Проклятые жизнью

Утро встретило меня странным стуком над головой. Я насторожилась, еще не до конца вынырнув из расплывчатых образов сна. Я тихо поднялась с кровати и подошла к окну, выглянув из него. Оказалось, что дятел пытался выудить из бревна моей избы пропитание. Облегченный выдох сорвался с губ. Потрясений на ближайшее время мне хватит. Я сыта ими по горло.

Спала я нагишом, потому что вчера не вспомнила о том, что мне нужна сорочка. О ней я даже и не подумала, а, возможно, в гвардии женщины не пользуются таким, и моя просьба встретила бы непонимание. Я накинула на голое тело шерстяное платье, которое покалывало кожу жесткими ворсинками. С размерами я не угадала. Оно оказалось велико и висело в боках. Я подвязала его на талии, чтобы удобнее было ходить. На завтрак я решила не идти. Ужин был настолько сытным, что у меня до сих пор, казалось, переполнен живот. Возможно, к вечеру я об этом пожалею, но я ненавидела тяжесть от переедания, а голод ощущался терпимее.

С одной стороны крыльца стояла прикрытая бочка, полная свежей воды, а с другой — аккуратно сложенные дрова. Кончики ушей вспыхнули. Это не мог быть никто иной, как Ральф, и я обязана его за ужином поблагодарить, если не встречу раньше. Я умылась прохладной водой, пискнув. Водица была не просто прохладной, а ледяной, и обжигала нежное лицо. Я сложила ладони лодочкой и зачерпнула немного воды, испив ее. На вкус она была необычной. Я никогда такую не пробовала. Сладковатый привкус осел на языке, хотя от воды немного пахло тиной.

Через дорогу я увидела юношу с подносом. Память подкинула его имя: Колв. На какое-то мгновенье я замялась, оглядываясь вокруг. Рядом почти никого не было, кроме нескольких мужчин, которые шли в сторону леса, возвышающегося в конце территории гвардии. Я тряхнула головой. Швы мне так и не удалось вчера снять, потому что я поздно поняла, что у меня нет ничего острого. Я воровато зыркнула на мужчин, оценивая шансы того, заметят они или нет, если я прокрадусь ко двору Колва. Любопытство и неизвестно откуда взявшееся желание помочь лизало пятки, гнало вперед. Я уверила себя в том, что Колв чувствует то же самое, что и я сейчас: обиду, горечь, пустоту из-за предательства родных людей. Я ведь такой же изгой, что и Колв.

Скорее всего, я лукавила. Сомневаюсь, что помощь нужна самому Колву. Насколько я поняла, он жил так если и не всю жизнь, то большýю ее часть. К тому же от него не отрекся близкий человек — сестра. На самом деле, я надеялась, что он подскажет, как пережить ту бурю, что настигла меня. Я в последний раз взглянула на немногочисленный отряд, наверное, охотников, и...

Стыд скрутил легкие, выжимая словно тряпку. Почему я вообще должна бояться и переживать о том, что обо мне подумают другие из-за встречи с Колвом? Я уверена, что большинство воителей и без того не лучшего обо мне мнения. Какие бы иллюзии я не строила, живя во дворце. Какие бы сказки не слушала о подвигах великого предка-завоевателя. Именно он отнял у воителей свободу много лет назад, заставил подчиниться короне. Гвардия, мягко говоря, находилась в запустении по сравнению со столицей, куда, видимо, и стекалось почти все золото страны. Улочки в гвардии не покрыты брусчаткой, многие избы одинаково маленькие, серые и не сравняться с яркими домами столицы.

Вряд ли когда-нибудь все воители примут меня за свою. Я для них — избалованная девчонка, которую явно сослали из-за какого-то позора, который она навлекла на себя. Даже если правда не просочиться сквозь толстые стены дворца, то местные жители сплетут свои байки о том, почему я здесь.

Я гордо задрала подбородок и пересекла дорогу, на которой застыла вчерашняя грязь. Я чуть не споткнулась на подходе к дому «проклятого» юноши. Забор выглядел намного аккуратнее моего, трава подстрижена, жухлые листья сметены в кучку у калитки, которая при открывании совершенно не скрипела. Я поднялась на крыльцо с мелкими ступеньками и робко постучала.

Мне открыла совсем юная девочка, которая только-только начала принимать округлые женские формы. Я бы не дала ей больше четырнадцати лет. Яркие рыжие локоны разметались по плечам, словно она недавно проснулась. Грозное выражение лица смутило меня.

— Чего тебе надо? — Волчонком ощерилась девчонка. — Иди куда шла.

— Мари, не стоит быть такой грубой...

За ее плечом показался Колв, отряхивающий ладони от хлебных крошек. Он пригладил непослушные кудри, словно пытался прихорошиться передо мной. Это позабавило бы меня, встреться мы при иных обстоятельствах. Я прочистила горло, чтобы голос не сорвался на писк от волнения. И почему я так переживала?!

— Я просто хотела познакомиться. Меня зовут Хейли. Мы соседи. Я живу напротив. — Я указала на убогую избушку, прикусив щеку изнутри до металлического привкуса. Действительно, мое жилище выглядело чересчур жалко, слишком запущенным по сравнению с тем, как жили Мари с Колвом. — Я прибыла вчера. Честно говоря, я пришла не только познакомиться. Мне нужна помощь.

Я тараторила всякую нелепицу, будто девчонка на первом выходе в свет. Это самый неловкий момент для юной девицы. Каждая пытается на первом же балу перезнакомиться со всеми придворными юношами, дабы поскорее найти того «самого». Мари смотрела на меня, как на умалишенную, топая ногой в нетерпении.

— Я уверена, что тебе сможет помочь кто-нибудь другой.

— Да, мы не лучшая компания в помощники. Думаю, тебе уже рассказали почему, — поддержал сестру Колв. — Поищи кого-нибудь другого.

— Все на завтраке, а потом разбегутся по делам... — Я предприняла жалкую попытку, чтобы они меня впустили. Меня начало трусить от холода. Я не накинула плащ, ибо не собиралась идти знакомиться с Колвом и Мари так рано, если бы не тот странный импульс, погнавший меня сюда.

— А у нас, думаешь, нет никаких занятий, кроме того, чтобы нянчиться с тобой, принцесса? — Хмыкнула Мари. Я чувствовала, как шея покрывается красными безобразными пятнами. Благо платье имело высокий ворот, скрывающий стыд. В какой бы «изоляции» Мари с Колвом не находились, слухи и до них дошли. Возможно, кто-то тайно поддерживал с ними контакт или где-то услышали. Такую весть вряд ли скроешь на столь маленькой территории.

— Нет, но...

— Чем мы тебе можем помочь? — Добродушно поинтересовался Колв, а Мари всплеснула руками, пробормотав, чтобы брат сам со мной разбирался, и ушла. Я воспользовалась моментом и заскочила в дом, прикрыв за собой дверцу.

— Не надо выпускать тепло из избы, — оправдалась я, заправив прядь волос за ухо. — Когда мы ехали из столицы в гвардию, на меня напали двое мужчин. Они ударили меня головой об камни, из-за чего рассеченную плоть пришлось зашивать. Швы ужасно зудят. Мне кажется, что рана уже достаточно затянулась и их пора снимать. Только у меня нет ничего острого. Да и глаз на затылке не имею, чтобы это сделать.

— Пойдем.

Колв помрачнел из-за моего рассказа и повел меня на кухню. Строение чужой избы отличалось от моей: кухня была отдельной большой комнатой, помимо которой имелось еще две. Я подозревала, что это спальни Колва и Мари, пока Колв, не взяв нож, не увел меня в одну из комнат, в которой находилась немаленьких размеров лохань и две бочки воды. Я вспомнила, что им нельзя купаться в общем доме, поэтому одно из помещений они приспособили к своим нуждам. Колв зачерпнул ковшиком немного воды и промыл в ней нож, стирая крошки и мясной жир.

Колв зашел ко мне за спину и несколькими ловкими движениями срезал швы с запекшейся кровью. Я бы соврала, если бы сказала, что процесс был приятным. Жесткая нить пронизывала кожу, но, освободившись от нее, я испытала настоящее блаженство. Я промычала из-за удовольствия, помассировав кожу голову вспотевшими пальцами.

— Спасибо. — Я повернулась к Колву. — Всю ночь мечтала это сделать.

— Не стоит благодарностей. Теперь тебе стоит уйти.

— Неужели моя компания настолько неприятна?

— Дело не в этом... моя компания может тебе принести неприятности.

— Какие, например?

— Такие, которые тебе бы не хотелось иметь, — вздохнул Колв, откладывая нож. Уголки губ его скорбно опустились. Я внимательно разглядывала мягкие черты лица Колва: большие глаза, отливающие изумрудным сиянием, бледная без изъянов кожа, нос чуть с горбинкой и гранатовые уста. Во дворце его очарование превзошло бы Энтони, и он бы стал предметом воздыхания девиц.

— Если ты имеешь в виду, что меня больше не впустят в общий дом и перестанут со мной общаться — не велика потеря. В общем доме слишком шумно, а воители и без того не стремятся со мной дружбу заводить. Есть исключения, конечно. Но если они от меня отвернуться из-за общения с одним из них, значит не были они мне друзьями вовсе.

— Это тебе сейчас так думается. Скоро все изменится.

Колв собирался уйти, но я схватила его за запястье, наплевав на все рамки приличия. Мы были вдвоем в ванной комнате, я касалась его без разрешения — во дворце меня бы уже окрестили порочной девкой и поставили бы под сомнение мою невинность. Однако я больше не связана по рукам и ногам, что воодушевляло. Изгнание вновь показалось мне дверцей на свободу, словно темницу наконец-то отворили, и я вырвалась из заточения. Придворные, семья, фрейлины неустанно твердили мне о благоразумии, запрещали общаться с Эриком, Анетт и всеми, кто не вхож в высшее общество. А теперь я вольна выбирать круг общения самостоятельно! Пусть Йанзиклф меня поглотит, если я и в гвардии позволю другим выбирать людей, с кем я могу проводить время.

— Если вам с Мари не хочется со мной общаться, потому что я вам не нравлюсь, то я уйду и никогда не приду к вашему порогу. Колв, я всю жизнь слушала других о том, что мне делать. И чаще всего мне приходилось повиноваться. Но сейчас я не намерена слушать идиотов и верить в какое-то проклятье, нависшее над тобой. Если ты и правда проклят, то взгляни в мои глаза и пойми, что я еще более проклятая, нежели ты.

— Занятно, — позади послышался голос Мари. Я обернулась к ней. Мари привалилась к дверному проему, скрестив тонкие руки на уровне ребер. — Если ты за свободой отправилась в гвардию, то ее здесь нет.

— Твои догадки не совсем верны, — парировала я, не напирая жестко. Мари приняла оборонительную позицию, потому что не привыкла, что к ним кто-то проявляет доброту и интерес не для того, чтобы поиздеваться. К сожалению, видимо, ей пришлось рано повзрослеть. Я не винила ее за это. Я не заслужила подобного отношения от нее, но ее реакция оправданна.

— Тогда зачем ты здесь? Во дворце стало скучно и решила найти приключения здесь?

Колв молчал, наблюдая за нашей перепалкой. Похоже, я должна выдержать напор Мари, чтобы заслужить их доверие. Я не нашла ничего лучше, как сказать правду, что я скрывала ото всех. Если я хотела, чтобы они были искренни со мной, то должна первой проложить эту тропу:

— Скажу только вам, потому что вижу: вы не из болтливых. — Я поджала губы, подбирая верные слова. — Меня изгнали из семьи по той же причине, по которой избегают Колва — проклятье. Король посчитал злато моих глаз и погибших женихов проклятьем.

Мари присвистнула, но снова ощерилась:

— И ты решила найти утешение в моем братце?

— Мари... — устало начал Колв, но я его перебила:

— Нет же! Какие утешения! Я просто понимаю, что глупые обвинения о несуществующих проклятьях — небылицы, байки недоумков. И я не собираюсь вестись на подобную чушь.

— Это ты, значит, принцесса-простушка? — Мари вопросительно повела бровью. Острота взгляда немного притупилась, но придирчивость в нем все равно сквозила. Прозвище меня удивило. Черная невеста звучала обидно, но не так оскорбительно. В этом клейме прослеживался страх, который ограждал меня от страстных охотников за богатством, готовых посадить меня на цепь в башне, чтобы побольше королевских отпрысков рожала без перерывов.

— Думаю, что только меня и могли так назвать.

— До гвардии доходили слухи о принцессе-простушке, которая якшалась с простым людом. Дружила, и не только...

— И не только?

— Ага. Будто принцесса-простушка крестьян развлекала на окраине столицы. Теперь они, наверное, изнывать от тоски будут.

По усмешке Мари я догадалась, о чем идет речь. Всевышние! Такая малявка, а уже о подобном знает! Мне казалось, что я настолько раскраснелась, что начала светиться в полутемном помещении. Колв прошел мимо меня и закрыл Мари болтливый рот широкой ладонью, чтобы она перестала терзать меня отвратительными слухами. Вот значит, какой меня видели. Черной невестой во дворце, а народе — принцессой-простушкой. Ком встал в горле, и я никак не могла его сглотнуть, представив, что именно такого мнения придерживались Анетт и Эрик. А я ведь наивно полагала, что народ любил меня и рядом с ними я обретала истинную свободу. Колв отправил Мари в другую комнату, и ей пришлось повиноваться. Мари ушла с поникшей головой, словно провинившийся котенок.

Я стерла запястьем жгучие дорожки со щек.

— Мне пора. Спасибо за помощь.

— Прости ее. Она не со зла.

Колв перехватил меня чуть ниже локтя, но тут же отпустил, встретившись со мной взглядом. Видимо, пелена слез заставила его отступить. Чужие слова вновь повлияли на меня тем образом, которым я вовсе не желала. Как мне перестать реагировать так ярко на то, что говорят другие? Почему мне не плевать? Я шла сюда уверенная в том, что меня не волнует, что подумают обо мне люди, а ухожу разбитой.

— Я не злюсь. — Правда или ложь? Я и сама пока не разобралась. — Зато теперь я знаю правду.

Я не стала слушать Колва, выскочив из их избы. Холодный воздух остудил пламя, которым я пылала. Правда. Гадкая правда. Ребекка всегда говорила, что лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Но почему истина так ранит? Для чего это все? Я чуть вслух по-детски не воскликнула, что в таком случае пусть все мне лгут! Не хочу я больше этой правды, что разбивает меня, словно я из фарфора! Как же забыть все эти гадости про черную невесту, проклятое дитя и принцессу-простушку? Казалось, никто не замечал во мне Хейли, меня настоящую. Каждый повесил на меня ярлык, какой пожелал, и видел во мне ту, кого сам и захотел.

В своем дворе я уселась на ступеньки, тяжело дыша. Я должна стать сильной, потому что даже мелкая девчонка обладает властью повлиять на мое состояние, эмоции, чувства. Дрожащими пальцами я сжала шерстяное платье на груди, ощущая, как сердце бешено бьется внутри. Стук отдавался в глотке, и мне показалось, что меня вот-вот стошнит.

— Хейли, что с тобой?!

Ральф отворил калитку с такой силой, что она сорвалась с петель. Ральф поставил оторванную калитку у забора, а затем присел у моих ног, положив ладонь на колено.

— Кто-то тебя обидел? Ты не пришла на завтрак, и я решил тебя проведать, проверить все ли с тобой в порядке, а ты...

— Ничего такого, с чем нельзя справиться, Ральф. — Отмахнулась я, хотя досада утихла, превратившись в едва тлеющий уголек. Забота Ральфа умиляла, и я почему-то верила, что он помогал мне не по приказу Вильямса и не потому, что надеялся, что ему что-то перепадет от принцессы-простушки. Ральф не поверил тому, что я сказала, и я накрыла выбритую щеку ладонью.

— Скажи, пожалуйста, Вильямс уже вернулся? Мне надо с ним переговорить.

— Да, они с Томасом пришли ночью.

— Сможешь меня проводить?

— Я не...

— Ральф, это очень важно. Для меня важно.

— Ладно, — сдался Ральф, опустив голову. Наверняка Вильямс отдал приказ, чтобы его не беспокоили. Близилась Проклятая Луна, и у предводителя было много проблем, требующих его непосредственного вмешательства. Ральф накинул на меня свой меховой плащ, и я закуталась в него, осознав, как же сильно замерзла.

Дом Вильямса находился на другой стороне гвардии, которую Халгерда или кто-либо еще не успели мне показать. В принципе эта часть мало чем отличалась от той, где жила я. Здесь находился полигон для тренировок и огромная конюшня, откуда доносилось ржание лошадь. Я решила, что обязательно навещу Росу в скором времени.

Вильямс жил в двухэтажном домике, и каждый этаж был сложен из дерева. На первом этаже не имелось ни единого окна. Видимо, для того, чтобы лучше сохранять тепло в большом здании. Зайти внутрь мне не посчастливилось, потому что предводитель тренировался во дворе с Хью.

Вильямс, заложив одну руку за спину, ловко орудовал мечом, наступая на Хью. Второму оставалось лишь отбиваться. Несмотря на холод, на Вильямсе не было ничего, кроме штанов из сыромятной кожи и изношенных сапог. От полуобнаженного тела Вильямса шел едва заметный пар, а по лбу стекали струйки пота. Ни один придворный во дворце не был так хорошо сложен, как он: рельефный торс, мышцы на руках напрягались при каждом выпаде и парировании, если Хью удавалось пойти в атаку. Если бы Ральф не свистнул им, то я бы так и продолжила стоять и откровенно пялиться на Вильямса без какого-либо стыда. Первым опустил меч Хью, а за ним последовал и Вильямс.

— Что стряслось? — Вильямс убрал меч в ножны и пошел к бочке, умывшись ледяной водой. Я подивилась, как ни один мускул не дрогнул на его лице. — Говорите быстрее.

Былая учтивость куда-то пропала, будто тот Вильямс, с которым я познакомилась по пути из столицы, покинул гвардию, а на его место пришел кто-то чужой. Я нахмурилась, понимая, что разговор выйдет тяжелым и я не сразу получу то, что задумала.

— Хейли хочет поговорить с тобой, — сказал Ральф, вздернув подбородок.

— Хью, свободен. — Вильямс отряхивал влажные руки. — Проверьте с Ральфом силки и ловушки на волчьей границе. Нам не нужны сюрпризы, которые могут начаться раньше, чем мы ожидаем.

Хью кивнул Вильямсу, а меня одарил нахальной улыбкой. Хотя я не чувствовала в нем даже потенциальной угрозы. За то время, что мы путешествовали вместе, я привыкла к его неприличным историям, сальным шуткам и еще более непристойным песням. Хью насвистывал одну из них, когда они с Ральфом уходили. Вильямс жестом подозвал меня к себе.

Мы направились с ним за дом. Оказалось, что на заднем дворе находился резкий обрыв. Если бы Вильямс не выставил руку вперед, уберегая меня от падения, то я бы точно свалилась кубарем вниз, разбившись об скалы, а затем мое тело унесла бы река. В лицо мне ударила влага и речной запах, напоминающий сырую рыбу. Я заметила мужчин, которых видела еще утром. Они стояли с удочками и что-то активно обсуждали.

— Так, о чем ты хотела поговорить?

— Как я могу стать воительницей?

Я не стала юлить, делать длинные предисловия. Я пришла к Вильямсу с ясной и четкой целью — стать сильнее, чем я сейчас. Доказать, что я тоже чего-то стою, в гвардии возможно только одним способом: стать воительницей. Я знала, что это тернистый и тяжелый путь. Но еще тяжелее всю жизнь пресмыкаться и терпеть унижения, глотать оскорбления, притворяясь, что они ни капельки не задели, хотя они полосуют сердце самым острым кинжалом. Если Вильямс и удивился, то он не подал виду.

— Ты уверена?

— Да.

Неужели так просто? И не попытается отговорить, назвав изнеженной принцессой, которая скоро отправиться домой?

— И даже от Всевышних отречешься?

Удар пришелся под дых. Я уже и позабыла о главном условии при становлении воительницей. Разные боги не могут быть на одной стороне. Только на враждующих. Молчание затянулось, обволакивая нас шипастыми нитями. Шум реки заполнял пространство между нами. Я размышляла о том, как теперь уйти от неловкого разговора, а Вильямс наверняка думал о том, как мягко мне отказать.

— Почему ты решила стать воительницей?

— Я устала быть слабой, — честно призналась я упавшим голосом. Носком сапога я подковырнула камешек и пнула его, послав скакать по обрыву. — Никто не видит во мне ту, кем я являюсь на самом деле. Какие прозвища мне только не придумывают, Вильямс! Да и ладно эти прозвища. Ты же помнишь, что случилось на постоялом дворе. Все знают, что мне можно причинить вред, взять силой, а я даже не смогу дать отпор, если кто-нибудь не окажется рядом. Всю жизнь меня защищали гвардейцы, и мое представление о мире было слишком радужным. Но оказавшись в немилости короля, я осознала, что никто не встанет на мою защиту по-настоящему, как я сама.

— Начнем с тренировок.

Я подняла удивленный взгляд на Вильямса, затаив дыхание. Ради меня он готов нарушить правила, вековые традиции и законы?

— Обычно женщины и мужчины приносят клятву в начале пути, потому что они уверены в том, что хотят стать воителями. Они ведь появляются на свет и растут здесь. Они наблюдают за тем, кем были их родители, бабушки и дедушки. С тобой поступим по-другому. — Вильямс приложил сжатый кулак к подбородку, а я наблюдала за тем, как он безмолвно борется с собой. Подобное решение способно подорвать его авторитет. — Сначала пройди тренировки, научись стоять за себя. Возможно, тебе будет этого достаточно. А если захочешь стать воительницей, то не так тяжело перейти к другим богам, как то, что ты не сможешь вернуться во дворец и вновь стать принцессой. Воительница однажды — воительница навсегда.

— Спасибо, Вильямс. — Я просияла. Все во мне ликовало от благодарности. Я пропустила мимо ушей, что не смогу вернуться к прежней жизни. Меня ведь никто не заставляет принести клятву. Я обойдусь и без нее. — Я бы бросилась к тебе с объятиями, если бы ты не был такой потный!

Вильямс хрипло рассмеялся, и его плечи затряслись от смеха. Он даже шутливо подался ко мне, потершись потным боком об плащ Ральфа.

— Тебе хорошо известны сказания Истинных Богов?

— Немного. В королевской семье их не принято изучать.

— Я попрошу Халгерду, чтобы она провела для тебя занятия и рассказала об Истинных Богах. Мне кажется, ты найдешь много общего с одной богиней.

***

В библиотеке царило безмолвие, и Энтони старался идти тише, чтобы не нарушить его. Сакральная тишина приводила в трепет воображение Энтони всякий раз, когда он оказывался в темном помещении, в котором витал слегка плесневелый аромат. Некоторые книги — медленно, но верно — погибали уже много лет. Этот запах впечатался в память Энтони навсегда. С детских ногтей он проводил половину каждой ночи здесь под пристальным взглядом Робина. Энтони приходилось переписывать свитки, изучать одновременно четыре языка. Иностранные диалекты путались в сознании, и Энтони частенько мешал слова из разных языков, из-за чего получал прутиком по губам — тонкая палочка выглядела хрупкой, но полосы оставляла кровавые. Каждое утро Энтони врал, смазывая лечебными мазями распухшие губы. «Да, упал. Да, подрался с каким-то мальчиком. Не помню с каким. Не поделили игрушку» — отмазки часто повторялись. Сначала у Энтони уточняли, не с принцем ли он ввязался в драку. Энтони давал отрицательный ответ, и вскоре маленького Энтони перестали о чем-либо спрашивать. Главное, что принц — а теперь уже и кронпринц — не страдал, вырастая чутким и справедливым мальчиком. А Энтони чах ночами в библиотеке. Робин воспитывал сына, словно Энтони займет престол, а не Филипп. Энтони недоумевал, зачем ему столько знаний: языки, история, счет, искусство ядов, даже азы алхимии, доступные людям, не принадлежащим Гвардии Алхимиков! Смысл обучения Энтони понял, когда вырос и стал разбираться в стратегии, управлении лучше, чем даже король Джонатан.

Энтони будоражило то, что в дворцовой библиотеке запечатаны сотни голосов мудрецов и философов, а вокруг ни звука. Даже мышка не пискнет.

Воск стекал по толстой свече, что нес Энтони, и едва обжигал кожу.

В библиотеке уже давно замуровали окна, когда прежний хранитель осознал, что солнечные лучи негативно влияют на хрупкие страницы книг, особенно страдали свитки и первые, хранящиеся под стеклом пергаменты, на которых кто-то описал завоевания Бьюттера I.

Бьюттеры... теперь королевская фамилия ассоциировалась у Энтони лишь с Хейли. Энтони обошел стойку с пергаментами, стиснув челюсть до зубного скрежета. В принцессе таилось мало силы, поэтому у Энтони не осталось синяка — долгого напоминания о проклятой ночи. Однако ожог на сердце остался навсегда. И за мимолетное внимание этой мерзавки он все время боролся? Прав был отец: ее доброта продиктована снисхождением, а не любовью, которую Энтони зря пытался в ней отыскать. Энтони пустым взглядом разглядывал изображения прародителя королевского рода, подсвечивая свечой древние рисунки с письменами. В каждом портрете Бьюттера I видел Хейли.

Волнистые локоны. Суровый взгляд, когда она злилась. Четко очерченные губы. Йанзиклф бы ее побрал! Энтони мечтал забыть ее, заставлял себя радоваться, что Хейли наверняка страдает. Во дворец пришла весть о том, что на Хейли совершили нападение на одном из постоялых дворов. Джонатан нехотя отправил своих людей за преступницей, которая участвовала в сговоре. Если бы он этого не сделал, то предводитель воителей счел бы подобное оскорблением. Однако Энтони расстроился, что тех юношей убили.

Он хотел сделать это сам. Сломать ребра. Вывихнуть челюсть и отрезать язык, с которого явно слетело немало слов, порочащих честь Хейли. Энтони выколол бы глаза ублюдков, что нагло шарили по ее обнаженному телу. Энтони замутило и затрясло из-за невозможности того, что ему когда-нибудь удастся отомстить им. Энтони должен был возненавидеть Хейли за то, как она унизила его своим отказом. Энтони должен презирать черную невесту, как сам ее нарек, подсыпая измельченную ядовитую лозу в кубки потенциальных претендентов на место ее супруга. Хейли права: Энтони — черный жених. Значит, она обязана стать его черной невестой.

Как Энтони мог перестать думать о Хейли? Чем дальше и недоступнее Хейли становилась, тем отчаяннее Энтони желал ее. Подушечки пальцев, казалось, еще хранили тепло ее бедер, и Энтони неосознанно коснулся приоткрытых губ. Хвала Всевышним, что Хейли изгнали. Тем слаще будет ее благодарность, когда он вырвет ее из плена гвардии.

Тяжелое дыхание старика заставило Энтони вынырнуть из омута страстных фантазий. Робин, отец, за последний год совсем ослаб, и Энтони перестал его бояться. Более он не просыпался в холодном поту, страшась новой порции избиений. Добившись окончательной власти над королем, отец потерял хватку и былую прыть: пристрастился к вину, обрел тягу к курительным травам, которые сам же убедил кхинского императора поставлять Джонатану. Самым отвратительным было то, что Робин полюбил наблюдать за тем, как мужчины и женщины, шлюхи, ублажают друг друга. Практически каждую ночь к нему приводили кого-то из борделя.

Обретя власть над королем, Робин застегнул на своей шее ошейник и передал цепь сыну. Теперь Энтони диктовал правила игры. Теперь Энтони мог замахнуться и заставить Робина сжаться, склонить голову перед сыном. Но Энтони быстро отыгрался за все издевательства. Как бы то ни было, Энтони держался во дворце только благодаря положению Робина. Пока что.

— Я нашел то, что ты просил, сын мой, — прокряхтел Робин, положив два свитка на застекленные пергаменты. Края одного из свертков были подпалены. Видимо, кто-то пытался избавиться от необходимых Энтони знаний, да не вышло.

— Уверен, что Амелия увлечена этим?

Энтони взял свитки, помахав ими. До рассвета он изучит каждый внимательно, и один из них придется уничтожить. Отец не затянул с ответом:

— Ее старшая фрейлина поведала мне о страшной находке под кроватью средней принцессы. Амелия читала о том, как получить покровительство Йанзиклфа, и изучала легенды о первородных тварях, что населяли земли Бьюттерирайта в дикую пору.

— Этой фрейлине можно доверять?

— Думаешь, ей хочется отправиться в гарем кхинского императора? — Робин похлопал по нагрудному карману. — И отказаться от пьянящего дурмана?

Энтони поджал губы. Ему не нравилась повальная зависимость людей от курительных трав. Однако она убирает некоторые преграды с его пути. По крайне мере, страх и зависимость — лучшие средства заставить человека сохранять верность, ластится оголодавшим псом к бьющей руке. Энтони покинул библиотеку и побрел по слабо освещенным, пустым коридорам. Когда-то дворец казался ему огромным и удивительным лабиринтом, но сейчас он знал его, как свои пять пальцев. Энтони ненадолго задержался у дверей в покои Хейли, стараясь вспоминать не последнюю ночь с ней наедине, а что-то из детства. И без того обрывчатые воспоминания тлели с немыслимой скоростью. Энтони плохо помнил точные детали событий, но расплывчатые образы и приглушенные звуки никогда не таяли. Энтони запомнил Хейли, окруженной теплым светом и вечно смеющейся.

Энтони развернул свитки в своих покоях. Энтони знал, что Робин достал их из приданного Хейли, которое до сих пор пылилось в хранилище. В основном приданное Хейли состояло из украшений, шелков, дорогих нарядов, посуды с золотым напылением, семян редких и экзотических растений. Однако малую часть составляло собрание свитков и книг, которые ее родная мать привезла с севера и из гвардий, когда она с королем объезжала их, чтобы они преклонили колено перед юным правителем. Дольше всего они гостили в волчьей гвардии, и именно оттуда женщина привезла эти два свитка.

Энтони начал переводить первый из них:

— ...дабы всадника остановить, жертву надо принести. На закланье одного из трех можно привести: последняя кровь потомка правителя недостойного, без вины осужденного или того, кто зазря предателем слыл. Один способен усыпить. Двоих можно отпустить. А трое душе помогут свободу обрести.

Край первого свитка Энтони поднес к свече и кинул в ночной горшок, наблюдая за тем, как пламя его пожирает. Теперь он единственный знал, как избавиться от всадника из мрачных легенд. После этого Энтони вернулся к переводу уже второго свитка. Пропустив историю всадника, Энтони принялся за ритуал призыва:

— Взывающий душу должен свою отдать мечу золотому. Всадник подчиниться теплу костям знакомым, да клинку из стекла. Жертва приводит Всадника. Жертва уводит Всадника.

Энтони не собирался умирать, но во дворце было много глупцов, которых ему не жалко.