Когда дверь открывается
POV: Каэль
Я сидел за массивным столом, отполированным до блеска. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь высокие узкие окна, едва касались его поверхности, играя бликами на лаке. Передо мной лежали папки с документами, но я не читал их — взгляд скользил по строчкам, не фиксируя ни слова. На краю стола стоял бокал с виски, в котором лёд уже давно растаял, но янтарная жидкость всё ещё приятно тяжело перекатывалась в стекле.
Тишина. Она всегда была моим союзником, но сегодня в ней что-то меня раздражало. Она была слишком густой, слишком тяжёлой.
Маркус и Диего стояли напротив. Оба неподвижные, но между ними чувствовалось напряжение — не открытое, но достаточно ощутимое, чтобы воздух в кабинете казался плотнее.
Я перевёл взгляд на них. Диего, как всегда, держался чуть в стороне, руки в карманах, с этой ленивой ухмылкой, которая раздражала многих, но он умел её использовать как оружие. Маркус, напротив, стоял прямо, словно на плацу. Серьёзный, собранный. У каждого из них была своя роль, и оба они знали, что я это прекрасно понимаю.
Я поднял бокал и сделал небольшой глоток. Тепло алкоголя разлилось по горлу, но мысли остались холодными.
— Что с ней? — спросил я, отставив бокал на край стола.
Маркус заговорил первым, чётко, без лишних слов:
— Ест. Перестала отказываться.
— И? — я поднял бровь, ожидая продолжения.
Он выдержал паузу.
— Но наблюдает. За всем. Смотрит на мелочи. Сегодня я заметил, как она задержала взгляд на гвозде у нижнего края стены.
Я сжал бокал в руке чуть сильнее. Значит, уже ищет варианты. Рано или поздно — это должно было случиться. Но то, что она делает это так быстро... любопытно.
Диего тихо усмехнулся, но в этой усмешке было что-то колючее:
— Долго это не продлится. Все они сначала дергаются, а потом... смиряются.
Маркус бросил на него короткий, острый взгляд.
— Ты говоришь так, будто знаешь всех.
— А ты — так, будто она особенная, — парировал Диего, едва заметно прищурившись.
Я почувствовал, что их маленькая пикировка начинает разогреваться, и ударил ладонью по столу. Ровно, без крика, но достаточно громко, чтобы они оба разом замолчали.
— Хватит, — мой голос был холоден и резок. — Мне не нужны ваши догадки. Мне нужны факты и результат.
Маркус чуть кивнул, не отводя взгляда. Диего лишь ухмыльнулся шире, но тоже смолк.
Я откинулся в кресле, крутя бокал в руке. Она наблюдает, значит, думает. А если думает — значит, планирует. Вопрос только в том, насколько далеко она готова пойти.
— Маркус, — сказал я, глядя прямо на него, — проследи, чтобы она не оставалась без внимания. И если заметишь что-то... странное, я должен узнать первым.
— Понял, — коротко ответил он.
Диего с ленивым интересом добавил:
— Может, просто спросить, что она задумала?
Я посмотрел на него поверх бокала.
— Если я захочу, чтобы она говорила, она заговорит.
Тишина вернулась, но теперь она была не пустой, а плотной, как перед грозой.
Она всё ещё думает, что у неё есть время. Это может быть её ошибкой. Или моим шансом.
Я поднял взгляд к окну, но мысли уже были внизу, в подвале, где она сидит. Каждый раз, когда я пытался просчитать её следующий шаг, в голове всплывала её реакция — не сломленная, но осторожная. Так ведут себя люди, которые играют в долгую , напряженную игру.
И тут Диего, будто специально, выдал:
— А Ренато в курсе, что ты держишь её в подвале?
Пауза была почти физически ощутимой. Даже стрелка часов будто замерла.
Я медленно поставил бокал на стол и поднял взгляд на него:
— Повтори.
Диего чуть развёл руками:
— Просто спрашиваю. Ренато в курсе... или ты собираешься устроить ему сюрприз?
Маркус напрягся, но не вмешался. Я видел, как он внимательно следит за мной, оценивая, куда всё это повернёт.
— Осторожнее с вопросами, Диего, — сказал я тихо, но с тем холодом, который обжигает сильнее крика. — Есть темы, которые не стоит поднимать.
— Да ладно тебе, — его голос был всё таким же лениво-насмешливым, но в нём проскользнула внимательность. — Я просто думаю... если она ему нужна, а ты держишь её здесь, значит... либо ты работаешь на него, либо... против.
— Смотри, как бы тебе не пришлось выбирать, на чьей ты стороне, — я откинулся в кресле, сцепив пальцы.
Диего чуть прищурился.
— Он ведь не любит сюрпризов, Каэль. А если узнает о ней от кого-то другого... — он сделал паузу, — это может плохо кончиться.
— Ренато получает ровно ту информацию, которую я считаю нужной, — отрезал я. — И он её получит тогда, когда я решу.
Маркус перевёл взгляд с меня на Диего и обратно. Он не сказал ни слова, но в его лице читалось: он понял, что между строк.
Диего чуть наклонил голову, будто соглашаясь, но я видел в его глазах — он услышал главное.
В этот момент зазвонил телефон. Резкий звук разорвал тишину, и я глянул на экран: номер неизвестный.
— Да, — произнёс я, поднося трубку к уху.
В ответ — короткая пауза. Затем низкий, глухой голос:
— Каэль.
Я молчал, позволяя ему продолжить.
— Мы должны поговорить. И давай без игр — речь пойдёт о ней.
Я почувствовал, как Маркус чуть подался вперёд, а Диего скосил взгляд на меня. Они не слышали голоса, но напряжение уловили.
— Сейчас не время, — ответил я ровно.
— Я сам решу, когда время, — голос стал твёрже.
Щелчок. Линия оборвалась.
Я опустил трубку и замер на пару секунд. В висках глухо стучало. Он уже готов. И значит, у меня меньше времени, чем я рассчитывал.
— Чёрт... — выдохнул я, вставая.
Маркус смотрел на меня внимательно, Диего — с каким-то странным удовлетворением.
И я уже понимал, что следующим моим шагом будет визит к Амелии.
POV: Амелия
Комната снова погрузилась в тишину.
Она уже не казалась такой безопасной, как раньше — если вообще можно назвать безопасным место, где тебя держат в плену.
Я думала о Маркусе.
О том, как его ладонь легла мне на плечо, когда я задыхалась.
Как его голос звучал тихо, но твёрдо.
Человечность? Или тонкий расчёт?
Кажется, он сделал это только для того, чтобы я оставалась в состоянии, удобном для них.
Не для меня — для них.
И всё же... этот момент сидел во мне, как заноза.
Я ненавидела это чувство. Ненавидела, что пытаюсь искать в нём что-то человеческое.
Я выдохнула и почти шёпотом сказала себе:
Нет. Я не привыкну. Ни к нему, ни к кому другому. Я не стану думать о них как о людях. Это будет моей ошибкой.
Мои пальцы нервно скользнули по шву платья, будто проверяя, на месте ли спрятанный гвоздь.
Холодный металл под тканью был моей крошечной гарантией, что у меня есть хоть что-то своё.
В этот момент тишина лопнула.
Резкий звук — дверь распахнулась так сильно, что дерево ударилось о бетонную стену с глухим стуком.
Я вздрогнула.
В дверях стоял Каэль.
Тяжёлый шаг, ровное дыхание, взгляд, который сразу вонзился в меня.
Силуэт тёмный, но по движению плеч, по тому, как он держал подбородок, было ясно: это не визит из вежливости.
Он не сказал «привет», не спросил, как я себя чувствую.
Его голос прозвучал сухо и коротко, как щелчок затвора:
— Вставай.
Слово упало в воздух, и в нём не было места для колебаний.
Это не просьба. Это приказ.
Я встретила его взгляд.
Если я подчинюсь слишком быстро — он решит, что со мной легко. Если слишком медленно — я узнаю, как он реагирует на непослушание.
— Зачем? — спросила я тихо, но он не ответил.
Каэль сделал шаг вперёд. Свет из коридора скользнул по его лицу, высветив холод в глазах. Он остановился на расстоянии вытянутой руки, чуть наклонил голову.
— Я сказал, встань.
Моё сердце билось так громко, что я боялась, он его услышит.
Я медленно оттолкнулась от стены, ощущая, как ноги дрожат после долгого сидения.
Пока вставала, он не отводил от меня взгляда — и это было хуже любых угроз.
Он смотрит так, будто проверяет, сломаюсь ли я прямо сейчас.
Когда я выпрямилась, он окинул меня быстрым, почти оценивающим взглядом.
— Пойдём.
Дверь в подвал отворилась с тяжёлым скрипом, и холодный, затхлый воздух ударил в спину, когда Каэль жестом приказал идти.
Шаги давались с трудом. Ноги налились свинцом, каждая мышца протестовала, и от долгого сидения в одной позе казалось, что колени заржавели. Каэль шёл впереди, его шаги уверенные, резкие, отмеренные — в них не было ни тени сомнения. Мои же — тихие, сбивчивые, как у человека, только что вернувшегося к жизни после сна.
Мы миновали первый узкий коридор.
Бетонные стены, местами испещрённые трещинами. Слабый, дрожащий свет от ламп под потолком. Я слышала только собственное дыхание и глухой стук его каблуков о пол.
Запах сырости постепенно уступал место металлической ноте — где-то впереди была железная дверь. Её тёмно-серая поверхность отражала свет холодным бликом, и, когда Каэль толкнул её, петли протяжно застонали, будто их не смазывали годами.
За дверью оказался другой коридор — длиннее, просторнее. Стены здесь были не бетонные, а обшитые тёмным деревом, но в этом тоже было что-то давящее. Лампы давали чуть больше света, но он был жёлтым, теплее — странное ощущение, как будто холодный мир медленно растворяется, уступая место чему-то мягкому... но я не верила этой мягкости.
Мы шли долго. Несколько поворотов, и, наконец, впереди показалась лестница.
Деревянные ступени тёмного цвета блестели от лака, а их края были чуть стёрты. Я шагнула на первую, и звук изменился — он стал звонким, отдаваясь в ушах, как будто стены начали дышать вместе с моими шагами.
Я подняла взгляд и зажмурилась: вверху пробивался яркий свет. После долгих дней в полумраке подвала он был почти невыносим. Даже с закрытыми глазами я чувствовала, как он прожигает веки.
Мы вышли наверх, и меня словно выдернули из одного мира и забросили в другой.
Здесь всё было... слишком чистым.
Белые стены, светлое дерево пола, высокие потолки. Огромные окна, сквозь которые пробивался мягкий дневной свет. Воздух — свежий, наполненный лёгким ароматом кофе и табака.
Я уловила тихую, ненавязчивую музыку — кажется, джаз.
Всё это было так резко противоположно подвалу, что в голове возникла абсурдная мысль: это даже не один дом.
И тогда я поняла. Этот контраст — часть игры.
В подвале меня ломали тьмой, холодом и тишиной. Здесь — мягким светом и тёплым воздухом. Но оба мира принадлежали одному человеку. И в обоих я оставалась пленницей.
Каэль шёл впереди и, не оглядываясь, свернул в сторону одной из дверей. Он открыл её, и я увидела аккуратно сложенную одежду на стуле у стены.
Простые серые штаны, мягкая хлопковая футболка, чёрный свитер.
Чистые, выглаженные... и абсолютно безликие. Ни цвета, ни деталей, ни намёка на женственность.
Стирают меня по кусочкам, — пронеслось в голове.
— Переоденься. Душ за дверью справа, — коротко сказал Каэль.
Его голос не терпел возражений, но я всё же подняла на него взгляд.
— Зачем?
Он чуть прищурился, губы едва заметно дрогнули.
— Потому что скоро тебе придётся быть... приемлемой.
Слово повисло в воздухе, как тонкая, липкая паутина, и я почувствовала, как внутри сжалось что-то холодное.
Дверь за мной закрылась, и я осталась одна.
Просторная ванная встретила меня холодом — не температурой, а атмосферой.
Белая плитка, блеск хромированных кранов, большое зеркало в массивной раме. Всё выглядело безупречно, но в этой безупречности было что-то стерильное, почти больничное.
Я сняла старую одежду и скомкала её в руках. Платье, которое когда-то сидело идеально, теперь было изорванным, запачканным, с тёмными пятнами, где ткань стала жёсткой от засохшей крови.
Открыв кран, я на секунду замерла, наблюдая, как тёплая струя наполняет пространство мягким паром. Запах — чистой воды, чуть отдающей металлом.
Я шагнула под душ.
Вода коснулась кожи, и я едва не застонала — слишком приятно, слишком непривычно , но слишком больно. Она стекала вниз, оставляя за собой тёмные разводы грязи, превращая их в мутные ручейки, что исчезали в сливе.
Я подняла руки к лицу. Осторожно провела пальцами по щеке — вода размягчала корку засохшей крови, и она начала уходить тонкими красноватыми полосами. Они сползали по шее, растворяясь в общей мутной воде у моих ног.
С каждым движением ладоней я словно смывала не только грязь, но и воспоминания последних дней: запах сырости подвала, липкость страха, тяжесть одиночества. Но иллюзия длилась недолго — мысли упорно возвращались.
Это не забота. Это подготовка.
Я мыла волосы, и пена уносила пыль, чужой запах, затхлость. Горячие струи били по плечам, разгоняя холод, но внутри становилось только тревожнее.
Каэль не дал мне времени спросить, к чему всё это. Но я знала — такие перемены не делаются просто так.
Я провела ладонями по рукам — на коже проступили свежие синяки, царапины. Некоторые болели от малейшего прикосновения, и я стиснула зубы, чтобы не шипеть от боли.
Через несколько минут поток воды стал чище — ни грязи, ни крови. Только я, голая и уязвимая, в комнате, где каждая капля напоминала, что меня готовят... к чему-то.
Я выключила кран. Пар заполнил всё вокруг, и зеркало запотело, скрыв моё отражение. На секунду мне стало легче — как будто я могла исчезнуть за этой мутной завесой.
Одежда лежала на стуле рядом.
Я взяла серые штаны — мягкая ткань приятно легла на кожу. Потом футболка — простая, свободная, будто чужая. И чёрный свитер, который скрывал всё, даже линию талии. Ни одного яркого цвета, ни малейшего намёка на то, что я — женщина.
Я посмотрела на себя в зеркало, протерев небольшой участок рукой.
В отражении была не я.
Не та Амелия, которая пару дней назад сидела в ресторане, в платье, с улыбкой, пусть и фальшивой.
Это была... тень. Человек без цвета, без имени.
И всё же... в глазах я видела что-то, чего, возможно, не заметили они. Огонь. Маленький, едва заметный, но ещё живой.
Они думают, что готовят меня к своей игре. Но я тоже готовлюсь.
Дверь открылась, и холод от плитки ванной мгновенно сменился теплом коридора. Не тем уютным, домашним теплом, а каким-то тяжёлым, вязким — как воздух перед грозой.
Маркус шёл чуть позади, его шаги отдавала в стенах низким гулом. Лестница вела вверх, и каждый пройденный пролёт наполнял меня странным предчувствием.
Меня провели в гостиную.
Большой стол занимал почти всё пространство. На нём — тарелки с горячими блюдами, румяный хлеб, блюда, из которых поднимался пар. Между ними — тяжёлые хрустальные графины с янтарной жидкостью, рядом — бокалы, блеснувшие в свете ламп. Виски.
Я замерла на пороге.
Это не для меня.
Это для кого-то, кто привык к роскоши, кто не станет есть, если хлеб нарезан криво.
В комнате уже был Каэль. Он стоял у стола, одной рукой опершись о спинку массивного кресла, и наблюдал за мной так, будто читал мысли.
— Скоро кое-что произойдёт, — произнёс он тихо, но в его голосе не было мягкости. Каждое слово звучало, как предупреждение. — И тебе лучше держать язык за зубами.
Я почувствовала, как внутри всё сжалось.
Он подошёл ближе, медленно, и его взгляд был долгим, тяжёлым. Я почти физически ощущала, как он оценивает — не мою одежду, не выражение лица, а что-то глубже. Как будто решал: смогу ли я справиться, выдержу ли я... или сломаюсь при первой возможности.
В этот момент я поняла — кто бы ни был этим «гостем», он опаснее, чем все, кого я видела до этого. И Каэль тоже это знал.
Я стояла у края ковра, стараясь не шевелиться. Каэль молчал, но я чувствовала, как его взгляд по-прежнему держит меня на месте, словно невидимыми цепями.
Где-то за стеной послышались шаги. Медленные, но тяжёлые — такие, когда человек не торопится, потому что знает: его будут ждать.
Я уловила мужской голос. Он был глухой, низкий, с мягким, но отчётливым акцентом. Каждое слово тянулось чуть дольше, чем нужно, как будто он растягивал время, заставляя слушателя нервничать.
Мой желудок, и так сжатый от тревоги, будто упал вниз. Что-то в этом голосе было чужим. Не из этого дома.
Каэль стоял, не двигаясь. Лёгкий кивок в сторону двери — не для меня, а, похоже, самому себе, как будто он ждал этот момент.
Шаги приблизились. Дверная ручка медленно повернулась.
Когда дверь распахнулась, я увидела его.
Высокий. Одет безупречно — дорогой костюм сидел так, словно был сшит специально под него. Ни единой складки, ни лишнего движения. Лицо... невозможно было прочитать. Не холодное и не приветливое — просто непроницаемое, как стена.
Он сделал один шаг внутрь, и воздух в комнате будто стал гуще.
Мы встретились взглядами. Его глаза задержались на моих чуть дольше, чем вежливо, — и я почувствовала, что он уже что-то обо мне понял.
— Ну здравствуй , Амелия.