1 глава
От лица Карины
19:17
Последний аккорд музыки смолк, слившись с тяжелым дыханием девушек в зале. «На сегодня все, девочки! Спасибо за энергию, — выдохнула я, вытирая со лба капли пота. — Не забывайте отрабатывать связку на «и-раз-два-три»».
Мои «девочки» — состоявшиеся женщины от тридцати и старше, пришедшие ко мне не за карьерой, а за эмоциями, за тем, чтобы снова почувствовать свое тело и забыть о офисах, детях и быте. Для них я — Карина, строгий, но вдохновляющий хореограф. А для себя... для себя я просто очень уставшая женщина, чей рабочий день только официально подошел к концу.
Моя профессия выматывает меня в хлам, высасывает всю энергию, как пылесос. Но это та благородная усталость, которой можно гордиться. Это то, чем я дышу. То, что наполняет меня жизнью, даже когда силы на исходе.
Пока ученицы собирали вещи, я украдкой глянула на телефон. Ни новых сообщений, ни пропущенных звонков. Тишина. Винсент, как обычно, не смог меня забрать. Небольшая, но колющаяся как иголка обида кольнула под сердце. Он знал, что сегодня у меня поздняя группа и таскать тяжелую спортивную сумку через полгорода после восьмичасового рабочего дня — то еще удовольствие.
«Опять на студии. Пишет треки. Э, — мысленно прокомментировала я его вероятное оправдание.
Мы оба творческие люди. Именно на этой почве когда-то и сошлись, заряжаясь энергией и амбициями друг друга. Мы познакомились на заре наших карьер: я была одной из подтанцовок на его первом крупном выступлении, а он — подающим надешки рэпером с горящим взглядом. Тогда, три года назад.
Сейчас я — довольно популярный в своих кругах хореограф, а он — востребованный артист. Мы встречаемся три года, у нас серьезные отношения. Мы даже съехались, строя общее гнездышко с видом на шумный город и с планами пожениться через год-другой, «когда все устаканится». Быт мы пытаемся делить пополам, но это дается с трудом. Ненормированный график у обоих
20:45
Я уже давно дома. Приняла душ, съела на скорую руку салат, оставшийся с обеда, и бесцельно листала ленту соцсетей, прислушиваясь к шагам в подъезде. Меня начало по-настояпенно подбешивать. Не столько его отсутствие, сколько это гнетущее молчание. Неужели так сложно написать: «Задерживаюсь, люблю»?
И вот, наконец, заскрипел ключ в замке. Сердце непроизвольно екнуло — смесь облегчения и затаенной злости.
В дверях возник он. Видок у него был, мягко говоря, не айс. Помятая черная худи, уставшее, почти серое лицо, под глазами — фиолетовые тени. Он сбросил кроссовки и поставил у порога свой огромный рюкзак с ноутбуком.
Я подошла, чтобы обнять его, вдохнуть его привычный запах дорогого парфюма и свежести, прижаться к груди и стереть всю усталость дня. Но едва я обвила его шею руками, он лишь мягко, почти механически, похлопал меня по спине и слабо улыбнулся. Улыбка была натянутой, дежурной.
— Привет, моя любовь, — его голос был хриплым и безжизненным. — Знала бы ты, как я выжат. Голова раскалывается. Я сейчас просто рухну и умру часов на десять.
Ледяная волна прошла по моей спине. Вся моя нежность, все тепло, что копилось за день в ожидании этой встречи, мгновенно испарилось, оставив после себя лишь пустоту и раздражение. Я надула губы, сама злясь на эту реакцию, но не в силах ее сдержать.
— Ладно, — буркнула я, отступая. — Иди.
Он молча прошел в спальню, даже не попытавшись потянуться ко мне за поцелуем. Я осталась стоять посреди гостиной, чувствуя себя абсолютно ненужной и одинокой в собственном доме.
Спустя полчаса я пошла проведать его. Он лежал на кровати, не снимая даже джинсов, уже погруженный в глубокий, тяжелый сон. Сердце мое дрогнуло. Он правда очень устал. Злость начала потихоньку отступать, уступая место жалости. Я вздохнула и решила проявить милосердие — помочь ему раздеться, чтобы он хоть спал нормально.
Осторожно расстегнула я его худи и стала стаскивать с него рукав. И тут мои пальцы нащупали в кармане что-то твердое, продолговатое, металлическое. Я замерла. Достала. В руке лежала стильная, брутальная электронная сигарета. Не его.
Вся жалость мгновенно испарилась, сменившись удушающей волной гнева и предательства. Он ведь клятвенно обещал мне бросить это дело! Мы спорили об этом неделю! Я не выношу этого сладковато-химического запаха, он вызывает у меня мигрень. И это ужасно вредит его голосу, его карьере, наконец!
И тут же мой нос уловил другой, едва уловимый, но запах, примешивающийся к его парфюму. Терпкий, древесный. Виски. Он не только курил, он еще и пил. И, судя по всему, неплохо так.
Желание заботиться о нем исчезло без следа. Мне резко стало противно. Я бросила электронку на его тумбочку, накрыла его пледом, развернулась и ушла из спальни. Сегодня я буду спать на диване. Пускай утром сам разбирается с последствиями.
Утро. 7:03
Мой будильник врезался в тишину утра, словно отбойный молоток. Голова была тяжелой, мысли — путаными. Я почти не спала. Быстро собралась, на цыпочках прошла на кухню, выпила стакан воды, сделала себе кофе навынос. Не стала готовить завтрак на двоих. Не стала будить его. Просто оставила на кухонном столе его любимые хлопья и молоко.
Перед выходом заглянула в спальню. Он спал, сдвинув брови, будто даже во сне решая какие-то сложные проблемы. На тумбочке лежало то самое доказательство его «трудного дня». Мне стало одновременно и больно, и горько.
Я тихо прикрыла дверь и вышла из квартиры, в предрассветную городскую прохладу. Воздух пахло обещанием нового дня.
От лица Винсента
Я вырубил запись и откинулся на спинку кресла в студии. Полная тишина, давящая, звенящая. Сегодня вообще ничего не получалось. Вокал ложился криво, бит, который еще вчера казался гениальным, сегодня звучал плоско и убого.
Мои звукарь, Яр, видя мое состояние, решили «помочь». Достали бутылку дорогого виски. Я сначала отнекивался: «Ребята, я домой, Карина... чувствует всё, унюхает — спать мне на балконе». Но после третьей безуспешной попытки записать куплет, нервы сдали. «Давайте ваше зелье».
Пару глотков. Потом еще. Голова загудела приятно, заботы отступили. Яр, смеясь, сунул мне в руки свою новую электронку: «Закуси, артист!». Я затянулся, закашлялся. Горячий пар обжег горло. Но через минуту кайф действительно пришел. И работа, о чудо, пошла. Мы за пару часов сделали то, что не могли весь день.
Вырубился я уже в такси, глядя на мелькающие огни города. Устал как последняя дворняга. Единственное, о чем я мог думать — это наша кровать и ее объятия. Она — мой тыл. Моя душа. Она не раз вытаскивала меня из таких ям, что мама не горюй. Без нее я бы давно свернул не туда.
Дома она встретила меня. Прекрасная, даже в простых спортивных штанах и с размазанной тушью. Мне так хотелось обнять ее, зарыться лицом в ее шею и забыть весь этот адский день. Но у меня не было сил. Ни физических, ни моральных. Я был пустой, выжженный. Все, что я смог — это изобразить какую-то жалкую улыбку и пробормотать отмазку про сон. По ее глазам я сразу понял — обиделась. «Ладно, — промелькнула мысль, — завтра заглажу вину. Куплю те огромный букет, испеку pancakes...». И я провалился в сон с этой утешительной мыслью.
Утро. 9:12
Сознание возвращалось ко мне медленно и неохотно. В висках стучало, во рту словно кошки ночевали. Я потянулся рукой на другую сторону кровати — пусто. Приоткрыл один глаз. Солнце било прямо в лицо.
И тут мой взгляд упал на прикроватную тумбочку. Рядом с моими часами лежала она. Электронка Яра. Та самая, с гравировкой в виде дракона.
В мозгу все сложилось в единую, ужасающую картину. Она пыталась меня раздеть. Полезла в карман. Нашла. Она ненавидит это. Она просила меня.
Мне пипец. Полный и абсолютный.
Я рухнул на спину, зажмурившись. В голове стучало уже не от похмелья, а от паники. Ладно. Все будет нормально. Надо будет извиниться. Объяснить. Выбросить эту дурацкую штуку к чертовой матери. Надеюсь, она простит.
Надеюсь...