменное выражение лица.
— Отказ от еды... — он сделал длинную паузу, наклонился чуть ниже, — может закончиться плохо. Очень плохо.
— Угрожаешь? — спросила я, хотя внутри холодок пробежал по позвоночнику.
— Нет, — он слегка покачал головой. — Просто предупреждаю. Есть вещи хуже голода.
Между нами повисла тишина. Я попыталась удержать его взгляд, но он был тяжёлым, давящим, как бетонная плита. В груди сжалось, и я поняла, что он не уйдёт, пока не получит своего.
Я взяла кусок хлеба. Сухой, жёсткий, он крошился в пальцах. Сделала первый укус — и ощутила, как зубы ломают твёрдую корку. Глоток воды помог, но горло всё равно сжалось.
— Дальше, — коротко сказал Маркус, не отводя глаз.
На подносе ещё суп — горячий, густой, но вкус после трёхдневного голода резал, как лезвие. Я ела медленно, каждый кусок отдавался в желудке острым откликом, но останавливаться было страшнее, чем продолжать.
Маркус молча следил. Его неподвижность была хуже любого давления — казалось, он считает каждое движение ложки, каждый глоток.
Когда тарелка опустела, он сразу взял поднос, словно только и ждал этого момента.
— Вот и правильно, — сказал он тихо, почти себе под нос, и развернулся к двери.
Ни слова прощания, ни лишнего взгляда — просто вышел и закрыл дверь.
Когда дверь за Маркусом закрылась, я осталась одна.
Тишина в комнате стала почти ощутимой, будто на плечи легла тяжёлая ткань. Я медленно перевела взгляд вниз, к тому самому гвоздю у пола.
Он торчал из старой доски, ржавый, но крепкий.
Сейчас или никогда.
Я медленно сползла на пол, прижимаясь плечом к стене. Пальцы дрожали, и я никак не могла понять — от напряжения или от усталости. Обхватила гвоздь двумя пальцами, дёрнула — он даже не шелохнулся.
Доска издала тихий, но всё же заметный скрип. Сердце тут же подпрыгнуло к горлу.
Если кто-то войдёт сейчас...
Я сделала ещё одну попытку — медленнее, аккуратнее. Металл заскрежетал о дерево, звук отозвался в ушах громче, чем я ожидала. Я замерла, прислушиваясь.
Сверху, где-то над потолком, послышался скрип пола, глухие шаги. Я вжалась в стену, пытаясь слиться с ней, и только когда шаги удалились, решилась продолжить.
Гвоздь поддавался неохотно, но с каждым движением я чувствовала, как он выходит на миллиметр, ещё один. Последний рывок — и он оказался у меня в руках.
Быстро, почти машинально, я спрятала его в складках платья, ближе к подолу. Так, чтобы можно было достать в нужный момент, но чтобы при поверхностном взгляде его не заметили.
Я села обратно на пол, дыхание сбивалось, будто я совершила что-то гораздо большее, чем просто вытащила кусок металла из доски.
Правила... — вспомнились слова Каэля. Его голос был холодным, уверенным. Не столько угроза, сколько утверждение.
Я подумала о нём, о том, как он смотрел на меня, будто уже решил, кем я буду для него.
Потом о Маркусе. Его молчание, тяжёлый взгляд, прямолинейная жесткость. И о Диего — насмешка, слова с ядом, прикосновения, от которых хотелось стереть кожу.
Кто из них опаснее? Маркус мог просто переломить, Диего — медленно разъесть, как яд. Но Каэль... Каэль, возможно, был обоими сразу.
В тишине начали проступать звуки, которых раньше не замечала.
Глухие удары — будто что-то уронили наверху. Скрип половиц, негромкие голоса, то ли мужские, то ли женские. Смех — тихий, но всё же смех.
Где-то здесь шла жизнь, пока я сидела в четырёх стенах.
Я подняла глаза к двери, прислушиваясь. Звуки стихли, и только капли воды в дальнем углу напоминали о том, что время здесь течёт по своим, чужим законам.
...
Тяжесть в желудке мешала даже дышать. Казалось, еда, на которую я так жадно смотрела ещё пару часов назад, теперь стала камнем, тянущим меня вниз. Холод по коже, потом жар в лицо... организм, ослабленный тремя днями без еды, словно протестовал. Мышцы живота болезненно сокращались, и я на секунду подумала, что меня вырвет.
Я подтянула колени к груди, обхватила их руками, пытаясь согреться и успокоиться. Каждый вдох давался с трудом — лёгкие будто сопротивлялись, а сердце стучало неравномерно. Веки наливались тяжестью, но я знала, что не могу позволить себе уснуть прямо сейчас.
И всё же перед глазами вдруг всплыло воспоминание.
Тёплое утро. Шёлковые простыни под пальцами. Ощущение мягкой подушки под щекой. Лёгкий, едва уловимый запах свежесваренного кофе, доносящийся из кухни. Сквозь приоткрытое окно слышался гул улицы — машины, чьи-то голоса, лай собаки. Моё тело тогда было таким лёгким, а голова свободной от мыслей о том, что будет дальше. Там, в моей прежней жизни, утро начиналось с выбора, а не с выживания.
Я открыла глаза — и передо мной снова был этот подвал. Неровные бетонные стены, в трещинах которых пряталась вековая пыль. Потолок , лампа под ним жёлтым, уставшим светом бросала тени, вытягивая их по углам, словно пряча там что-то живое. Запах сырости был почти осязаемым, тяжёлым.
Я опустила взгляд — и снова увидела гвоздь в ладони. Маленький, тёмный, с ржавчиной, съевшей его почти наполовину. Казалось бы — кусок старого металла, ненужный мусор. Но сейчас он был чем-то большим. Началом. Я провела большим пальцем по неровному острию и почувствовала, как шершавый металл слегка царапнул кожу. Это ощущение вернуло меня в реальность.
Я сжала его сильнее, так, что костяшки побелели. Этот крошечный кусок железа был единственным, что я могла назвать своим. Единственным, что давало хоть какую-то уверенность: я не совсем беспомощна. Я что-то могу.
Решив, что терять его нельзя, я спрятала гвоздь за складку платья, чуть глубже, чтобы он не вывалился. Сердце забилось быстрее — даже этот маленький акт неповиновения казался опасным. Адреналин на секунду согрел тело, но потом резко отступил, оставив меня в дрожи.
Я прижала лоб к коленям, пытаясь перевести дыхание, но чем сильнее старалась вдохнуть глубже, тем труднее это становилось. Воздуха нет. Лёгкие будто схлопывались, каждая попытка вдоха заканчивалась судорожным всхлипом.
Сначала холод прошёл по коже — тонкой, липкой плёнкой. Затем — жар. В висках стучало, сердце билось быстро-быстро, как пойманная в ладони птица. Руки стали чужими, тяжёлыми. Я чувствовала, как по шее медленно скатывается капля пота.
Глаза сами закрылись. Темнота только усилила ощущение, что я задыхаюсь. Звуки подвала усилились: тихое гудение лампы, моё собственное дыхание, превращённое в резкий, рваный звук.
Я умру здесь. Эта мысль вспыхнула и разрослась, как пожар.
Скрип. Дверь.
Я подняла голову — и в проёме, на фоне света из коридора, стоял Маркус. Его силуэт был чётким, неподвижным. Я не смогла сразу понять, как долго он там стоит.
Он вошёл. Медленно, но уверенно, сокращая расстояние между нами. Его шаги по бетону были почти беззвучными, но я слышала их — или, может, просто чувствовала.
Маркус присел на корточки рядом. Его тень упала на меня, закрывая свет от лампы. Я увидела его лицо — холодное, собранное, но без привычной каменной маски. Взгляд был внимательным, слишком пристальным.
— Дыши, — сказал он тихо, почти шёпотом.
Я попыталась вдохнуть, но вышло так, будто я глотнула воду и закашлялась изнутри. Лицо вспыхнуло, в глазах потемнело.
Маркус не отводил взгляда. Он говорил медленно, растягивая каждое слово:
— Ровно. Вдох. Выдох. Смотри на меня.
Его голос был низким, и в нём не было ни капли раздражения — только странная, строгая уверенность.
Он протянул руку, чуть коснулся моих плеч, словно проверяя, могу ли я оставаться в вертикальном положении. Его ладонь была тёплой, и этот контраст с моими ледяными руками вдруг помог зацепиться за реальность.
— Смотри на меня, — повторил он, и я послушалась.
Я вцепилась взглядом в его глаза. Они были тёмными, почти чёрными, но сейчас я видела в них движение — будто он следил за каждым моим вдохом, подстраивал ритм своего дыхания под мой.
— Вот так, — он чуть кивнул. — Медленно.
Я сделала вдох — дрожащий, неровный, но чуть глубже. И выдох. Потом ещё раз. Постепенно шум в ушах стал тише.
Маркус чуть наклонился вперёд. Его волосы едва коснулись моего лба, и я почувствовала запах — что-то нейтральное, без парфюма, но чистое, как свежевыстиранная ткань.
— Ты в порядке, — сказал он, и я почти поверила.
Мы сидели так ещё несколько секунд. Потом он поднялся, будто ничего не произошло. Взгляд снова стал пустым, движения — отточенными. Он направился к двери, не сказав больше ни слова.
Дверь закрылась, оставив меня в тишине, но я всё ещё чувствовала тепло его руки на своём плече.