7 глава
Глава 7
От лица Карины
Я держалась до последнего. Пока шла по улице, пока ехала в такси, пока поднималась на лифте к Виоле. Я сжимала зубы так сильно, что челюсти сводило, и глотала комья рыданий, подступающих к горлу. Я должна была быть сильной. Я сама сделала этот выбор.
Но когда дверь квартиры Виолы закрылась за мной, отсекая меня от всего прежнего мира, вся моя выдержка, вся броня рухнула в одно мгновение. Ноги подкосились, и я рухнула на колени прямо в прихожей на прохладный паркет. Громкие, надрывные, неконтролируемые рыдания вырвались наружу. Это были не тихие слезы, а настоящая истерика, сотрясающая все тело. Я ревела как безумная, захлебываясь собственными слезами и воздухом, не в силах остановиться.
Виола выскочила из кухни, глаза у нее были круглые от испуга. Она пыталась меня поднять, что-то говорить, но потом сдалась, поняв, что это бесполезно. Она просто села рядом на пол, обняла меня за плечи и начала гладить по спине, тихо приговаривая сквозь мои вопли: — Тихо-тихо, все пройдет... Выплачься, солнышко, выплачься. Будет все хорошо, я обещаю. Только держись, умоляю тебя, держись...
Я провалялась так, кажется, целую вечность. Минут двадцать, может, больше. Потом рыдания постепенно стихли, сменившись тихими, прерывистыми всхлипами. Я отползла к стене и оперлась о нее спиной, чувствуя полную опустошенность и физическую боль. Лицо было мокрым и распухшим, глаза жгло.
Виола молча пододвинулась ко мне поближе и осторожно положила свою голову мне на плечо, показывая, что я не одна. Мы сидели в полной тишине. Говорить что-либо было невозможно. Слишком тяжело. Каждое слово могло снова сорвать крышку с этого котла боли. Мое сердце было разорвано на тысячи мелких, окровавленных лоскутков, и казалось, что собрать его обратно уже никогда не получится.
Примерно через полчаса Виола молча встала, протянула мне руку и помогла подняться. Мы перебрались на кухню. Она молча достала бутылку красного вина, разлила по двум большим бокалам. Я взяла свой, и моя дрожащая рука выплеснула немного на стол. Я не стала церемониться — я выпила все залпом, чувствуя, как терпкая жидкость обжигает горло, но не в силах заглушить жгучую боль внутри.
Подруга пыталась меня успокоить, говорить какие-то ободряющие слова, но я молчала, глядя в одну точку на столешнице. В голове, словно навязчивая мантра, стучала одна-единственная мысль, вопреки всему, что я наговорила ему: «Я не могу без него. Боже, как же я не могу без него...»
Чтобы разрядить обстановку, Виола включила на фоне музыку — какой-то тихий, меланхоличный плейлист. И вдруг из колонок полился знакомый до боли голос, и слова впились в меня, как ножи:
Останови меня, умоляю, Прижми меня к себе, мне так легче, Не дай мне сделать шаг, я по краю, Держи меня крепче, держи меня крепче.
Это был наш трек. Тот самый, под который мы танцевали на пустой кухне прошлой зимой, тот, который он включал, когда было грустно. Это было слишком. Новая волна горя накатила на меня с такой силой, что я снова зарыдала, уже почти беззвучно, сотрясаясь всем телом. Виола тут же выключила музыку, подлетела ко мне и, обняв, начала укачивать, как мать испуганного ребенка, тихо шепча на ухо:
«Все, все, молчу, я все поняла, прости...»
Утро. 10:30
Я проснулась от того, что голова раскалывалась на части. Не только от вчерашнего вина — хотя и от него тоже. Ноющая, алчная боль исходила из самого сердца и разливалась по всему телу, сжимая виски, сковывая грудную клетку. Вчерашний вечер не отпускал, оставив после себя тяжелое похмелье души.
Но сквозь боль я пыталась держаться за свою решимость. Так будет правильнее. Да, мне невыносимо больно. Но, по крайней мере, мы больше не будем ранить друг друга. Он будет свободен. Свободен творить, гулять, быть тем, кем он хочет, без моих упреков и ожиданий. Он будет счастлив. Потом. И для меня это сейчас главное. Если уж не вместе, то пусть хотя бы он обретет свое счастье.
Да, люди могут расходиться, даже когда очень сильно любят. Потому что иногда любви недостаточно. Потому что есть жизнь с ее жестокой реальностью, которая оказывается сильнее любых сказок. Возможно, прямо сейчас он пишет новые треки, и в них будет строчка про меня. Я знаю его. Он не будет, как другие, писать, что я плохая, что я во всем виновата. Он честный. В наших отношениях все было по-настоящему, все было хорошо. Просто... все хорошее когда-нибудь заканчивается. Даже самое лучшее.
От лица Винсента
Мое утро началось с оглушительного звона в дверь и бодрого, слишком жизнерадостного для этого часа голоса Яра.
— Вставай, соня! Восемь утра, а у нас дела!
Он вломился в квартиру с пакетом свежих круассанов и кофе, решив меня «порадовать» новостью: лейбл дал добро на кавер-проект. Можно было выбрать пару треков.
Я сидел на краю кровати, с трудом соображая, одной рукой сжимая кружку с кофе, другой — ноющий висок. И тут ко мне пришла идея. Не коммерческая, не расчетливая. Искренняя, отчаянная, как крик души.
— Яр, а можешь попросить разрешение на... на переделку еще пары треков? — мой голос звучал хрипло.
— «Ты ушла» Uma2rman и... и «Август» Мота.
Яр задумчиво на меня посмотрел, откусывая круассан. Он все понял. Без лишних слов. Он просто кивнул. — Договоримся. Будет больно, но круто.
После его ухода я остался один в гробовой тишине квартиры. Она была слишком большой, слишком пустой. Я сел на кровать и начал думать. Может, нам и правда было надо расстаться? Мы любили друг друга слишком сильно, слишком болезненно, слишком разрушительно. Мы ранили себя этой любовью, пытаясь впихнуть ее в рамки быта и обязательств, которые ей были тесны.
И тут я поймал себя на мысли, которая заставила меня содрогнуться: плевать я хотел на себя. На свою боль, на свою карьеру, на все это. Пусть я сойду с ума, пусть мне будет хуже некуда.
Лишь бы она была счастлива.
Где-то там. Даже если не со мной. Это была самая горькая и самая чистая правда, которую я когда-либо осознавал.