2 глава
От лица Карины
14:40
Последний аккорд затих, ученицы, довольные и раскрасневшиеся, потянулись к своим вещам. Я механически улыбалась, отвечала на вопросы, хвалила, но сама была где-то далеко. В голове, словно заевшая пластинка, крутилась одна мысль: зачем?
Зачем он снова начал? Мы же все преодолели. Долгие разговоры ночь напролет, его клятвы, мои слезы... Он же видел, как меня выворачивает от этого сладковатого запаха, как потом у него садится голос. Он хочет снова скатиться в эту яму? Вытаскивать себя оттуда было адски трудно. Он что, мазохист? Получает удовольствие от того, что снова и снова ломает себя, а заодно и нас?
Занятия закончились. Я медленно собирала сумку в пустой раздевалке, чувствуя, как тяжелый камень беспокойства давит на грудь. Вдруг за спиной раздался сдержанный, нарочито громкий кашель.
Обернулась. В дверях стоял Он. Винсент. В руках он сжимал огромный, роскошный букет чайных роз. Их нежный, едва уловимый аромат мгновенно наполнил маленькое помещение. Мои любимые. Он помнил.
Он выглядел виноватым щенком, который напакостил, но уже готов зализывать щеки в надежде на прощение. Его большие, выразительные глаза смотрели на меня с такой мольбой, что сердце, хоть и окованное обидой, дрогнуло.
— Душа моя, прости, — начал он, и голос его звучал искренне и немного надтреснуто. — Я правда... это был всего один раз. Два затяга, не больше. Я даже не свою взял, у Яра. А выпил... это минутная слабость, кретинская. Голова не варила, ничего не получалось. Я знаю, что не должен был, но... — он сделал паузу, пытаясь поймать мой взгляд.
— Но из этого есть один плюс. Появился трек. Гениальный, кажется. Прости меня, дурака, пожалуйста? Я больше не буду. Честно.
Он смотрел на меня тем взглядом, от которого таял лед в сердцах и прощались самые страшные прегрешения. Взгляд кота из Шрека, обезоруживающий и детский. А я... я слишком его любила. Любила до глупости, до слепоты, до снисходительности, которая, я знала, могла быть опасной.
Я тяжело вздохнула, делая вид, что сдаюсь с огромным трудом.
— Ладно, — сказала я, стараясь, чтобы в голосе звучала строгость.
— Но слышишь, Винс? Первый и последний раз. Иначе твоей новой реальностью станет не балкон, а будка для собаки во дворе. Я не шучу.
Мы посмеялись, но смех был нервным, облегченным. Он протянул мне цветы, а сам ловко подхватил мою тяжеленную спортивную сумку. Его пальцы ненадолго сомкнулись на моих, передавая тепло и немое «спасибо».
Мы вышли на улицу, где его черный «Порш Кайен» выглядел как воплощение надежности и успеха. Моя любимка. Садясь в салон, пахнущий кожей и его парфюмом, я почувствовала, как часть напряжения уходит. Он завел мотор, и по дороге домой включил тот самый новый трек. Музыка была живой, пронзительной, полной боли и катарсиса. И в ней я услышала его искреннее раскаяние. На душе стало светлее.
А потом он обрадовал меня новостью, от которой у меня защемило сердце от счастья: «Сегодня я полностью в твоем распоряжении. Делай со мной что хочешь». Я рассмеялась, уже по-настояшнему, и мы всю дорогу строили планы на вечер.
15:40
Я стояла на кухне, пытаясь сосредоточиться на приготовлении ужина. На столе лежали розы, напоминая о утреннем примирении. Но что-то грызло меня изнутри. Я заметила, что мусорное ведро переполнено.
— Винс! — позвала я, помешивая соус. Из гостиной доносился его низкий голос — он о чем-то оживленно болтал по телефону.
— Винсент! — громче, уже с ноткой раздражения. Тишина в ответ, только приглушенный смех в такт словам собеседника.
— ВИНСЕНТ! — я прокричала уже во весь голос, и ложка с грохотом ударилась о край кастрюли.
Только тогда он, наконец, отреагировал. Через мгновение он появился в дверях, с удивленным видом отложив телефон.
— Что случилось, душа? Звала? Во мне что-то ёкнуло. Я была уже изрядно зла.
— Сколько раз мне нужно проорать твое имя, чтобы ты услышал и пришел? Три? Пять? Или нужно начать кидаться чем-то тяжелым?
Он смотрел на меня с искренним недоумением.
— Нисколько. Я бы услышал с первого раза, если бы знал, что тебе что-то нужно. Что случилось?
— Случилось то, — я с силой ткнула пальцем в сторону мусорного ведра,
— что я три раза орала, как сумасшедшая, чтобы ты вынес этот пакет, пока я готовлю нам ужин!
Его лицо расслабилось, он мягко улыбнулся и подошел, чтобы обнять меня. — Прости, не слышал, честно. Щас все вынесу, не кипятись из-за таких мелочей.
Но для меня это была не мелочь. Это была капля, которая переполнила чашу терпения после вчерашнего вечера. Я тяжело вздохнула и почти что пнула его по направлению к ведру.
— Давай уже.
Он взял переполненный пакет и вышел за дверь. Прошло пятнадцать минут. Его не было. Двадцать. Я начала нервно поглядывать на часы. Его телефон лежал на диване в гостиной. Тридцать минут. В голову полезли дурацкие мысли: а вдруг он упал? С ним что-то случилось? Его ограбили? Меня начало трясти от беспокойства, смешанного с злостью.
Спустя все сорок минут дверь наконец открылась. Он вошел со спокойным, даже немного задумчивым видом.
Я стояла посреди кухни, сжимая в руке полотенце так, что пальцы побелели.
— Ты где был?! — мой голос прозвучал резко и визгливо, даже для меня самой. Он пожал плечами, все так же спокоен. — С соседом новым разговаривал. Тот музыкант, оказалось. Интересный парень.
— А ни че, что тебя не было почти сорок минут?! — выкрикнула я, и голос мой задрожал.
— Я уже думала, тебя убили и закопали в ближайшем сквере! Ты не мог взять с собой телефон? Хотя бы сообщить?!
Я пыталась успокоиться, глубоко вдохнуть, но не могла. Словно какая-то дамба внутри меня прорвалась, и наружу хлынули все страхи, обиды и боль, копившиеся неделями.
— Почему я всегда должна за тебя переживать?! — почти зарыдала я.
— Скажи мне! Почему ты то возвращаешься к курению, то пьешь? Я все понимаю: «ради искусства», «кризис», «надо расслабиться»! Но ты давал мне ОБЕЩАНИЕ! Клятвенно! Почему твои творческие кризисы всегда случаются именно тогда, когда у меня на плечах спортивный баул на три кило и я валюсь с ног к восьми вечера? Почему твои проблемы всегда важнее моей усталости? Я все понимала... но мне БОЛЬНО, понимаешь?! Мне больно видеть, как ты себя гробишь! Мне больно, что ты не сдерживаешь слово! Мне больно, что я уже не знаю, чему верить!
Я смотрела прямо в его глаза, и в них я видела искреннее сожаление и боль. Он хотел что-то сказать, извиниться, обнять меня. Но что-то щелкнуло. Его взгляд, только что полный раскаяния, вдруг вспыхнул холодным, обидным огоньком. Его лицо изменилось.
— Да, у меня иногда бывает это! — его голос прозвучал жестко, впервые за долгое время.
— Я не робот! Но ты, прости, тоже не святоша! Ты стала меньше проводить со мной времени! Даже когда я возвращаюсь рано, ты утыкаешься в телефон, в инсту, в свои дела! Когда мне нужна была твоя поддержка, твое плечо, ты уходила на кухню «готовить» или отмахивалась от меня! Ты думаешь, тебе одной больно? А мне? Мне разве не больно, когда ты меня игнорируешь? Когда твои ученицы и их проблемы тебе важнее, чем то, что творится у меня в душе?!
Мы стояли друг напротив друга, как два врага на поле боя. Воздух между нами трещал от непроизнесенных обид. У меня перед глазами поплыло, выступили предательские слезы. Я не хотела плакать. Не хотела показывать, как глубоко он меня ранил.
Я просто развернулась и, не сказав больше ни слова, убежала в ванную, захлопнув за собой дверь. Я услышала, как он недовольно, с раздражением вздохнул и тяжелыми шагами направился в гостиную.
Возможно, мы оба друг другу сделали больно этими словами. Но в тот момент казалось, что трещина, появившаяся вчера, превратилась в настоящую пропасть.
От лица Винсента
Мы сделали больно друг другу. И самое ужасное, что в наших словах была горькая правда.
Почему она считает, что только она страдает? Ей больно из-за моих срывов? Понимаю. Но разве мне не больно, когда я прихожу домой, полный идей или, наоборот, разбитый, а она даже не отрывается от экрана? Когда ее «лайки» и комментарии чужим людям важнее, чем пятиминутный разговор со мной? Когда я пытаюсь обнять ее, а она отстраняется, потому что «вспотела на тренировке» и бежит в душ, а потом просто падает без сил?
Она кричала о своих страхах. А я? Разве я не боюсь, что мы превращаемся в тех самых соседей, которые живут под одной крышей, но в параллельных вселенных? Что наша любовь тонет в этом быте, в ее бесконечной усталости и в моих попытках убежать от этого в творчество или в стакан?
Я стоял в гостиной, смотря на ее телефон, который она в спешке забыла на диване. На кухне стоял незаконченный ужин.
Часы пробили 17:00. День еще не закончился. И было абсолютно непонятно, что же он нам еще принесет. Тишина в квартире стала громкой и невыносимой. Я подошел к окну и увидел, как наш новый сосед, тот самый музыкант, садится в свою машину. Я почти позавидовал его свободе. И тут же устыдился этой мысли.
Мы должны были провести этот вечер вместе. А теперь я не знал, как подойти к двери ванной и что сказать. Как извиниться, не потеряв при этом своего достоинства и не дав ей думать, что ее упреки — единственная правда в этой ситуации.
Бой был проигран. Обоими. И непонятно, как теперь заключать перемирие.