ЧАСТЬ II. Глава 7.
51 день до твоего возвращения
ШОН: Вот уже несколько дней я пытался понять, зачем нас вновь свела судьба. И, казалось, ответ на этот вопрос где-то близко, лишь протяни руку и коснешься. Но я неосознанно отворачивался от него, а тот без промедления лопался прямо на моих глазах, подобно мыльному пузырю исчезая в одно мгновение, оставляя после себя ощущение недосказанности, обрушивая на меня беспомощность, от которой я так старательно убегал уже несколько лет.
Вторая наша встреча была еще более долгожданной.
Я счел неуместным свое желание просто позвонить тебе, потому ощущал себя пубертатным подростком, которому впервые предстояло начать общение по переписке с понравившейся девочкой. И несмотря на то, что я знал тебя гораздо дольше, чем воображаемый прыщавый мальчик, волнение, охватившее меня в то мгновение, было идентичным. Я долго не мог поверить, глядя на экран телефона, когда получил твое сообщение. Ты согласилась увидеться и назначила место и время.
Я непрерывно обдумывал детали предстоящей встречи, как будто это первая репетиция долгожданного спектакля. Вот только слов пьесы я не знал, а потому готовился импровизировать. Перебирал в уме всевозможные темы для разговора, то и дело останавливая себя и запрещая думать об этом, понимая, что будет невозможно уберечься от неловких пауз и неуклюжих вопросов, как это было прошлым вечером в пабе. Едва только телефон появлялся в моих руках, как я тотчас открывал нашу переписку, желая убедиться в реальности происходящего.
Захватывающее предвкушение преследовало меня вплоть до момента встречи в назначенном тобой месте. С самого утра город, люди вокруг, все казалось немного другим – ярким, живым, исполненным красками и звуками. В момент, когда твое лицо озаряется улыбкой, все страхи и сомнения отступают, а мои переживания и волнения оказываются напрасны.
Тот летний день в лондонском парке приятно удивил нас – небо было голубым, с легкими и редкими облаками, а солнце пригревало. Мы просто гуляли по уютным аллеям, не обращая внимания ни на что вокруг. Мы негласно решили не исследовать достопримечательности, в которых я смогу побывать с коллегами в свой выходной.
Меня удивило насколько уверенно ты себя держала на протяжении всей прогулки, не опасаясь, что кто-то в любой момент может выскочить из-за угла с фотоаппаратом, как это было несколькими годами ранее. Ты выглядела совершенно спокойной.
Идя по извилистым тропинкам, мы болтали о всяких пустяках – погоде, твоей жизни, моей карьере, – старательно обходя стороной тему Рейнолдса. Внутри меня нарастало чувство ностальгии и сладкой грусти – воспоминания о наших прогулках и встречах в колледже остро отзывались в сердце.
Говорить о гастролях, театре и семье оказалось проще. Озвучивая успехи, я вновь убеждался в правильности принятых мною решений, но каждый раз, когда наши глаза встречались, я ощущал, что за твоей улыбкой и уверенными ответами, за словами поддержки прячется что-то большее. То, о чем ты не желала говорить, но оно терзало тебя изнутри. Я смотрел на тебя с невыразимой тоской, когда ты этого не замечала. А за легкой, свойственной тебе игривостью таилось множество невысказанных слов.
Мы остановились у берега Темзы, чтобы насладиться видом. Город удивительным образом сочетал в себе архитектурные шедевры, такие как небоскребы Сити, старинные здания, зеленые парки и живописные улицы с яркими неоновыми вывесками. Широкая и величественная река текла спокойно, отражая солнечные лучи на своей рябой поверхности. У подножия небольшого моста дети всех возрастов, со взрослыми и без, кормили уток, что оставляли за собой круги на воде. Даже в будничный день здесь было полно лондонцев, играющих в теннис и футбол, катающихся на роликах, велосипедах и скейтбордах. Легкий теплый ветерок шевелил листья на деревьях и заигрывал с твоими волосами, пока мы стояли там, переполненные воспоминаниями о прошлом и новыми впечатлениями.
– Никогда не думала, что окажусь с тобой на берегу Темзы, – заговорила ты, опираясь руками на парапет.
Я повернулся и на мгновение наши взгляды встретились вновь, как если бы ты украдкой следила за мной.
– Знаешь, я помню каждую нашу прогулку. Но у берегов Чикаго[1] мы так и не успели побывать.
– Да. Вы тогда с Томасом обещали нам летнюю поездку не то на лодке, не то на теплоходе?
– Господибоже, как давно это было! – рассмеялся я, вспоминая как мы с парнями в действительности строили планы арендовать катер для своей маленькой компании.
Ты вздохнула, глядя на горизонт.
– Незабываемое время – колледж.
– Свобода, равенство, любовь, – проговорил я вслух гимн молодежи, ходивший то и дело по кампусу во времена, когда мы все были вместе. Ты смеешься, оглядываясь по сторонам, в надежде убедиться, что мой громкий возглас не привлек к нам ненужного интереса. – А что – британцы живут по иным принципам? – заговорщицки прошептал я, наблюдая прохожих, среди которых смешались представители разных субкультур и офисные работники.
Никто даже не смотрел на нас, хотя мне казалось, что к тебе будут обращены взоры всех вокруг – настолько ты была очаровательна и элегантна в своем светлом летнем платье с двумя рядами пуговиц и широким кожаным поясом, подчеркнувшим твою фигуру. Куда подевалась девчонка, которую я видел в объемных кофтах и кедах с оранжевыми шнурками?
– Как на счет твоих друзей? – поинтересовалась ты.
– У меня довольно обширный круг друзей. Тебе нужен кто-то конкретный?
Ты спрятала свою улыбку в ладони, которой поддерживала подбородок. Телефон пиликнул, и я вытянул его из заднего кармана брюк.
– Как там Томас? Вы все еще общаетесь? – спросила ты, не без любопытства разглядывая меня, пока я был увлечен полученным сообщением.
– Не поверишь, но вот Том как раз написал! – засмеялся я. – Давай сделаем ему сюрприз и отправим нашу фотографию?
Я держал телефон на вытянутой руке, другой приобняв тебя, тогда как ты кокетливо посмотрела в камеру, прижавшись поближе, и улыбнулась. Клик – и вот уже наш общий друг стал свидетелем нечаянного воссоединения, в которое я все еще не верил, просыпаясь по утрам.
– Томас будет приятно удивлен.
– Как они?
– Нет никаких «они».
– Что произошло? – поразилась ты.
– С чего бы начать. Если помнишь, они должны были сыграть свадьбу, когда узнали, что Кэрол беременна.
– Я помню, ты упоминал о ее беременности.
– Ну, они отложили свадьбу до лучших времен, поскольку она не хотела фотографий с животом и все такое. Том был согласен на любой ее каприз в тот период. Он был невероятно счастлив, что станет отцом, хоть все вокруг и утверждали, что это рановато для них.
Телефон снова оживился. Томас прислал нам свою фотку, на которой изобразил потрясение. Я рассмеялся, показывая тебе его ответ. А следом он дополнил переписку серией фотографий с воздушным поцелуем (до сих пор надеюсь предназначенным тебе) и с пальцем вверх. В очередной раз напряжение между нами спадало, благодаря виртуальному присутствию общего друга.
– Что же произошло? – снова спросила ты, пока я строчил Томасу ответ его колким напоминаниям о том, что ты давно замужем, и что «все это добром не кончится».
Тогда мне честно хотелось доказать ему, как сильно он ошибается. Мы же просто старые друзья по колледжу. Нет ничего предосудительного в том, что мы были когда-то давно влюблены. С кем не бывает?
– Как оказалось, – я убрал айфон обратно в карман брюк, облокотился на каменный парапет, теребя дужки очков в руках, – ребенок был не от него. И практически сразу после расторжения помолвки и разрыва, Кэрол вышла замуж за какого-то музыканта из своего родного города, по совместительству отца ее ребенка. Вероятно, там она с ним и изменяла. Затем последовал развод, а потом еще один брак с владельцем суши-бара в Лас-Вегасе. И это все за пару лет. Томас очень сильно переживал их расставание. С нашей с тобой последней встречи на вечеринке у Бэкерса все очень круто перевернулось в их жизнях. Я тогда очень боялся за него. Пришлось даже пожить с ним некоторое время.
– Хочешь сказать, он пытался... покончить с собой?
– Нет, что ты! Но он просто, действительно, очень сильно переживал. Новые подробности их совместной жизни выливались на него как из рога изобилия. Он даже потребовал сделать ДНК-тест на отцовство. Настолько его не убедили ее признания в изменах, совершенных еще во времена их отношений.
– И тест расставил все на места?
– И тест расставил все на места.
– Господибоже, Кэрол? Никогда бы не подумала, что она так поступит с Томасом! Эта парочка...
– Внутри каждого человека, которого ты знаешь, есть человек, которого ты не знаешь. Правда жизни. Зато у Кендис и Бенджи все сложилось гораздо удачливее.
– Ты что-то слышал и от них?
– Неужели ты перестала со всеми общаться? – пришло мое время удивляться. Тебе было любопытно узнать о наших однокашниках, о людях, с которыми ты проводила порой даже больше времени, чем я. Вот настолько твоя жизнь повернулась на 180 градусов.
– Я знаю только, что Саммер переехала в Нью-Йорк, получив работу в одной из редакций местного журнала. – Снова этот виноватый вздох. – Мы изредка переписывались в электронке. Еще знаю, что она иногда помогала Кендис, предлагая редакции купить ее фотографии.
– Да. А Бенджи, наконец, исполнил свою мечту о кочующем образе жизни.
– И как только Кендис на это согласилась?
– Любовь, – ответил я, стараясь снизить градус иронии в своем голосе.
– Точно.
Ты кивнула, снова спрятала глаза за темными стеклами очков, и мы двинулись дальше вдоль реки, без слов вспоминая, что держали путь в ближайшую кофейню. Комфортная тишина стала казаться излишне долгой. Я осознал, как изменились судьбы близких прежде людей, подчиняясь движению времени, из года в год, из месяца в месяц, изо дня в день. Наша история тоже не могла уже быть такой, как раньше. И даже годы молчания не были тому опровержением.
Я бы мог остановиться и сказать, как долго думал, что это я отпустил тебя тогда, но внезапно понял, что так никогда и не отпускал тебя. Я отпустил себя. Пытался забыть, замылить твой образ, накладывая поверх идеального полотна с твоим изображением десятки других. Но как это случается в моменте реставрации, когда обнаруживается, что под новым слоем краски имеется совершенно другая картина – мое «раскаяние»[2] не требовало рентгеновских лучей и инфракрасных сканеров, как и последующей кропотливой работы реставраторов. Ты просто появилась в моей жизни и все слои с треском осыпались, высвобождая твой облик.
Мне было проще думать, что ты все решила сама, выбирая свой путь.
И в тот момент, в этом летнем парке, среди шума птиц и ласкового солнца, что-то начало меняться. Это был первый шаг – маленький, но решающий. Не было больше страха потерять друг друга. Никто не говорил «да» прямо, но оба соглашались с тем, что мы постараемся впредь никогда не потерять связь. Оставим дверь приоткрытой. Чтобы у каждого был шанс на общение. Твоя привязанность к Дэниелу, преданность ему и отчасти обремененность союзом с ним более не были преградой. Все, что было упущено за эти три года, мы вполне в силах наверстать, не глядя на то, что у тебя муж, обязательства, оба мы выбирали других людей, дающих нам стабильность, в которой так отчаянно нуждается любой человек. Мы сможем найти баланс между тем, кем мы были, и тем, кем могли стать. Между прошлым и настоящим.
Свернув с набережной, мы шли к выходу из Баттерси Парка по вымощенной старым булыжником дорожке, где вскоре заглянули в первую попавшуюся маленькую кофейню за напитками.
– Я не знаю, как ты это выдерживаешь, но кофе в Лондоне – это катастрофа! – негодовал я, поморщившись после первого глотка, недоверчиво разглядывая содержимое стаканчика. – Такое ощущение, что для британцев эспрессо – единственно существующий вид кофе. Нет палитры вкуса. Никаких ноток, словно зерна прожарены до состояния уголька из преисподней.
– Рада, что теперь мне есть с кем обсудить эту проблему, – подхватила ты стараясь говорить так, чтобы тебя не услышал никто из посетителей.
Дверной колокольчик с переливом в очередной раз дернулся, когда дверь за нами захлопнулась, а мы направились вперед по улочке, продолжая нашу прогулку.
– Не хочу показаться привередливым, но мне действительно сложно представить, как ты терпишь этот кофе каждый день.
– Ну, во-первых, привычка, Шон. И знание, где не стоит покупать кофе, – ты улыбнулась и снова скрыла свои глаза за очками. – И собственная кофемашина. Зато сколько у них видов чая!
– Не удивительно.
– Я подскажу пару мест, где ты сможешь попробовать хороший американо.
– Спасибо.
Я нечаянно вспомнил как несколько минут просто таращился на доску с перечнем напитков в один из первых дней, когда только прилетел в Лондон. Мы с Фэллон тогда имели неосторожность заказать себе по чашечке флэт вайт, не подозревая, что получим простой разбавленный большим количеством воды эспрессо и увенчанный тоненькой шапкой взбитого молока, довольно плотного и гладкого.
– Вот почему кофе не может быть универсально запатентован?
– Например?
– Как McDonald's.
– McDonald's?
– Да. Ведь их строгие стандарты рецептуры известны во всем мире. И в каком бы уголке планеты ты не находился, они стремятся к тому, чтобы клиенты могли рассчитывать на единообразие вкусов: чизбургер и картошка-фри стабильно напомнит тебе родные места. Согласись? Вот почему нельзя сделать подобное? В Чикаго ты просто говоришь, что хочешь кофе, и получаешь его. А тут я будто сдаю экзамен несколько раз в день.
Совершенно неожиданно ты остановилась передо мной, преграждая путь. Осторожным движением сняла пластиковую крышечку со своего бумажного стаканчика, дабы не пролить напиток на платье и протянула мне.
Я с недоумением посмотрел на тебя, но все же принял напиток. А сделав глоток, мои глаза немного округлились от удовольствия. Вкус идентичен с тем, что я держал в своей руке, но был менее отвратителен за счет грамотного соотношения сахара и молока.
– Не так хорошо, как в Чикаго, но и не противно.
– Сноб, – ответила ты, слегка склонив голову на бок, пытаясь скрыться в моей тени, поскольку солнечные лучи пытались заигрывать с тобой, ослепляя своей яркостью, мерцая в переливах огненных волн твоих волос.
– Похоже, для тебя Лондон не так уж плох.
– Первое впечатление всегда обманчиво. Просто нужно знать, что заказывать.
Я использовал любую возможность вновь запомнить тебя, когда мне выпадало хотя бы несколько секунд наблюдать за тобой. Я восхищался тем, как ты с легкостью ориентировалась в местных привычках, чувствуя при этом себя немного растерянно. Ты была все еще той Джейн Фостер, которую я знал, и все же было в тебе много нового. Стала еще красивее, намного более женственнее, не скрывая свою фигуру за безразмерными куртками и кофтами, коими пестрил твой гардероб в студенческие годы. А еще я ощущал едва заметный незнакомый мне аромат – ты была его женщиной.
Вновь и вновь крутился невысказанный вопрос, как жвачка в голове – мысли пролетали, не успевая завершиться – как ты справлялась со славой своего супруга все это время? Признаюсь, я думал, что придется бесконечно прятаться при наших прогулках от назойливых папарацци, ведь ты была под их прицелом практически с самого начала отношений с Рейнолдсом. И каково же было мое удивление: ты умело абстрагировалась от окружающих, ничем не отличаясь от обычных лондонцев на переполненных людьми улицах.
За свое короткое время пребывания здесь я заметил, что вне зависимости от времени суток, Лондон чем-то напоминал мне Нью-Йорк, с одной лишь только существенной разницей – кричащая отовсюду индивидуальность каждого жителя города, прочно соединялась с чопорностью традиционной английской архитектуры, неумолимо перетягивающей на себя одеяло броского для нового глаза контраста.
И вот в этом шумном океане лондонцев, ты научилась не выделяться. Конечно, я видел и смотрел только на тебя, но помня, как ты осторожно вела себя в пабе тем вечером, оглядываясь по сторонам, я готовился быть рыцарем, что защитит тебя от любой неприятности.
В моей голове столько раз мелькали сценарии нашей прогулки и вот оно – то неловкое молчание, которое с любой другой девушкой ощущалось бы трелью сверчков, когда не знаешь, чем заполнить пространство и время. Но с тобой это всегда была комфортная, пускай и чуточку неловкая тишина. Это же была ты. Моя Калери.
– Куда пойдем теперь?
– Есть у меня одно место, которое я хочу тебе показать. Здесь как раз совсем недалеко.
Я последовал бы за тобой даже на край света, но ты повела меня по узким лондонским улицам в дни жаркого июльского лета.
Еще вначале мы договорились обходить стороной общедоступные туристические места, избегая возможности попасться на глаза вездесущих папарацци. Я уже давно не являлся тем, чья личная жизнь интересует американскую прессу, все-таки театральная карьера была более спокойной и менее пестрящей заголовками и первыми полосами. Но крупицы твоей картины мира я мог собрать исключительно из интервью Дэниела, а в последнее время он перестал прямо отвечать на вопросы относительно своего брака.
Я не мог избавиться от ощущения, что этот «британский гений кино», чья слава заполнила весь мир, мерцал на горизонте даже когда никто из нас ни разу не упомянул о нем. Мне казалось странным то, что страницы ваших жизней были вообще как-то переплетены под одной обложкой.
Как Дэн мог выбрать тебя? А именно – почему?
В реальной жизни кинозвезды никогда не было места простой студентке с писательского факультета, американки, очень умной, талантливой и красивой, но –пойми меня правильно, Калери, – ты была во сто крат лучше, ценнее и значимее, и при этом, ты не была естественным продолжением его жизни.
Он мог выбрать себе женщину среди сотни знаменитых актрис и моделей, как поступают в мире шоу-бизнеса. Ты же не поддавалась стандартам уже тогда, в моменты нашего общего студенчества, когда писала о чувствах, о жизни, искала смысл в мелочах, которыми не интересовались другие, интерпретируя их в выдуманном фантазийном мире. Я успел достаточно вкусить этот мир пафоса, где на красных дорожках срывали аплодисменты не за мысли, которые ты уже тогда выкладывала на бумагу, а за внешность и бренды. Да, я помнил текст твоей рукописи. А еще я часто заглядывал в книжные магазины именно в разделы новинок, в надежде увидеть наконец знакомое имя.
И каждый раз видя тебя на обложках журналов в первый год после объявления о помолвке, мое сердце тревожно сжималось. Я читал ваше с Дэниелом интервью, где ты сидела рядом с ним, влюбленная, улыбающаяся, как всегда. Однако, я замечал гораздо больше в твоем взгляде, устремленном на камеру – смелость, нежность, несоответствие всему тому блеску и глянцу, окружавшему тебя со всех сторон. Я боялся, что однажды он задавит тебя своей славой, что разрушит, пошатнет твое основание.
Возможно, ты была той, кто видел в Рейнолдсе не только знаменитость, но и человека, мужчину, которому не были чужды страх, одиночество и боль. Я не мог знать всего этого. Я помнил, как сам нуждался неоднократно в искренних отношениях, не предвзятых, не основанных на популярности партнера. Искренность часто была скрыта за масками мира, в котором я жил не так давно, и в котором изо дня в день продолжала жить ты. И если я смотрел на окружающее через призму камеры или с режиссерского кресла, то ты словно умела выцепить тонкости жизни практически из всего.
Я повернулся к тебе, наконец, поравнявшись на пешеходном переходе, дожидаясь, когда загорится зеленый.
– Как поживают герои новых романов? Когда стоит ждать твою книгу на книжных прилавках? – я старался звучать бодро, однако заметил, как твоя на миг теплая ответная улыбка при упоминании о творчестве скрылась за тенью легкой грусти. – Ты же все еще пишешь, правда?
– В последние полгода не могу написать ни строчки.
– Что?
– Если год назад я с трудом подбирала нужные слова, то сейчас... Я практически перестала писать.
Мы уже давно миновали наземный пешеходный переход, когда я понял суть твоего признания, прозвучавшего как заурядное дело вроде мытья посуды после ужина. Я замер и поднял очки на лоб, чтобы прямо посмотреть на тебя.
– Но почему? – произнес я, когда ты с недоумением глянула в ответ, останавливаясь на несколько шагов впереди, понимая, что я уже более не иду наравне с тобой.
Приблизившись и взяв меня под локоть, потянула за собой дальше, не обращая внимания на толпу прохожих, обходивших нас словно мы были застрявшей баржей в океане бурлящей столичной жизни.
– Теперь я замужем. К тому же, мой муж – знаменитость. А это многое усложняет.
– Я бесконечно уважаю твой чудовищный выбор, ты же знаешь, но погоди-ка, когда это быть женой стало твоей работой? Ты знаешь, я давно хотел набить Рейнолдсу физиономию и, кажется, только что получил прекрасное на то обоснование.
– Прекрати, Шон! – наиграно ткнув меня локтем в бок, ты прикрыла свободной ладонью вырывающийся наружу смех.
– Нет, Калери! Я ожидал услышать что-то о ворохе новых написанных книг, а ты, стало быть, поддалась его влиянию, встроилась в его жизнь, отринув себя.
– Дэниел здесь ни при чем.
– Тогда почему ты не пишешь?
– Я пишу... я... пытаюсь, – тяжелый и глубокий вздох. – Это сложно.
– В чем сложность? Я могу чем-то помочь?
Ты благодарно улыбнулась, на мгновение по-дружески прижавшись щекой к моему плечу. Едва заметное прикосновение, которое можно было принять за движение тела, когда уступаешь идущему дорогу. Мы все еще шли в неизвестном мне направлении, но я следовал за тобой.
– Поначалу жизнь, в которую я окунулась, была яркой и требующей все мое внимание. Мне казалось, что год-другой перерыва никак не повлияет на мое хобби...
– Хобби? Калери, у тебя талант! Это не... не просто хобби! Ты училась на писателя. Я, черт возьми, читал то, что ты называешь своим хобби. И поверь, это гораздо глубже и намного более значительнее.
– Я была глупа и наивна.
– Вовсе нет!
– Ты просто очень хорошо ко мне относишься.
– Это он тебе сказал? То, что ты глупая и наивная, когда занимаешься любимым делом?
– Перестань! Дэниел любит меня. И он здесь ни при чем. Не он садится каждый раз за светящийся экран ноутбука, не зная, что написать! Я просто... я словно разучилась слышать.
– Слышать своих героев?
В немом вопросе ты быстро глянула на меня и робко улыбнулась.
– Я все помню. А еще я помню, насколько ты талантлива. Чьи еще работы настолько восхищали преподавателей? Сама только вспомни.
Некоторое время мы шли молча. Я боролся с волной возмущения, в то время как ты явно обдумывала сказанные мной слова.
– Что случилось с той Калери, которая писала до глубокой ночи, наплевав на подготовку к экзамену?
– Во-первых, это был зачет, а не экзамен. И я была готова, конечно же. Во-вторых, случилась жизнь. Дэн хочет, чтобы я жила нормальной жизнью, за гранью всей этой неразберихи, лжи и притворства. Вот мы и пришли!
Я даже не обратил внимания на запах свежей выпечки, когда ты замедлила шаг и остановилась перед витриной хлебопекарской лавки на углу неприметного здания. Внутреннее убранство манило к витрине теплыми огоньками и запахом шоколада и ванили, зазывая войти.
Мы заняли место в небольшой очереди вдоль прилавка, откуда можно было рассмотреть товар: румяные как солнце на закате булочки, блестящие от разноцветной глазури, и пышные круассаны с начинкой.
– Что ты хочешь попробовать?
– О нет. Пробовать будешь ты. Хочу угостить тебя самыми вкусными маффинами в твоей жизни.
– Неужели они лучше тех, что продавали в кафе кампуса?
Ты задумалась, а затем сморщила носик и насмешливо замотала головой.
– Ты просто должен попробовать. Поверь мне.
– И они лучше Данкин Донатс?
– Господибоже, как я скучаю по чикагским Данкин Донатс! – неожиданно вскрикнула ты, тотчас извинившись перед оглянувшимися на нас девушками в очереди.
Я едва сдержал смех, заметив любопытствующий взгляд продавщицы. Ты спрятала покрасневшие от стыда щеки в раскрытые ладони, однако глаза продолжали с неудержимой искрой поглядывать то на меня, то на ожидающих своей очереди покупательниц. Было так забавно наблюдать за тобой. И хотя мы были другими – повзрослевшими, прожившими небольшой отрезок жизни друг без друга, и все же оставались теми же. Мне хотелось верить, что я тоже не сильно изменился.
Ты учинила спор со мной на кассе за то, кто будет расплачиваться за шоколадные капкейки, но проиграла. Едва стоило мне забрать карту из рук кассира, как ты уже достала один из маффинов с хрустящей шоколадной корочкой и протянула мне, не отходя от стойки с витриной. Благо никого за нами не оказалось.
– Полагаю, это означает, что я должен попробовать прямо сейчас и у меня нет иного выбора?
Ты прикусила нижнюю губу в улыбке, смешливо кивнула и вздернула подбородок. Словно маленький ребенок, не отводя от меня глаз, предвкушая мою реакцию.
Я ощутил мягкость подогретого, немного влажного, но такого воздушного теста, целые кусочки шоколада, что растекались теплым, насыщенным вкусом во рту. Это было изумительно. Не так как те, что мы поедали в колледже четыре года назад, но сейчас, пробуя шоколадное пирожное в известной только местным жителям пекарне, я признавал то, что давно для себя понял, – с тобой все всегда было по-особенному вкусным, громким и ярким.
– Бесподобные, – простонал я, понимая, какую реакцию ты ожидаешь.
– Я знала, что тебе понравится! – радостно воскликнула ты, чуть ли не подпрыгнув, расплываясь в широчайшей улыбке.
Дожевав последний кусочек во рту, я слизывал шоколад с зубов, продолжая смотреть на тебя, такую счастливую, понимая, что без твоего присутствия эти маффины – с шоколадом или без – не стоят и цента.
____________________________
[1] Одноименная река, проходящая через город Чикаго, включая и бизнес-центр города.
[2] Иногда художники вносят в свои живописные работы последующие изменения и исправления. Это называется «pentimento». С итальянского это слово переводится как «раскаяние, сожаление». Это явление может раскрыть интересные детали о творческом процессе художника и его первоначальных замыслах. Оно часто вызывает большой интерес среди искусствоведов и коллекционеров, поскольку дает возможность заглянуть в историю создания произведения искусства.