Мистер Грей младший | Мистер Теодор Грей

Айрин

Во всём теле наслаждение и слабость, такая хрупкая и приятная... Я с трудом приоткрываю сомкнутые блаженным сном глаза и широко улыбаюсь, смотря на красивое лицо спящего рядом со мной дерзко-сексуального мужчины. Разглядываю его с нескрываемым бесстыдством, которое заключается в собственничестве и жадности — да, я ощущаю, как смотрю на него.

— Моё, — тихо шепчу, боясь пошевелиться.

Его длинные и густые ресницы трепещут, а губы приоткрываются во вздохе. Я плотно сжимаю ноги, на что тут же получаю острый укольчик в паху, напоминающий о развратной минувшей ночи. Чтобы не застонать от воспоминаний, я прикусываю губу, и, не отдавая себе отчёта, хватаю обеими руками лицо Теодора, тяну к груди, с силой и настойчивостью вжимаю его в своих девочек. Слышу хриплое мычание и ловлю трепет всем существом, изгибаясь...

Тед, не говоря ни единого слова, начинает терзать лобзаниями и ласками умелых рук, ловких губ мою грудь — и душа летит в рай, а ноги сцепляются на его ягодицах. Я чувствую с ним то самое животное желание, ту помешанность на сексе, на прикосновениях, поцелуях, ласках. Это не испорченность и не половое влечение; для тех, кто любит и любим — такое определение грязно. Мы просто хотим растворяться друг в друге, дарить друг другу и получать наслаждение, отгоняя прочь нелепые понятия, стыд, запреты. Его губы всасывают мои соски, с причмокиванием оттягивают их, а его шумное дыхание и эта предельная близость зачаровывают меня полностью: мне не выбраться из его властных объятий, не избавиться от страстных ласк, не сбросить с себя это крепкое тело молодого ягуара, или гепарда, или тигра... Такого большого, порывистого, быстрого, тяжёлого.

Порой, я хочу понять, как мои кости выдерживают этот сладкий, порочный набор мышц и рефлексов, гоняющихся по его телу при каждом едва заметном движении. А ещё чаще мне хочется понять: как он влезает внутрь меня?..

— О-о, да! — я застонала не только от представления, но и оттого, что Тед оставил мне глубокий, сочный засос у ореола соска; оттого, что рьяной член моего красавца потёрся о совсем влажную подружку; оттого, что его руки сжимали мои бёдра, точно металлические кандалы сдерживают преступницу-куртизанку — для того, чтобы арестант её оттрахал так, что... пар бы шёл из ушей. Я озвучила своё сравнение: на это Теодор тихо ухмыльнулся мне в грудь, выстрелив при этом глазами в глаза. Ток промчался по телу.

— Что же, куртизанка, — он произнёс это настолько низким, сексуальным голосом, что я непроизвольно оторвалась от подушки и, схватив его за шею, резко приблизилась к нему; он ухмыльнулся и продолжил, — Сейчас плохой коп очень здорово с тобой позабавится.

Мне оставалось только довериться его власти. С громким стоном я вцепилась в его волосы, ощущая, как потоки огня и желания бегут по моему телу. Дыхание моё резкое и прерывистое, путано-терпкие ароматы наших тел, свежих тюльпанов и натуральных свечей, коими была обставлена восьмикомнатная холостяцкая квартира Теодора, заполоняют сознание, разукрашивают его, вселяют в него вкус и краски. Поцелуи и ласки плавно, но стремительно уходили от груди всё ниже, и, вот, когда его губы уже там...

— О. Мой. Бог! — вскричала я, извиваясь, как змейка, на простынях... О, ловкость его языка!..

Он начал тут же ублажать мой клитор, с той превышенной умелостью и жадностью.
Я и опомниться не успела от хлынувших безбашенных оральных ласк, как он резко развернул меня за бёдра на живот, заставив оттопырить задницу ему навстречу, прося большего. Едва я почувствовала его дыхание, бившееся прямо в заветную точку, я нагло стукнулась попкой о его лицо, заставив его зарычать и впиться глубоким поцелуем в киску: во вход и клитор. Он вытворял то, что может довести до полумёртвого состояния за считанные секунды. Как только я не материлась в своём сознании, как только я не проклинала каждую букву имени этого секс-изверга от удовольствия... Его рот дошёл и до попки. Я рождалась и умирала заново, крича, хрипя и пища не своим голосом, чувствуя движения его мокрого и горячего языка, такого проворного и такого... М-м-м!..

— Мой! — сиплым рычанием сорвалось с моих губ, всё тело задрожало, затряслось.

От этого стона Тед поистине озверел: его губы и язык бесновались, вытворяя такие отчаяннные и смелые па, что я не могла поступать и чувствовать иначе, кроме как визжать, ломаться каждой частью тела на простынях, рвать его постельное бельё и подушки в клочья. Я сгорала в неописуемо смертельно-сладком пламени. Я терялась в его движениях, вдавливалась в постель и билась попкой навстречу, пока не стала наседать так сильно, что он сумасшедше-хрипло рыкнул и обеими руками принялся оставлять звонкие шлепки на моей заднице, отчего я становилась безумной и закусывала до крови губы, добела сжимая пальцы в кулаки... Когда один шлепок пришёлся по груди, а второй по клитору — при этом язык — О, Да! — находился внутри меня, — я думала что умру от передоза удовольствия, пока не наступил он сам. Пока этот смерч не нагрянул на меня, не накинулся на мою шею, лишая кислорода, разрывая меня изнутри, ведя искусными мелкими рубцами по сердцу.

— Грей, чёрт возьми! Ты же... Сукин сын! — прокричала я, бьясь в конвульсиях. Я тонула в поту, в удовольствии, что накрыло меня так грубо и так жёстко-о-о... О-о-о!

Он. Снова. Не дал. Мне. Прийти. В себя. Через одну-единственную секунду он уже был глубоко во мне, а мои волосы были в его кулаке, как и хрупкое плечо, за которое он придавливал меня грудью к постели. Мои пальцы сжимали изголовье кровати, до боли и посинения, щека вжималась в подушку, а иссохший желанием и наслаждением рот был широко открыт: я снова и снова срывала себе глотку. Он двигался так больно, так страстно, так грубо, что слёзы счастья и удовлетворения бежали по моим щекам. Эти слёзы были сладкими, и я впервые полноценно не стыдилась их, я отдавала ему себя. И, Боже, как много, как много брала...

— Мы, наконец-то, берём своё, — раздался зверинный рык мне на ухо. Он, точно, прочёл мои мысли. Теперь его грубый и терпкий голос перемалывал моё сознание, крошил его на мелкие кусочки. Я всё ещё не отошла от первого продолжительного оргазма и теперь от каждого его толчка ловила безумный экстаз, как и от его голоса, — Ты бесподобна, Айрин. Твои стоны... Вот, ради чего стоит жить, ради чего я живу... Боже, какая же ты узкая, Малышка. О, мой сладкий-сладкий ангел...

Его бёдра били мою попку с остервенением, от которого сносило крышу. Он наклонялся к моей спине и зацеловывал её, слизывал капли пота, очерчивал губами позвоночник, разбрасывая укусы на лопатках. Мне было то безумно горячо, то ледяная сумасшедшая дрожь сумасбродно бежала по моей спине. Я чувствовала, как все мои нервы оголяются тысячекратно. Когда же ещё один сильнейший водопад удовольствия прошиб меня, я с громким криком изогнулась дугой, ломая собственный позвоночник... И он кончил в меня. Кончил так, что я забыла, как дышать и с несколько секунд просто ловила губами воздух. Меня бросило в озноб, а Грей... мой любимый Грей, как одержимый, так же крупно дрожа, повалился на мою спину грудью и плотно прижался ко мне, утыкаясь сладострастным ртом мне в шею, сдавленно постанывая. Его руки были обвиты вокруг моей талии, а дыхание было поверхностным и учащённым. Сердце глухо билось в моём теле, с его сердцем в такт, и с уверенностью в эту секунду можно было сказать, что у нас оно одно на двоих...

— Айрин, — прошептал он, когда в комнате воцарилась тишина, пахнущая сладким послевкусием наслаждения.

— Тед, — выдохнула я, едва дыша.

Он неуверенно, но быстро скатился с моей спины набок, его лицо снова оказалось напротив моего. Оно уже не было безмятежно-сонным, лёгкая ночная щетина уже не казалась просто нежной и милой, ибо я теперь остро помнила, каково мне было, когда его лицо было у меня между ног. Его влажная от пота чёлка растрепалась, в некоторых местах прилипла ко лбу. Красивые мужские губы налились от страсти, чуть потрескались. Его глаза: пьяные и глубокие, смотрели на меня с упоением, разносящим трепет по телу. Кончиками пальцев я убрала его чёлку со лба, провела по едва колючей щеке, нежно поцеловала его в скулу. Той же ватною рукою коснулась шеи и обведя пальчиком кадык, нежно коснулась его губами.

— Тебе хорошо, моя нежная? — тихо спросил он, улыбнувшись.
— Нет, — шепнула я, на секунду стерев его улыбку и тут же пожалев об этом, — Мне прекрасно...

Когда Теодор, казалось бы, облегчённо вздохнул и ободряюще улыбнулся, я тут же сжала его в объятиях и уткнулась губами в ушко.

— Любое моё «нет» тебе — никогда этим «нет» не является, — прошептала я, — Я так счастлива сейчас.
— Я тоже безумно счастлив, — пробормотал он, потираясь носом о мой, — Я люблю тебя, — моё сердце замерло.
— И я люблю тебя, — прошептала я.

Он чуть отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза. Я обвела губами его подбородок, чуть прикусила его, дразня и желая.

— Теодор... — шепнула я, еле дыша.
— Я сегодня же поеду к отцу, — серьёзно произнёс он, — Я хочу попросить у него помощи с расторжением контракта.

Внутри сердца разлилось тепло. Я провела рукой по его щеке.

— Тот самый... о вашем браке? — уточнила я.
— Да, — кивнул он, — Твоя родная мать... Элена. Она, видимо, была серьёзно настроена против меня, поэтому и решила показать тебе больше, чем правду.
— В каком смысле? — я почувствовала, что руки мои холодеют, и я сжала его плечи.
— Боюсь, что ты очень мало знаешь, — прошептал он, — Слишком мало.
— Но теперь я могу узнать, — я пристально посмотрела ему в глаза.

Теодор тяжело вздохнул. Прижав меня ближе к своей груди, он лёг на спину и, гладя мои волосы, долго молчал и смотрел в потолок.

— Ну? — едва дыша подтолкнула я.
— Отец, Элена и Даниэль неплохо сработались пять лет назад, — наконец, произнёс он. Я вздрогнула, но говорить что-либо не решалась, — Контракт не был мною подписан. Моя подпись — умелая подделка моим отцом. На тот момент я ничего о договоре не знал, хотя, как понял после, был первым из Греев, кто держал его в руках... Если бы я был более сообразительным, а не дураком, желающим довезти в дождливую погоду девушку до отеля, я бы прекрасно знал, что из себя представляет контракт и не допустил бы этого всего... Но это ясно лишь сейчас, — он вздохнул, сморщившись, — Это первая ложь, доказательства которой были тебе представлены Эленой.
— Дальше, — шепнула я, сглотнув.
— Дальше: фотографии, которые...
— Да, не напоминай, — я сжала губы. Тед взял меня за подбородок и провёл по моим губам своими, заставляя приоткрыть их.
— Это ложь, — прошептал он мне в губы, — Самая настоящая ложь, называющаяся хитростью твоей матери и проворностью Даны. Последняя, по наказу Элены, напоила меня снотворным на вечеринке у Лайкартов, доставила меня, как ручную кладь в номер отеля, где уже людьми Линкольн были установлены скрытые фотокамеры. Я же был, как овощ, ничего не помнивший наутро. Однако я не был спокоен на том, что после этого вечера проснулся дома, в своей постели... Я позвонил в тот день Дане, решив взять с неё слово насчёт того, что ничего между нами не было. Она только расхохоталась и сказала, что мне «надо меньше пить». Тогда, по моей же воле мы пересеклись в кафе, где глядя в глаза она мне сказала, что «ничего не было». И я поверил. И это было действительно так, потому что всё, что она вытворяла для фотографий — обыкновенный муляж. И я... когда я узнал правду, я долго думал и не мог понять, почему ты так легко во всё это поверила и даже не пожелала меня выслушать, — в его глазах стоял безмолвный укор. Мне... нужно, очень нужно всё ему сказать.
— Это всё? — с надеждой, чуть слышно спросила я.
— Это всё, — монотонно повторил он.
— Нет, — я покачала головой, сглатывая. Теодор напрягся. — Понимаешь, Тед... Я поверила в тот факт, что расставание неизбежно, не только из-за контракта и фотографий.
— Из-за чего же ещё? — тихо спросил он.
— Я... помнишь, когда мы пытались ставить точку в последний раз, я сказала, что... не могу иметь детей. Наверняка, ты подумал, что это из-за профессии, которую я выбрала, но это не совсем так... Даже, совсем не так, — дыхание моё становилось неровным, резким, но я продолжала, — Я услышала этот приговор, когда... потеряла нашего ребёнка.

Лицо Теодора замерло. Я почувствовала, что моя нижняя губа дрожит и до боли укусила её, прося себя не разрыдаться.

— Я была так наказана за мысли об аборте, за мою веру в ложь. Элена, она... говорила, что я для тебя «развлекалочка», что «он и думать о тебе забудет, когда уедет учится», что «дети — это последнее, что нужно мужчинам, а особенно в восемнадцать лет»... Я была глупой, я верила. А сомнения упали, когда я увидела, что контракт тобой подписан, что ты нежишься от поцелуев Даны в грудь, наслаждаешься с закрытыми глазами, что тебе... будет легче с ней. Я верила в то, что ты будешь счастлив с Даниэль, а себя в ту пору хоронила. Но к аборту... была готова мало, — шепнув это, я судорожно выдохнула, и только сейчас поняла, как промокли от слёз мои щёки. Теодор нахмурился, точно от боли и вытирал их ладонями. — Я потеряла нашего ребёнка, когда потеряла тебя. Когда сказала тебе, что не хочу больше тебя видеть, когда... сказала, что нам нужно расстаться, — я всхлипнула и спрятала лицо у него на груди, уже открыто плача.

Он шептал мне: «тш-ш», гладил мои волосы, целовал в макушку и очень крепко, бережно прижимал к себе. Мне было страшно. Я боялась, что едва этот поток слёз прекратится, он поднимется с постели, скажет: «Извини, но мне нужна нормальная семья, дети», а потом... Потом — уйдёт. Сам. Впервые — сам. Впервые — без моего желания... Хотя, это всегда было без моего желания. Просто: без моих слов, ложных просьб и истерик безысходности.

— Ты можешь не расторгать контракт, — насилу успокоившись, прошептала я сиплым от слёз голосом. Теодор дёрнулся, сжав губы, когда я отстранилась и заглянула ему в глаза.

Он хотел что-то сказать, но я перебила его:

— Тебе нужна жена, с которой ты сможешь построить нормальную семью. Завести детей, для того, чтобы у тебя была опора, а у фирмы твоей семьи — наследник. Да и вообще, для настоящего счастья, Тед... Я знаю, что из тебя бы получился прекрасный отец, — я сглотнула комок, подкативший к горлу, — Знаешь, пять лет назад, в той суматохе мыслей, я нередко улавливала ощущение... ощущение того, что буду жалеть, если потеряю частичку тебя, что была во мне. Эта потеря казалась мне страшнее нашего разрыва. Ещё чаще я видела в своём воображении, как мы были бы счастливы с ним, или с ней... Нас трое. Нас было бы даже больше, чем трое, если бы только я могла...

Дальше говорить было невозможно. Воздух перехватило, а сердце болезненно стукнулось о грудную клетку. Я зажмурилась, пытаясь вжать в себя хоть несколько капель той прозрачной боли, той муки, что выливалась из меня на протяжении многих лет в небольшую жёсткую подушку. Я прижала дрожащую руку ко лбу, стиснула зубы, чтобы подавить рыдания.

— Я не могу тебе этого дать. Дана может. Если я не смогу почувствовать это счастье, то хотя бы ты... — выпалила я одним духом, на что Теодор снова произнёс полушёпотом успокаивающее «тш-ш», так нежно, так крепко, так сильно меня обнимая.
— Если я стану отцом, то матерью моих детей будешь ты. Ты слишком рано сдаёшься, отдаёшь меня, отставляешь своё счастье на второй план, желая моего... И в этом твоя ошибка, Малышка, — он положил руки на мои щёки. Посмотрев в глаза, начал стирать слёзы поцелуями. Проведя носом по моей щеке, он прошептал:
— Пойми, я не смогу быть счастлив, пока ты не будешь счастлива. Я не смогу быть хорошим отцом, если рядом со мной не будет такой жены, как ты... Я не желаю лучшей мамы своим детям. Не желаю, — горячо зашептал он мне на ухо, его слова лились бальзамом на мою окоченелую промёрзшую душу. Я обнимала его, безудержно счастливая, любимая и любящая, готовая на всё, что он предложит мне.
— Я не отступлю теперь, даже не подумаю, — просипела я.

Тед уткнулся лбом в мой, ободряюще мне улыбаясь. Его руки проскользнули по моим щекам, волосам, после чего легли на плечи и плотно их сжали. Он потёрся носом о мой.

— Я люблю тебя, — шепнул он.
— Я тоже тебя люблю, — пробормотала я, улыбнувшись.

Теодор провёл рукой по моей щеке, после чего очень быстро зашептал.

— Сегодня же я поговорю с отцом, он против моего брака с Даной и желанием отдавать пока компанию уж точно не горит, это я понял. Говорить напрямую с Даниэль... Мне кажется, что это выйдет себе дороже, поэтому я подумал, что точку влияния на неё найти будет весьма важно. И я подумал о Грейсоне Гриндэлльте...
— Ты хочешь поговорить с её... отцом?
— Нет, Айрин. С её отцом будет говорить мой отец и твоя мать.
— Элена?! После всего того, что она сделала, чтобы разлучить нас, ты хочешь, чтобы я просила её о помощи?
— Я знаю, что сделал отец. Сперва я был так зол, что стал для своей семьи отшельником, живущим неизвестно как и где. Потом хотел мстить. Теперь, я думаю, что самый страшный удар, который я нанёс физически — это удар отцу. Потому что сейчас... сейчас я вижу в нём человека, который может меня поддержать. Думаю, он чувствует, какие эмоции на самом деле я испытываю к Дане и... Думаю, что... Он поймёт меня. Сегодня, Детка, нам нужно сделать очень важный шаг. Тебе — поговорить с мамой, а мне — с папой. Результат мы получим уже завтра.
— Ты думаешь, что от них многое зависит? — прошептала я.
— Я думаю: заварили кашу — пусть расхлёбывают, — Теодор широко улыбнулся. Я не смогла сдержать смеха и впервые почувствовала невероятную лёгкость...

***

Теодор привёз меня к ресторану, а сам поехал в офис к отцу. В голове моей слегка пульсировало, странная злость к Элене, прежде вызванная мною рассказами Тео, уже успела превратиться в сверлящую височную боль. Каблуки требовали меня держать равновесие, а извечный безутешный персонал Линкольн умолял меня улыбаться при пожеланиях «доброго дня», при изречении других любезностей. Элена сидела в своём кабинете и пила кофе — я застала её в хорошем настроении, в постоянной абсолютной готовности элегантного облика.

— Привет, — сказала я, войдя. Усевшись на кресло напротив, я полностью поровняла свой взгляд со взглядом Элены.
— Добрый день, — Элена косо улыбнулась, — Выглядишь... хорошенько невыспавшейся.

Чувствуя, что она окунула меня в краску, я закачала головой.

— Значит, этот твой Дерек — официально твой?
— Нет, — клацнула языком я, не пытаясь подавить улыбку. — Элена, понимаешь, Дерек... не то, что я хочу и он не тот, с кем я была.
— Но то, что ты с кем-то была, больше, чем очевидно.
— Это верно.
— Значит...

Элена выжидающе заглянула в мои глаза. Я тяжело сглотнула.

— Это значит, что я была с Теодором, Элена.

Мне показалось, что её челюсть ненадолго отвисла. Я встала с кресла и прошла по кабинету.

— Что это значит? — выдавила она, — Как... вы...?
— Да, мы. И сейчас я скажу тебе, что он вскрыл мне все карты против тебя. Сноу-даун, в прямом смысле.
— Но... Айрин, ведь... мы же говорили с тобой о том, что этот гадский мальчишка...
— Элена, я не прошу у тебя ничего. Мне не нужен ни контракт с Голливудом, ни твои советы, полные сверхэгоистичности, не нужны коварные сговоры с Даной, и с Кристианом Греем... Мне нужно, чтобы ты... ты и Грей старший исправили старые ошибки. Только тогда я смогу тебе всё простить. Я знаю, что... всем тем, что ты делала для меня, ты пыталась загладить вину. Сейчас, у тебя появился такой шанс. И ты его упустишь, если сегодня... сегодня, в своём ресторане не примишь Кристиана и Грейсона Гриндэлльта.
— Ты с ума сошла?! Кристиан? Теодор? Грейсон?! Что вы придумали?!
— Мы хотим быть вместе. Я и Теодор! — выкрикнула я, слёзы закипели в уголках глаз, — Однажды, вы все очень постарались, чтобы разлучить нас на невыносимые пять лет. Если ты хочешь знать свою дочь, ты сделаешь это. Если нет, что ж... ты обо мне больше не услышишь. А мы придумаем, как... как нам быть вместе.

Элена встала изо стола. Резким жестом оправила юбку и подошла ко мне. Взяв в руки батистовый платок, она самым краешком утёрла мои слёзы. После этого, она ровно и чётко произнесла:

— Не надо такого максимализма. Я жду звонка Кристиана, скажи своему Грею.

Она кивнула, после чего ушла, стуча каблуками по паркету. Я набрала номер Теда.

— Малышка? — бархат голоса коснулся сердца.
— Я сделала это.

Кристиан

— Наконец, — тявкнул я, — Я-то уж думал, что ты никогда не решишь поговорить на чистоту.

Я смерил Теодора пристальным взглядом. Он глубоко выдохнул, после чего скрестил руки на груди и обернулся к окну.

— Ну, выкладывай, — скомандывал я, делая глоток кофе.
— Отец, — начал он, посмотрев на меня исподлобья и, прижав обе ладони друг к другу, уткнул ими подбородок, — Мы оба понимаем, что брак с Даной мне не сдался ни к чёрту.
— Ба! Это ты сказал?
— Это я сказал. И твоя компания мне пока не сдалась. Совершенно.

Я округлил глаза.

— Мальчик мой, тебя подменили аисты?!
— Можно, пожалуйста, без ехидства и фригидности? Мне самому тошно от того, что я затеял. Я... знаешь, папа, мне уже не до шуток и не до издевательств.
— Я буду держать себя, как могу, сын мой, — я сдерживал улыбку, пока мой сын, как Анастейша, закатывал свои глаза.
— Я не прошу тебя ни о чём, кроме двух вещей. Первое: не подписывай контракт, воторое: разубеди Гриндэлльта в том, что наш брак с Даниэль должен состояться.
— Что у тебя в голове, Теодор Грей?
— Айрин Уизли, папа.
— Старая песня о главном!..
— Да, папа. Айрин поговорила с Эленой, она поможет тебе разубедить Гриндэлльта в правильности брака по расчёту.
— Элена? — я иронично вскинул бровь.
— Она сделает это для Айрин, — кивнул я. — Ты сможешь сделать это для меня, верно?

Я посмотрел в его полные надежды глаза. События, которые мне пришлось пережить с этой непростой историей пронеслись перед глазами. Я отставил чашку на журнальный стол, после чего встал, крепко сжал плечо своего единственного, такого дурного и такого умного, такого противоречивого сына, произнеся:

— Я в деле, Теодор. Я на твоей стороне. Но... у меня есть одно условие.
— Какое?
— Не делайте меня дедом слишком рано! — я рассмеялся, крепко обнимая его, тоже облегчённо, резво смеющегося.
— Спасибо, папа, — сказал он, посмотрев в мои глаза.

Я понял, что ради этих слов стоило жить.

— Я люблю тебя, сынок. И сейчас же позвоню старой вешалке... о, то есть, Элене Линкольн!..

***

Мы сидели с Эленой за столом и пили вино, ожидая Грейсона Гриндэлльта. Вечер брезжил за окном, солнце озолочало лучами залу ресторана. Я смотрел то на пейзаж, то на Элену, что, вдруг, прикурив дорогую сигарету, произнесла сквозь зубы:

— Наши дети — наша погибель.
— Полная ерунда.
— Как она может так сильно любить этого шалопая?! И у неё, у неё хватило смелости попросить меня помочь тебе. Тебе, Кристиан, и твоему чёртовому сыночку. Спасаю эту стерву Дану, а родную дочь обрекаю на вечные муки!
— Полегче, Элена. Я содрогаюсь, когда понимаю, как моему сыну повезло с тёщей.
— Ты настоящий кретин.
— Наши дети счастливы вместе. Зачем им мешать?
— Я бы с удовольствием отмотала плёнку на пять лет назад. Ты ведь и меня обманул. Я так понимаю, Теодор ничего не знал о контракте?
— Ничего. Но я уже достаточно расплатился за это.
— Придётся ещё расплачиваться, дорогой свёкор моей дочери.
— Теодор мне ответит за такую несимпатичную мать невесты.
— Знаешь, что?!.. — Линкольн ужасно злилась, чем очень смешила меня. Едва она встала со стула, повышая тон, как в залу вошёл администратор.
— Миссис Линкольн, прибыл мистер Грейсон.
— Спасибо, Лайон. Проводите его к нам, — мгновенно собравшись, она выдохнула и села за стол.

Вошёл Грейсон. Я слышал о том, что, в последнее время, он очень сильно сдал. Посмотрев на нас с Эленой отсутствующим взглядом, он подошёл к столу, сел, после чего кивком поздоровался с нами.

— Добрый вечер, дружище, — протянул руку я. Грейсон посмотрел на неё так же безучастно, как на сурово-холодную мину Элены.
— Добрый вечер, — с полуулыбкой произнесла она.
— Добрый, добрый, — лениво кивнул он, — У вас тут малиновое вино... моё любимое.
— Да, Грейсон, — перестав протягивать руку, я наполнил ему полный бокал.
— Для чего я здесь, Кристиан? Говори быстро, у меня мало времени... я... принёс конткракт, — он вытащил из папки документ, — Тут не хватает твоей подписи. Где она затерялась?
— Вы куда-то торопитесь? — ласково пролепетала Элена, пытаясь улыбаться.
— Я уже никуда не тороплюсь. Всё отжил, отвидел, отболел. Просто предчувствую я, что плохо мне сделается непременно. Весь месяц мучали дурные сны и магнитные бури.
— Грейсон, речь... пойдёт о контракте, вы понимаете? — ещё более беззаботно улыбнулась Элена, чуть склоняясь к Гриндэлльту, — Я, умудрённая опытом женщина, могу сказать, что отношения, строившиеся с мужчинами семейства Грей, никому особенного счастья не приносили...
— Элена! — рявкнул я.
— Да, вот, и я уже начал задумываться, правильно ли я поступаю, вверяя в руки твоему блудному сыну свою единственную Даниэль?.. Бедняжка и так настрадалась, рано осталась без матери, а потом эти таблетки... и всё из-за твоего сына. Я боюсь, что будет дальше. Но они оба этого хотят, побери их чёрт. В чём проблема, Кристиан? Жалко компании для своих детей?
— Для своих детей, Грейсон, мне ничего не жалко, это так. Но... боюсь, что Даниэль, много счастья моему сыну не даст, как и он ей, потому что их потенциальный брак строился исключительно на наших интересах, за пределами их чувств, их желаний, поэтому я и предлагаю рассторгнуть контракт...

Грейсон побогравел, уцепился ладонями в ручки стула.

— Моя дочь, моя дочь любит его, не знаю, за что, но любит!
— Вот и я не могу понять, почему моя дочь любит его сына, Грейсон...
— Но тут есть разница: мой сын любит Айрин. Я ему верю. Да, для этого должны были пройти годы, должно было пролететь огромное количество дней и ночей, но я понял это. И ещё я осознал, что хочу видеть своих детей счастливыми. Такими, какие они сейчас. Теодор счастлив и не женат на Даниэль — значит нечего его мучить!
— Если моя дочь будет страдать из-за него, я лично прикончу его...
— Прекрати, Элена! Дай мне поговорить с Грейсоном!
— Нет, для начала, послушай меня! Я делаю это для Айрин, я надеюсь, что он сделает её счастливой. И клянусь вам, Грейсон, я встану на вашу сторону, если...

Элена замерла, прекратив есть глазами мои, смотря прямо на Грейсона. Я перевёл на него взгляд.

— О, заснул от этой женщины, дружище...
— Заткнись, Грей. Посмотри на его лоб. И на то, как он опустил голову.
— О, господи!
— Звони в 911, займись им, а я займусь контрактом!

...Ровно через полчаса, в больнице была официально установлена мгновенная смерть. Оторвался тромб. Конткракт Элена уничтожила до приезда врачей и полиции. С юристом, который прослеживал путь договора Элена созвонилась в ту же страшную ночь, решив и сумев уладить всё за круглую сумму.

Мы с Тедом сидели в больнице и с диким ужасом ждали, когда приедет Дана. Она приехала и ужас оправдался.  

Даниэль

Воспоминания для меня, сейчас, сродни слову ад. Та ночь в больнице запомнилась мне безумно дикой сердечной болью и рыданиями до спазмов в грудной клетке. Но это было только начало мук.

Душный, отвратительно-летний день болезненно свербел сгущённым воздухом и смрадом в лёгких. Отца больше нет. Матери тоже. Оба в плотно закрытых ящиках. А я одна, со смертельной пустотой на душе и полной потерей нравственного духа. Люди, люди, люди. Их так много, особенно на похоронах. После шока и слёз всегда приходит некоторое притупленное чувство горечи, смешанной с приторможенным осознанием действительности. Хочется просто задавать вопросы: «что со мной?», «что я здесь делаю?» В Японии психиатры придумали чудную изолированную от постороннего слуха комнату, в которой вдоволь можно кричать. Мне кажется, я бы так могла целый час или — до потери сознания и голоса, чтобы постараться выпустить всю боль, всю тревогу, всю мою нерастраченную скорбь. Но и этой комнаты мне бы не хватило.

После отцовских похорон я около двух недель ни с кем не говорила. Только ребёнок в моей утробе не давал мне сделать новые злосчастные надрезы в зоне вен на запястьях. Я понимала, что сейчас — в данный момент — я лишилась самого главного. Тыла. Защиты. Отцовской заботы. Прикрытой подноготной. Я подозревала Теодора в том, что он не только изменяет мне с Айрин — причём, неприкрыто, это я прекрасно знала — но и то, что он ловко сошёлся со своим отцом и теперь, при встречах, я чувствовала себя для этой семьи лишней. Фиби и Адам объявили спустя неделю после панихиды Грейсона Гриндэлльта, что ждут ребёнка. Старшие Греи и Теодор быстро переключили внимание с моей потери на счастье Кригов. И моя скорбь была только моей скорбью. И только мой, мой мальчик был моим утешением.

Я решила назвать его Дорианом. Фамилию дал Грей, имя с меня. Единственное, что нас связывало с Греем, это общий, на двоих любимый роман Оскара Уайльда. Теперь, это был ещё и мальчик. Наш сын. Но я не говорила об этом ему, потому что все его мысли и всё его время было сейчас направлено на треклятую Айрин Уизли. И вся его любовь. И если бы он узнал, он вряд ли бы отказался от Айрин, скорее, попросил бы меня убить его. Но ни за что бы я этого не сделала. Порой, мне казалось, Тед мог отречься от всего человеческого, от всего святого, чтобы быть рядом с Айрин. Но наш сын будет жив, пусть только благодаря мне.

Вчера, мною был услышан разговор Кристиана с Теодором о том, что чуть позже, в этом месяце — сентябре, он отправится с Айрин в Грецию. Когда оставались считанные дни, Теодор объявил мне, что съезжает от меня в свою холостяцкую квартиру. Да, я прекрасно знала про эту квартиру «для встреч с Айрин», знала и то, что так он хотел скрыть эту поездку. Но я собрала чемоданы, где преобладали, в основном, вещи для курорта. Они лежали открытыми на его постели. Когда я вошла в комнату, он долго, долго, выжидающе смотрел на меня. А мне... мне впервые было на него всё равно. Мне хотелось немного счастья.

— Что, Теодор? Рассчитывал только на Лидию? Не ожидал, что я хорошая хозяйка?
— Да нет, просто... откуда ты знаешь, что...?
— Ты собираешься с Айрин в Грецию? У меня хороший слух и уже чистая совесть. А ещё, ты выглядишь чрезвычайно уставшим, милый. Тебе правда нужно отдохнуть...
— Даниэль...
— Ты правда вянешь и сохнешь, даже если день без неё. Похож на наркомана без дозы. Утомлён всеми церемониями с похоронами, загружен с компанией, да?.. Но с Уизли ты другой. Не знаю, что она делает. Возможно, она шаман, который танцует на твоём члене или индийский факир, дудочкой поднимающий его из штанов, но у неё прекрасно получается приводить тебя в чувства.
— Дана, ты...
— Я знаю, кто я, кто ты, кто Айрин. Я всё прекрасно знаю. Не надо лишних слов. Хоть клонируй эту свою Айрин, хоть вкалывай её кровь в свою, имей её, пока сердце не встанет, только вернись живым, а не тем, что я вижу.
— А если не вернусь? — спросил он серьёзно. Внутри меня всё содрогнулось.
— Ты на это способен, я знаю... Только тогда, я стану нынешним тобой. Ты будешь так жесток ко мне?..

Он молча разглядывает моё лицо. Видимо, смотря на него, он думал, что сделать мне хуже уже можно только одним способом — убить меня. Я медленно подошла к нему, еле волоча за собой ноги.

— Меня жизнь уже наказала, — слеза скоро стекает по моей щеке, — Я всегда была той, что шла по жизни смеясь, а ночами ревела в подушку. Сейчас... моё бледное лицо и реки на щеках никого не удивят. Но я не жалею. И ты меня не жалей... Однажды, я полюбила чужого мужчину. Чужого мужа. Владельца чужого сердца... И я никогда об этом не пожалею, потому что... никто не смог бы заменить тебя, Теодор Грей. Я благодарна тебе за то, что учусь отпускать... Только после смерти папы, мне... безумно одиноко. Впрочем, к счастью, тебе не понять. Твои мысли сейчас не здесь. Да и ты, уж точно, сейчас не здесь... поэтому, я тебя прошу. Уходи. Скорее.

Он долго смотрел в мои глаза, а потом спешно ушёл, закрыв чемоданы и унося их с собой. Я поняла, что его больше не верну. Но ребёнок был моим спасением. Был моей новой любовью и козырем. И зная, как Грей старший трясётся над своей дочуркой, которая вот-вот должна преподнести ему внука или внучку в подарок, я решила пойти к нему.

И следующем же утром, я оделась и вышла из дома, начав осуществлять свой план «А».

— Я живу, точно в телевизоре с плохими новостями, — доносился из гостиной его бас, после чего тихая, успокоительная речь домработницы. И снова продолжение. — Дети, матери, отцы, внуки... Никакого покоя! Завтра же я прикажу собрать чемоданы, еду на остров Святой Елены, где больше никогда не буду на связи с внешним... нет, никаким не миром! Настоящей войной!
— Остров Святой Елены, — тихо произнесла я, слабо улыбаясь и поправляя на себе чёрный, брючный костюм, входя в комнату, — Вы решили повторить путь Наполеона, мистер Грей?
— О, теперь, дамы и господа, к нам мисс Гриндэлльт с плохими новостями!
— Почему сразу с плохими, мистер Грей?
— Потому что хорошие больше не в моей компетенции.

Я покачала головой, чуть приобнимая его, здороваясь ближе.

— Эдуарда, оставь нас. Мне кажется, у мисс Даны ко мне серьёзный разговор. Я увидел это по её взгляду.

Его домработница, распрощавшись с нами кивком, покинула нас.

— Ну? — усадив меня на диван, он обернулся ко мне. Я нервно смочила языком губы.
— Прошу прощения за свой, до сих пор, не слишком блистательный вид. И за то, что я довольно долго прибывала в состоянии... «ничего и никого не хочу».
— Достаточно извинений, Дана, — сжав мою руку, с пониманием произнёс он. Коротко кивнул.
— Для начала, я бы... хотела спросить, как... как обстоит дело с контрактом? Я считаю, что если вы его подпишите, мы сможем обручиться с Теодором и без свадьбы, едва он вернётся из... путешествия.

Кристиан Грей тяжело вздохнул.

— Дана... однажды, я вмешивался в судьбу Теодора, о чём потом очень долго и часто жалел. Так что вот, что я скажу тебе: договора нет. Я говорил с приставами и юристами, когда ты... когда тебе было слишком плохо. Контракт не был найден нигде. Не было и завещания твоего отца. Но тут, дело ясное, всё идёт тебе, ведь ты единственная наследница. Но и никакого договора не было.

Я с каменным лицом смотрела на Кристиана Грея.

— Вы не обманываете меня?
— Нет, Даниэль. Если этот договор был уничтожен, в чём я убеждён более прочего, твоим отцом, то и не надо ворошить сожжённые бумаги и искать новый хомут на шею. Ты молодая, красивая, умная девушка. И мой сын не стоит твоего ногтя, Даниэль.
— Не стоит. Да, — слабо усмехнулась я, вдоль сердца бежал ток, — Я... я беременна от вашего сына, — выдавив это, я заглянула прямо в глаза Кристиану. Он часто заморгал.
— Что?.. Э-э, Дана, не шути так!
— Я беременна. И я не шучу. И могу предъявить все нужные доказательства того, что жду ребёнка.

На несколько минут, Кристиан Грей закрыл глаза, откинувшись на спинку дивана. Затем, встал и прошёлся вдоль и поперёк гостиной.

— Дана, а ты уверена, что это ребёнок. кхм, Теодора?
— Вы пытаетесь меня оскорбить?
— Да нет же! Ничуть! Насколько мне известно, у вас были отношения, мягко сказать, непринуждённые. Теодор рассказывал мне об этом.
— Эти «непринуждённые отношения» таковыми были только для Теодора. Я же... я любила его. И не могла изменять.
— О, Дана, милая, послушай, — заговорил он быстро, почти шёпотом, снова сев рядом, — Скажи мне... мало ли на свете мужчин, м-м? Большинство из них спят и видят, такую дородную, красивую, богатую невесту...
— Неужели вы не верите, что это ваш внук? Ваша кровь!
— Дана, послушай... Я ничем не могу препятствовать Теодору. Если ты действительно ждёшь ребёнка и действительно этот ребёнок, ребёнок Теодора, то ты обязательно поймёшь меня, какого это, препятствовать ему! Я, Ана, мы всегда готовы помочь тебе и тому малышу, которого ты носишь под сердцем, но ратовать за тебя и мешать снова счастью Теда и Айрин, я... я не могу.
— Вас мучает чувство вины, вы хотите мне помочь...
— Я хочу помочь своему сыну. Однажды, когда ты станешь матерью, ты поймёшь меня.

Колючий ток пробрался по венам. Я сжала губы, смотря в стену.

— Наверняка, моим родителям этого было бы не понять. Каждый жил своей жизнью и был ею доволен, а я... была чем-то вроде хорошо обучаемой и понятливой декоративной собачки, которую можно передавать с рук на руки и, если что, поручить нянькаться со мной чужим тётям. Я была одинока. Всегда сама.
— Поэтому из тебя и вышла такая хорошая девчонка, Даниэль, — Кристиан нежно улыбнулся мне и крепко сжал мою руку, — Я правда так думаю. Ты... тебе просто...
— Просто я неудачница. Все, кого я люблю, либо ненавидят меня, либо используют. Люди научили меня быть жестокой и черствой. Научили меня не любить. С удовольствием бы сейчас нырнула в залив и не вынырнула. Но сейчас, в это время года в нём столько же грязи, как и везде... Поэтому противно.
— Дана, ты ждёшь ребёнка. И эти мысли должны быть постыдны для тебя. Я могу помочь тебе с твоим бизнесом, твой ребёнок никогда не будет знать нужды...
— Мой ребёнок... я верно понимаю, что даже если когда он родится, я сделаю ДНК, вы или Элена придумаете, как исправить правильность теста?
— Дана!
— Мне всё понятно. Можно только одну просьбу.

Он тяжело вздохнул, поправляя ворот рубашки.

— Конечно, Дана.
— У моего сына будет ваша фамилия. Знайте, что очень скоро у вас родится внук. Его будут звать Дориан Грей.

Кристиан коротко кивнул, сжав губы.

— И... можно ещё одну просьбу. Хотя, наверное, вы с удовольствием её выполните. Не говорите ничего Теодору о нашем разговоре.
— Будь спокойна, Дана.
— Спасибо вам, мистер Грей.

Улыбнувшись из последних сил, я отвернулась от него и последовала к своей машине.

В голове горел план «Б». Жди вестей, Айрин Уизли.

Айрин

Я просто не могла поверить своему счастью. И как бы мне не было жаль Дану, я не могла не чувствовать той лёгкости и свободы, которая ежедневно накрывала меня. С заботой Теда, его поцелуями, его голыми завтраками, нашими разговорами по душам и очень долгими минутами наслаждения, я забывала об ушедших во тьму годах и ощущала счастье. Неподкупное, неподдельное, животворящее. Но, кроме прочего, я понимала, как сложно и трудно было ему в последнее время, поэтому ни на секунду не задумавшись согласилась на поездку в Грецию с ним. Он просил это так, будто от этого зависела вся его жизнь. И я могла ответить «да».

Это представлялось мне самым настоящим раем на Земле. Только мы вдвоём. Только море. Только прекрасная архитектура и безумно приятное предчувствие счастья, служащее преддверием в новую жизнь.

— Айрин, не забудь кремы для загара. Я купила тебе целый ящик. Это L'Oréal.
— Элена, — протянула я, пытаясь застегнуть второй чемодан, — Ты собираешь меня, как в джунгли на вечное пребывание. Мы едем туда на неделю. На неделю, слышно хорошо?
— Не издевайся. Я знаю, что тебе это всё пригодится.
— Не пригодится, если самолёт не взлетит от тяжести моего багажа.
— Умоляю тебя, Айрин. Ты стала напоминать мне Теодора и его безутешную родню.

Я широко улыбнулась.

— Родня — это мистер Кристиан Грей?
— Айрин Уизли!
— Ладно, ладно, всё. Я молчу, — рассмеялась я, глядя на раздражённую Элену.

Мобильник запиликал в кармане, оповещая об СМС. Неизвестный номер, а первая строчка под ним: «Айрин Уизли, это Даниэль Гриндэлльт».

— Боже, — прошептала я.
— Что там? — спросила Элена, подойдя ко мне.
— Сообщение от Даниэль.
— И?
— И... я его сейчас прочту.

Тяжело сглотнув, я принялась изучать глазами следующий текст:

«Я пишу тебе, чтобы кое-что сообщить. Хотя мало надеюсь на благосклонность судьбы ко мне. Возможно, ты даже не прочтёшь это послание. Наверное, так бы было даже лучше для тебя. Для вас с Теодором. Но если ты взялась читать, так знай: я жду ребёнка от него.После многочисленных кошмаров со времён похорон отца, меня посетила сказка. Я видела его, своего сына во сне. Это будет очень красивый мальчик, имя которому Дориан. Теодор об этом не знает. Об этом знают только единицы и ты в их числе.Если ты хочешь, чтобы Теодор знал своего сына, просто отпусти его. Знаю, тебе это не в первой. Не отнимай его у меня. Он и мой сын, которого я ношу под сердцем — это всё, что у меня есть. Если ты не отдашь его мне, то... то живи с тем, что его сын будет расти и не будет знать, кто его родной отец. Если ты скажешь Теодору о том, что я написала, я отомщу тебе. Решай сама».

Я смотрела на текст СМС, открывала и закрывала рот. Мне было нечего сказать. В одну секунду девяносто пять процентов моего сознания перешли на сторону Даниэль, но Элена выхватила мой мобильник... Изучив глазами текст, она жёстко произнесла:

— Даже не бери в голову, Айрин Уизли. Не думай ничего откладывать. Это чистой воды письмо женщины, оказавшейся в безвыходном положении. Контракта нет, отца, который решит все её проблемы, тоже. И сейчас она хочет разрушить ваше с Теодором счастье.
— Ты не можешь быть уверена...
— Я уверена, Айрин. Это вполне логично. Если бы она была действительно беременна, она бы по максимуму изворотливо сказала Теодору Грею.
— Возможно, она боится, что Тед заберёт ребёнка у неё. Ведь я же не могу иметь детей.
— Дана об этом не знает, а у Теодора кишка тонка для такого дела. И потом, рано говорить, что ты не можешь. Близкий родственник Теодора и друг — Адам, или Арман Криг, завёз настолько полезное медицинское оборудование, что вся Америка трещит только одним названием этого филиала и его именем. Всё впереди. А про Даниэль — забудь. Вы улетаете завтра утром?
— Тео сказал, что будет лучше, если мы полетим ночным рейсом сегодня. Он очень угнетён тем, что произошло в жизни Даниэль.
— Она отчаялась. И поэтому выдумала этот фарс. Никакого ребёнка она не ждёт. И об этом, действительно, не стоит говорить Теодору.
— Ты так думаешь?
— Я уверена, Айрин.

Я кивнула, а затем взяла коробочку с кремами для загара, убрала в чемодан. Снова плотно закрыла и провела рукой по молнии.

— Айрин, а что касается предложения Голливуда?
— Это... это не моё, Элена. Моё — это Сиэтл. Моё — это Теодор и хореографическая школа. Кроме того, я недавно созванивалась с Дереком и он сказал, что для моей труппы девочек он устроит их первое большое турне. От Нью-Йорка до Лос-Анджелеса. Так что, я знаю, чем я буду заниматься.
— Для начала, вы с Теодором отдохнёте. Думаю, вы это заслужили.
— Элена... Я ещё раз хочу сказать «спасибо» за то, что ты сделала.
— А я хочу сказать «спасибо» Хайден Уизли. Она вырастила слишком хорошую девочку.

Элена так тепло улыбнулась, что я не смогла сдержать улыбки. А руки снова зачесались, прося крепких объятий. Я не могла этого ожидать или предвидеть: но она протянула ко мне руки и обняла так крепко, что мне стало больно.