17
Теперь, когда Дианы не стало, Антон мог пойти к ней на могилу и возложить тот цветок. Последние мысли покинули его, когда он оказался на месте. Цветок был так прекрасен и свеж. В нем заключалась жизнь Дианы. Так ему казалось. Она никому не навредит, не причинит боль. Обрекать ее на увядание не было сил, и парень посадил розу прямо на могиле девушки. Подумывал и о том, чтобы отнести цветок маме Дианы, но та уже покинула город. Ее должны были отправить на лечение. Брюнет надеялся на это. Вдруг сквозь него прошел парень вместе со своей матерью. Он был невысок, не сказать, что привлекателен в понимании Шастуна, но от его пронизывающих голубых глаз было сложно оторвать взгляд. Казалось, этот парень может видеть насквозь, но по его лицу, немного неуклюжим движениям и тому, как он переставляет ногу, он мог понять, что незнакомец не уверен в себе и одинок. Это было очевидно для него, так как Шаст сам был таким.
— Красивое имя — Ирина, — говорила его мать. Невысоким ростом и каштановыми волосами сын, похоже, пошел в нее.
— Да, — сдавленно отвечал он.
Женщина осторожно оглянулась на сына, чей взгляд был прикован к все еще свежей могиле Иры. Она взяла его руку и тихо спросила, кажется, не ожидая ответа:
— Она... была тебе дорога, Марк?
В ответ сын втянул голову в плечи. Тоша видел, как сжались его кулаки, а кадык заходил вниз-вверх.
— Наверное, ей было очень плохо, — шептал он. — Если бы я знал, если бы вовремя заметил, может, решился бы сказать ей это.
Не знаю почему, но его ответ поразил Антона настолько, что он не устоял на ногах и качнулся в сторону. Марк винил себя в смерти девушки, с которой никогда не водил дружбу; девушки, которая, возможно, никогда не думала сказать ему даже слово. Знаете, а ведь он в чем-то прав. Неуверенность и равнодушие убивают не только нас, но и дорогих нам людей. Мы думаем, что никому не нужны, уверяем себя, что наша поддержка ничего не стоит. И даже не догадываемся, что есть люди, чьи жизни зависят от наших улыбок.
Арсений, если верить школьным слухам, должен уехать сегодня.
Это шанс Шастуна.
Он добрался до его дома. Мистер Попов поспешно грузил чемоданы в багажник. В дверях дома стояла негодующая сестра. Мимо нее прошел Арс с сумкой. Он был бледнее обычного, брюнет заметил круги под глазами и непривычную худобу.
— Стой! — Алиса схватила его за руку. — Я должна кое-что сказать.
— Мне кажется, ты уже все сказала. — Арсений отмахнулся от нее презрительно, как это делали императоры со своими рабами, которые цеплялись за подол их одеяний.
— Все не так, как ты думаешь!
— Алиса, хватит его задерживать, —пригрозил ей Попов, и девушка отшатнулась от Арсения. Отец бросил на нее тяжелый взгляд. Брат не обратил на это внимания, погрузил вещи в багажник и еще за чем-то вернулся в дом. Алиса сделала несколько быстрых шагов навстречу отцу и заговорила жалобным голосом:
— Папа, зачем ты это делаешь?
— Я поступаю по воле Арсения, не мешай. — Отец закрыл багажник и направился к пассажирской двери. За рулем уже был водитель.
— Ты ведь понимаешь, что обрекаешь его на страдания?
— Какие еще страдания? Алиса, — он понизил голос, — как только мы окажемся в Амстердаме, я отведу Арсения к психологу... Нет, лучше сразу к психиатру, чтобы он вылечил его.
— От чего?
— От гомосексуализма, конечно же!
— Но, папа, это ведь не болезнь. Арс такой, какой есть.
— Раньше ты считала иначе.
— Я поменяла свое мнение, потому что была слишком жестока к нему, подчиняясь твоей воле. В глубине души я никогда не считала так, как говорила.
— Как думаешь, почему я вытащил дневник из мусорного пакета и отдал его тем слюнтяям?
— Ты хотел, чтобы Арсений опозорился перед всеми и вернулся в Амстердам?
— Верно, но и для того, чтобы он понял ошибочность своих предпочтений.
— Но ведь нельзя любить его меньше из-за того, что он — гей! Он остается твоим сыном и моим братом. Ты просто узнал, что ему нравятся парни. Нельзя из-за этого относиться к человеку иначе.
— Я люблю его, Алиса, а потому хочу спасти от этого недуга, пока не поздно. — Мужчина тяжело вздохнул и продолжил шепотом:
— Такие люди, доченька, — ошибки. Ошибки природы, ведь это неестественно. Бог создал мужчину и женщину не для того, чтобы те спали с себе подобными, а для того, чтобы сохранять баланс в мире. Представители ЛГБТ этот баланс нарушают, уничтожают закон Божий. Этому миру такое не нужно.
— Откуда тебе знать, что ему нужно? Все мы рождены разными, и ты не имеешь права менять Арса по своему усмотрению.
— Имею, ведь я его отец. Такие люди — ошибки, которые необходимо исправлять. И я исправлю Арсения любой ценой.
Тут хлопнула дверь. Перед Алисой и мистером Поповым стоял Арсений. Его трясло от услышанной правды.
Он покачал головой и с горечью произнес:
— Я не ошибка.
Арс убежал в сторону выезда из города. Рванул так быстро, что ни Алиса, ни отец, ни Антон не успели среагировать.
— С-стой, Арсений! — Перепуганный отец, заикаясь, неуклюже запрыгнул в машину и долго не мог разобраться с водителем.
От ужаса Алиса прикрыла рот рукой. Она попятилась назад на несколько шагов и споткнулась о ступеньки дома. Девушка ударилась затылком и лежала без сознания, пока к ней не подбежал отец. Он облегченно вздохнул, когда нащупал пульс девушки.
Шастун бросился вслед за Поповым. Можно было представить, что он испытывал в тот момент: боль от предательства родного человека, обман, безысходность. Тоша не видел выхода из этой проблемы — Арс окружен изменниками, готовыми манипулировать им, врать, направлять по ложному пути. На что способен человек после череды несчастных случаев и спектаклей, которые ему навязывала судьба через близких людей? Ответ на этот вопрос уже был в голове Шаста. Мозг отключился, и он просто доверился сердцу и душе. Сделал так, как Антону и говорила Диана. Они привели его на кладбище. Сгорбленная человеческая фигура виднелась возле обрыва и смотрела вниз. Это был Арсений. Антон замер. Между ними три-четыре метра.
— Арс, пожалуйста, не делай этого!
— А что мне тогда делать?
Он повернулся. Его глаза покраснели, веки и губы дрожали. Арсений хмурил брови от злости, но брюнет видел, каких неимоверных усилий это ему стоит.
— В этом мире меня понимал только один человек — мама. А теперь ее нет. Она упала с этого обрыва и разбилась насмерть. Когда ее не стало, умерла и какая-то часть меня.
— Уверен, твоя мама была прекрасным человеком!
— Поэтому я хочу быть с ней.
Он отвернулся и сделал шаг вперед.
Шастун хотел вскрикнуть, но вдруг Попов отшагнул в сторону и спросил:
— Скажи, Антон, ты не хотел меня спасать, потому что я не помог тогда Аллен или... потому что я издевался над тобой четыре года назад?
На миг у Тоши перед глазами потемнело. В голове разгорался огромный костер из недоверия и отрицания происходящего.
— Я тебя вспомнил. Когда ты стоял и смотрел на меня, пока надо мной издевались, в твоих глазах промелькнуло что-то знакомое. Мне показалось, я уже видел этот взгляд. Тогда я вспомнил события четырехлетней давности.
— Арсений, я не злюсь на тебя! И сделал это не из-за того, что хотел тебе отомстить! Меня просто... просто... — Парень опустил голову, как побитая собака. — Меня просто перемкнуло в тот момент. Я сам вспомнил те издевательства. Во мне проснулся страх, потом растерянность. Я не знал, что делать.
— Я не виню тебя. И заслужил все это. — Арс отвернулся. — На самом деле я слишком труслив, чтобы спрыгнуть. Поэтому... сбрось меня... пожалуйста.
Где-то глубоко в Антоне проснулось чувство радости и облегчения, но вместе с тем —сомнения и отвращение к самому себе. В голову лезли мысли: "Вот оно, мое спасение! Один шаг, и я воскресну".
В него будто вселился сам черт и шептал под ухом: "Сделай это, и твои проблемы решены". Парень пришел в ужас от самого себя. От этих манящих мыслей, от своего подсознательного одобрения, от того, что руки и ноги двигались сами собой, чтобы довести его до Арсения и сбросить его с обрыва. Ему приходилось бороться с ними. Выбирать между своей жизнью и жизнью любимого человека.
Быть может, люби он Арсения по-настоящему, ему бы и в голову не пришли такие мысли? Тогда почему же он страдает? Это совесть? Чувство вины? Что?! Что ему не дает просто подойти и столкнуть с обрыва человека, который на его месте сделал бы это без колебаний? Тело не слушалось. Брюнет двинулся вперед. Не мог приказать ему стоять на месте. Не мог сказать что-нибудь, что остановило бы Арсения. Антоном управлял эгоизм, желание поскорее вернуться к жизни.
Он стоял напротив Арса. Между ними был всего шаг. Попов улыбнулся Шастуну, словно говоря: "Все хорошо". Он перестал понимать происходящее.
Почему Арсений даже не пытается бороться за свободу "себя настоящего"? Почему так легко расстается с тем, чего никогда не вернет? Почему он не ценит жизнь? Потому что ему все легко доставалось и никогда не приходилось самому добиваться чего-то стоящего? Потому что считал жизнь бесполезной? Или потому что в душе пусто и никто не мог заполнить эту пустоту? Руки потянулись к Арсению, чтобы низвергнуть его туда, откуда нет пути назад. Это конечная остановка. Кто-то считает смерть прекрасной и слагает о ней поэмы, а кто-то ищет секрет вечной жизни и цепляется за любую возможность туда не попасть. Арс закрыл глаза, вдохнул больше воздуха, расправил руки подобно птице перед полетом. Разум решил все за Шаста. Сердце предпринимало слабые попытки ему противостоять.
Вдруг его воображение изобразило радостного Арсения. Такого, каким ему хотелось его увидеть. Парня наполнило приятное, но одновременно тягостное чувство. Оно было прекрасно, его невозможно с чем-то сравнить, и все его естество заныло от одной только мысли: "Как я буду жить без Арсения?".
Антон заключил его в крепкие объятья. Почувствовал, как из-за противоречивых чувств его начинают душить слезы. Парень не двигался, стоя неподвижно и нервно дыша в плечо Шаста.
— Что ты делаешь?! — закричал он на все кладбище не своим голосом.
Арсений вырывался из его хватки, пытался оттолкнуть брюнета и делал выпады в сторону обрыва. Тоша сжал его так сильно, как только мог, заламывал ему руки, закрывая глаза на то, что он уже кричал от боли.
— Пожалуйста, пусти-и-и-и! — горько умолял он, осыпая грудь парня слабыми ударами.
Антон схватил его за запястья и заметил, насколько у него тонкие руки и хрупкие пальцы. Пришлось ослабить хватку. Арс выбился из сил, едва держась на ногах. Шастун вновь обнял его, и на этот раз он не сопротивлялся. Его одолевало желание заплакать, но если бы он сделал это тогда, то уже не смог бы сказать важные слова:
— Я тоже один! У меня тоже был человек, который понимал меня, и я тоже потерял его! Мы оба одиноки, и почему тогда не можем быть вместе, когда все против нас?
Попов замер. Дыхание его остановилось, тело обмякло. Брюнета это напугало.
— Арсений?
Антон немного отстранился. Он плакал, крепко стиснув зубы и покусывая дрожащие губы. Слезы стекали по румяным щекам, глаза блестели, и их голубой цвет казался таким глубоким и ярким, что еще секунда, и он бы утонул в них.
Арс дергался, все еще борясь со своими чувствами, пытался молчать, но изредка парень слышал короткие отголоски крика, который он сдерживал. В нем происходила борьба между "искусственным" и "настоящим" Арсением. Шаст придерживал его за плечи, боясь, что он вот-вот упадет на колени. Он вытер слезы с его щек, и напуганные, невинные глаза уставились на него.
— Никого не слушай. Всегда найдутся недовольные, но... я буду с тобой. Я все еще люблю тебя.
И вновь принял Попова в объятья. Он плакал так громко, что слышно было за пределами кладбища. Он звал маму. Называл ее всеми ласковыми именами, и этот голос, этот безответный зов вновь заставил брюнета плакать.
Не знаю, сколько они так стояли, крепко обнявшись, под открытым небом назло надвигающейся непогоде, сильному ветру и всем, кто отказывался их принимать.