6 глава
От лица Карины
Мне нужно было выплеснуть эту ядовитую смесь из груди — всю обиду, всю злость, всю разъедающую душу боль. Я не пошла на занятия, отменив все встречи. Вместо этого я отправилась в студию, чтобы остаться наедине с музыкой и своим телом. Чтобы через танец выразить то, что не могли выговорить слова.
Зеркала в зале отражали не уверенного в себе хореографа, а потерянную, разбитую девушку. Я включила музыку — тяжелую, полную боли и надрыва, и позволила телу говорить за меня. Каждое движение было криком. Резкий бросок на пол — это его сломанное обещание. Резкие, отрывистые движения руками — это его оправдания, которые резали слух. Медленное, мучительное скручивание — это та боль, что сжимала мое сердце.
В сердце кружилась лишь одна карусель: боль, обида, разочарование. Он снова поддался. Снова не сдержал слово. Не просто забыл — он выбрал веселье с друзьями, выбрал выпивку, выбрал все что угодно, только не меня. Не нашу договоренность.
Я хочу его понимать. Боже, как я хочу! Мы прошли вместе сквозь огонь и воду. Я помню, как он, тогда еще подающий надежды, но затравленный хейтерами парень, плакал у меня на коленях в грязном подъезде его старой общаги, а я гладила его по волосам и шептала, что все будет хорошо. Помню, как я сама, получив отказ на важнейшем для меня конкурсе, рыдала ему в плечо, а он молча держал меня, качая, как ребенка. Мы за три года подняли друг друга с колен бесчисленное количество раз. Мы были командой.
Но я больше не могу. Один раз — ошибка. Второй раз — уже осознанный выбор. И мне уже не просто больно. Мне страшно. Страшно, что это будет повторяться снова и снова, пока не убьет в нас все живое. Я знаю, что скажу ему сегодня. Знаю, он будет цепляться за меня до последнего, умолять, обещать золотые горы. Мы любим друг друга, я в этом не сомневаюсь. Но иногда есть вещи важнее любви — самоуважение, чувство безопасности и надежды на будущее, которое не состоит из сплошных разочарований.
От лица Винсента
Я провел весь день, запершись в квартире, словно вампир, боящийся солнечного света. Меня парализовал страх. Где-то глубоко внутри, в самом темном уголке души, засела леденящая мысль: она меня не простит. На этот раз — никогда.
Я пытался отогнать ее, включал на полную громкость музыку, пытался работать над аранжировками, но она преследовала меня по пятам, нашептывая самые страшные сценарии. В отчаянии я решил действовать. Готовка всегда меня успокаивала. Я приготовил ее любимое блюдо — лазанью по бабушкиному рецепту, с тремя видами сыра и идеально пропитанными соусом листами теста. Она всегда говорила, что это божественно на вкус, особенно когда готовлю я. Потом я убрал всю квартиру до блеска. Глупая, наивная надежда: если уж и ссориться, то пусть хотя бы в чистоте.
Так и прошел день в лихорадочной деятельности. Часы пробили пять вечера. В прихожей послышался звук ключа. Сердце упало в пятки, а потом выпрыгнуло в горло. Это была она. Моя казнь. Моя любовь. Моя душа, которую я, идиот, сам же и ранил.
От лица Карины
После танцев, когда эмоции немного улеглись, сменившись ледяной решимостью, я позвонила Виоле. Рассказала все без прикрас. Она снова начала свое «не руби с плеча», но я ее перебила:
— Виол, это мое окончательное решение. Слушай, можно у тебя сегодня переночевать? На другом конце провода повисла короткая пауза, а потом раздался ее твердый, не терпящий возражений голос:
— По поводу «переночевать» — забудь. Ближайшие как минимум два месяца живешь у меня, и это не обсуждается. Я жду тебя. И она бросила трубку. Я опешила от такой категоричности, но где-то глубоко внутри, в одиночестве и пустоте, которая во мне образовалась, была безмерно благодарна за эту поддержку без лишних расспросов.
Я села в такси, и по дороге домой на меня накатила вся тяжесть предстоящего разговора. Я чувствовала каждое слово, которое должна буду сказать, как физическую боль.
Переступив порог квартиры, я увидела его. Он стоял посреди гостиной, бледный, с таким выражением на лице, что сердце снова предательски сжалось. Моя любовь. Моя кара. Я молча сняла кроссовки, повесила куртку и, не поднимая на него глаз, тихо сказала: — Пошли в гостиную. Нам нужно серьезно поговорить. По его напряженной спине, когда он прошел за мной , я поняла — он все уже знает.
Как только мы сели друг напротив друга, я начала, глядя куда-то в пространство между нами:
— Я не могу больше это терпеть... Вчера ты набухался и напрочь забыл обо мне. Я бы простила, если бы это было в первый раз. Но у тебя за последнее время скопилось слишком много косяков . Я понимаю творческие кризисы, усталость, давление. Но скажи мне, где я в этом списке твоих приоритетов? Мне невероятно тяжело это говорить, но... — я сделала глубокий вдох, собираясь с силами, и наконец посмотрела ему прямо в глаза.
— Давай расстанемся.
Так будет легче всем. Ты сможешь тусить, ни о чем не думая, а я... я просто смогу жить, а не выживать в этой постоянной тревоге.
Я видела, как по его лицу пробежала судорога, как наполнились слезами его родные, такие знакомые голубые глаза. Он испуганно подскочил с дивана и начал тараторить, словно за ним гнались:
— Моя душа, я правда не хотел! Я кретин, последний идиот! Я готов сделать что угодно, только, пожалуйста, давай не будем расставаться! Умоляю тебя!
Он смотрел на меня с таким отчаянием, что мне хотелось кричать. Но я сжала руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы не заплакать.
— Мы сделаем друг другу еще больнее, если останемся вместе, понимаешь? — голос мой дрогнул, но я заставила себя продолжать.
— Я не хочу больше это терпеть. Я устала быть всегда понимающей. Пожалуйста, давай разойдемся. Так будет лучше для нас обоих. Ты замечательный парень, у тебя все еще впереди.
Он снова затараторил, его речь была сбивчивой, полной страха и паники:
— Я без тебя не смогу! Мне никто не нужен, кроме тебя! Я сойду с ума! Все что угодно, я готов на все, только не это, давай не будем расставаться!
Я лишь отрицательно покачала головой. Еще пара минут — и я сама разрыдаюсь. Он смотрел на меня с такой болью, что казалось, воздух вокруг застыл.
— Давай хотя бы... на прощание обнимемся? — выдохнул он, и в его голосе была такая мольба, что я не смогла отказать.
Я кивнула. Он подошел и обнял меня так крепко, так отчаянно, словно хотел вобрать в себя, запомнить навсегда. Его объятия пахли домом, любовью и тем самым парфюмом, что я выбирала ему на прошлый день рождения. И это было невыносимо больно.
— Я съеду из квартиры, — прошептал он мне в волосы.
— Ты оставайся. Тебе отсюда ближе к студии. — Я буду два месяца жить у Виолы, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — потом сниму что-то свое. Так что все в твоем распоряжении.
Он горько усмехнулся:
— Я все равно отсюда съеду. Здесь каждый уголок будет напоминать о тебе...
Мы еще секунду смотрели друг на друга — два любящих, но израненных человека, дошедших до точки невозврата. Потом я выскользнула из его объятий и быстрыми шагами направилась в спальню. Сердце болело так, что отдавалось дрожью в коленях. Я наскоро собрала вещи в спортивную сумку — на первое время. Не глядя по сторонам, я вышла из спальни, прошла по коридору и выскользнула за дверь, не оборачиваясь. Дверь закрылась с тихим щелчком, который прозвучал громче любого хлопка.
От лица Винсента
Когда за ней закрылась дверь, я остался стоять посреди гостиной. В квартире повисла тишина, такая оглушительная и давящая, что я чуть не закричал. Первой мыслью было — рвать на себе волосы. Я последний кретин. Беспросветный, бесполезный идиот.
Я проспал ее.
Мою душу, мой свет, мой ангела-хранителя.
И теперь она где-то там, одна, а я здесь. Я не могу без нее. Слишком хорошо, слишком правильно было с ней. Она была моим тылом, моим вдохновением, моей критикой и моей самой большой поддержкой. Лучше бы моя карьера разом закончилась, чем это случилось. Здесь виноват только я.
Только я все испортил.
Первое, что пришло в голову — позвонить Яру. Я так и сделал. Как только он поднял трубку, я бросил одно-единственное слово: «Приезжай». И сбросил. Минут через десять он уже стоял на моем пороге, весь воплощение беспокойства.
— Мы расстались, — выдохнул я, впуская его в квартиру.
Он просто обалдел. Пять минут он молча смотрел на меня, а я, пытаясь не разрыдаться, объяснил все. С самого начала до самого конца. Он слушал, не перебивая, и когда я закончил, он просто произнес:
— Пиздец.
Потом он пошел на кухню, порылся в шкафах и нашел откуда-то целую, нетронутую бутылку дорогого коньяка — видимо, чей-то забытый подарок. Он молча поставил на стол два бокала. Я лишь кивнул. Мы сначала молча пили, а потом во мне что-то прорвало, и я долго, бессвязно, одними и теми же словами твердил ему:
— Я не могу без нее... Я не смогу без нее...
Я повторил это раз двести, наверное. А он просто сидел, задумчиво кивал и наливал еще. Мне не нужно было, чтобы кто-то что-то говорил. Мне нужна была просто молчаливая поддержка. И Яр, мой верный, некрасноречивый друг, с этим справился на отлично. Он просто был рядом. Пока я разваливался на части.