Swimming pool
Адам
Фиби, положив голову на мои колени, смотрела, по всей видимости, слишком мирные сны: она не шевелилась, дышала глубоко и тихо, а на губах, что изредка подрагивали в сонной истоме, чаще и чаще появлялась детская чистая улыбка, которой так хотелось любоваться, не отрывая глаз. Я бережно держал её на своих коленях, боясь выдохнуть и разрушить то нежное мягкое облако, что сладким духом сна веяло над всем её лицом и фигурой. Она ждала меня до двух часов ночи. Когда я пришёл, — изнеможённый беседами и алкоголем, — я бухнулся на диван. Фиби очень тихо вошла в комнату, стянула с меня куртку, а затем, не сказав ни слова, как кошка свернулась клубочком, положив голову на мои колени... и уснула.
— Спи, моя Фиби, — прошептал я, вплетая пальцы в каштановые шёлковые волосы, мечтая продлить это упоительное мгновение спокойствия, которым меня окутывало это чувство... опеки и заботы.
Заботы о той, что придала значение всему, что происходило в моей жизни.
— Нельзя много спать, — послышался сонный шёпот и блаженно детский зевок. Я с улыбкой глядел на неё, пока она прикрывала ротик рукой, которую вытащила из-под тёплой загорелой щёчки.
Умные серые глаза открылись, она нежно улыбнулась, смотря на меня сквозь длинные ресницы. Часто поморгав, она полностью проснулась и теперь уже села на диване рядом, потирая глаза. Взяв её за талию, я потянул её к себе, чтобы усадить на свои колени:
— Моя Фиби, — улыбнулся я, потираясь носом о её нос, — Ещё даже не рассвело. Ты могла бы поспать ещё...
— Нет, — шепнула она, положив палец на мои губы, — Я... я должна сходить в церковь.
Она провела рукой по моей щеке, пока я непонимающе хмурился.
— Должна? Почему должна? Ты ничего никому не должна, Фиби, — я пристально посмотрел в её глаза.
— Ты ошибаешься, Адам, — прошептала она, — Все мы в долгу перед Господом.
Фиби поцеловала меня в лоб, поднялась с моих колен. Её взгляд был направлен в сторону неба, наливающегося красным вином зарева. Оно так широко и свободно расстилалось за огромным окном, а Фиби на его фоне казалась такой лёгкой, воздушной, хрупкой, что у меня не было сомнений: она может превратиться в птицу, завоевать это небо и окрасить крылья в цвета августовского рассвета, в котором уже читался запах зноя, жасмина и ирисов.
— Но перед тем как я уйду, я...
Фиби обернулась ко мне, тяжело выдыхая и заводя тонкие бронзовые от солнца руки за спину.
— Я хочу попросить тебя не уходить так надолго от меня, — не понимая, я пристально смотрел на неё, — Я понимаю, ты давно не видел друзей, не выпивал с ними, не посещал бара, не виделся с кем-либо ещё, кроме меня, но чувство меры, оно... оно во всём необходимо, — Фиби покачала головой, сглотнув, пока я растягивал губы в широкой улыбке.
— У морского побережья мы никакой меры не знали, миссис Криг. И могу быть уверен, что вам это нравилось, — подойдя, я обнял её талию.
— Адам! — вспыхнула она, заливаясь румянцем, который постоянно сводил меня с ума.
— Не красней, Фиби Криг. Иначе, вместо храма, ты пойдёшь в спальню, — я провёл носом по её шее.
Она шумно выдохнула, крепко вцепившись в мои плечи, изогнулась так, что я вынужден был оторваться от шеи и заглянуть в её глаза.
— Я скучала по тебе. Невыносимо тебя делить. И я хочу просить у Бога дать мне терпения и...
Дыхание у неё перехватило, едва я прижался к ней ещё ближе.
— И?
— И чтобы наш будущий ребёнок родился здоровым, — на её глаза налегли тяжёлые струи вод, что магнитились к её серебру и не имели права скатиться, ведь это было счастьем.
Счастьем, что лишило меня дара речи и заставило поцеловать её губы так, как я их никогда не целовал.
Любовь к ней, радость приближающегося ощущения отцовства... Я? Отец? Был ли я готов к этой роли? Господи, с ней, с этой блистательной монашкой я готов на всё и невозможно для меня лишь одно — я не смогу разлюбить её.
Я лично довёз её до церкви, хотел было рука об руку зайти с ней в эти своды чистой католической веры, но она отпустила меня. Фиби менялась всегда, едва видела святые обители, иконы, библейские книги. Было что-то потаённое между ней и храмом, скрытое от посторонних глаз и поэтому загадочное. И когда я был там с ней, то невольно казался третьим лишним. Там была она и её вера. Там была она и её душа. Там была только она и её Бог.
В ярком свете свечей, под покровом кисейного платка, покрывающего её роскошные волосы, она была похожа на ожившую фреску юной неприступной девы греческого образца. Она молилась пылко и тихо, только лишь в глазах загоралась всеобъемлющая любовь, да сострадание разливалось лихорадочным румянцем на мягких щеках. Бывало, что глаза её наполнялись слезами — о, эта чистейшая вода, отражающая блеск восковых огоньков... Я не могу без умиления смотреть на её светлое лицо, на то, как её дрожащие хрупкие руки сжимают свечу пред святым ликом, а губы неслышно шепчут молитву. Мне никогда не было доступно столько искренней и душевной чистоты, которую я видел в жарких молитвах Фиби и воспевал всей душой внутри, закрывая сознание, отталкивая былые свои каноны, и любовался ею, отдаваясь во власть непорочного счастья. Я — тот испорченный, по молодости презрительный, эгоистичный и чрезмерно язвительный — менялся с ней. Только с ней одной. Она — естественная. Она — моя загадка.
Нельзя было установить ни одними часами в мире, сколько я так простоял, смотря на неё. Да и она сама не замечала ничего, не чувствовала ни усталости, ни обжигающих капель воска на тонких пальчиках. Закончив, она выдохнула, добро и нежно улыбнулась мне. И только когда мы сели в машину, она положила свою руку на мою, тихо произнеся:
— Ты сможешь отвезти меня к маме и папе, пред тем, как поедешь на встречу с Яном? Вы вчера договаривались о ней при мне, по телефону.
— Да, конечно... Ты хочешь рассказать родителям о том, что скоро нас постигнет родительская участь?
— Нет, я просто соскучилась... Об этом мне бы хотелось объявить им с тобой, немного позже. Я сама ещё с трудом верю нашему счастью. Всё это похоже на сон... — она нежно улыбнулась, откидывая голову назад и глядя на проплывающий за окнами пейзаж города. Я нежно сжал её руку, и, естественно, выполнил её просьбу.
Поздоровавшись с Греями старшими одними только кивками, выглянув из машины, я попросил их не счесть за грубость моё приветствие и отказ отобедать, так как я действительно дал обещание своему братцу. Поцеловав руки Фиби, веки и щёки, я, буквально через двадцать минут, уже сидел напротив своего счастливо улыбающегося братца, который с каким-то детским восторгом рассматривал меня, пересыпая фразами так же легко и непринуждённо, как дышал.
— Ты помнишь, я надеюсь, про наш день рождения, дружище? — откинувшись на спинку плетённого кресла, произнёс он, — Один на двоих. Хотя... Пардон! — он выставил обе руки вперёд, сдерживая улыбку, — У тебя уже, может, новый день рождения? Ты ведь всё изменил. Наверное, я тебе сильно досаждал в детстве, что теперь у тебя... абсолютно всё отдельное.
— Нет, Ян, — я серьёзно посмотрел в его глаза, — Ты не досаждал мне.
— Ладно, я шучу! — рассмеялся он, — Знаешь, я подумал, что этот день рождения мы должны отпраздновать не в кругу семьи. Устроим его вдвоём, некоторый междусобойчик. Не будем вмешивать в это родителей. А-то наведут тётушек, дядюшек... Столько праздников в одно лето даже родительский замок не выдержит. Они отметят сами. Будут вспоминать, как мы были милы, как мы были хороши...
— Ты — да. А я — нет, — поиграл я бровями.
— Ну ладно, ладно, — протянул Ян, — Не скромничай. Ты тоже был милашка, до определённого времени, — он отпил бренди, сощурившись поглядел у меня за спиной, начиная задумчиво и отчётливо излагать свои следующие мысли, — Итак, недавно была свадьба... Я думаю, все устали от чопорных застолий. Поэтому, я предлагаю снять частный бассейн у Билла. Огромный участок, фонтаны из земли, глубокий бассейн. То есть, отметить свой день рождения так, как мы давно мечтали. Помнишь? Так мы хотели отметить общие пятнадцать. Ровно десять лет назад.
— Помню... И родители даже пообещали нам это. Но за день до этого придумали сотни отговорок. Плохие оценки и так далее...
— Нас прилизали, как двух мопсов, — сплюнул с досадой Ян, — Напялили на нас маленькие фраки и эти «бабочки», что напоминали змей. Позвали тех самых тётушек... Сколько им было тогда? Боже мой, они и тогда были старыми!
— Ян, ты стал очень, очень язвителен, — пытаясь подавить улыбку, наигранно строго заметил я.
— Станешь тут! Посмотрел бы я, как бы ты пережил смерть брата, остался бы один у родителей, потом все появились снова! Как в плохой пьесе. У меня тоже, казалось, жизнь кончена... Поэтому я и женился, — заключил он, опустошив бокал до дна. Я прыснул от смеха.
— А помнишь, как родители хотели даже нашу свадьбу устроить в один день? — выгнул бровь я.
— Да. Наверное, не хотели тратиться особо, — Ян повёл плечами, сдерживая улыбку до ушей.
— Тётушки ведь одни и те же, — парировал я, уже не пытаясь подавить ухмылку.
— Теперь ты стал язвить! — рассмеялся Ян, в воздухе тыкнув меня пальцем.
— Да нет, я же шучу, — теперь я уже ставил руки в защитном жесте, широко улыбаясь.
— По-моему, теперь эти тётушки будут жить вечно, ты же завёз медицинское оборудование, — с лицом философа заметил брат.
— Ян! — воскликнул я.
— Ладно, Адам, ладно... Всё же, я от души рад, что ты появился, — он тепло посмотрел мне в глаза, — Так что же, снимем бассейн у Билла?
— Да, — улыбнулся я, — Только не надо надувных шариков. Меня уже тошнит от розового цвета.
— Нет. Вода там голубая. Шары можно сделать голубые.
— Нет. Что-то на голубое тоже не тянет...
Посмотрев друг на друга после мною произнесённого, мы снова залились громким хохотом. Как в былые времена...
— Так что ты предлагаешь, чёрные? — прервал наш смех Ян.
— Нет, я предлагаю белые шары с эмблемами. Марки машин, одежды...
— Твоего медицинского оборудования...
— А это идея! — рассмеялся я.
— Дарю! — развёл руками Ян, — А вообще... Я предлагаю разноцветные связки полупрозрачных, глянцевых гелиевых шаров по участку!
— Должен признать, эта идея лучше, — кивнул я.
— Конечно! Это же я предложил.
— Хорошо, ты умница, Ян. Я согласен.
— Ну, вот... А теперь... Зовём всех! Врагов, друзей... Всех, кто родился в близкое к нам время, кто прожил с нами эту жизнь.
— Ты знаешь, а двадцать пять лет не так уж и мало...
— Конечно не мало, — ухмыльнулся Ян, принимая наполненный сияющей в солнечном свете жидкостью бокал от официанта, — Это уже только старые маразматики говорят: «Мой мальчик!», — сгримасничал Ян то ли Грея старшего, то ли Стефана, то ли нашего отца. Я снова засмеялся. — Какой к чёрту мальчик, а?
— Но родители обидятся, если мы их не пригласим...
— А мы сделаем вид, что они нас не пригласили. Разборки после бассейна.
— Нет, но действительно...
— Действительно: пошлём мамам по букету, папам по бутылке виски.
— Мамы — нюхайте, папы — пейте! — заключил я.
Мы дружно расхохотались. Я подумал о том, что действительно скучал по этому чертяке. Что-то было в нём, что отражало меня, но он казался таким другим, таким изменившимся, не схожим со мной ни в малейшем жесте. Порой, меня это расстраивало, а порой — что бывало чаще — приводило в настоящий восторг.
— Ладно, давай серьёзно... Какие будут закуски? — улыбнулся я.
— О, дружище, не парься! — махнул рукой Ян, — Всё равно все наши бабы на диете... Или, как у них это принято говорить — на правильном питании... Торт только для того, чтобы кинуть в воду.
— Идею о торте доверь мне, — улыбнулся я.
— Хорошо, — кивнул Ян, продолжая, — Барана на вертеле делать не будем, для бассейна это тяжело...
— Да, я тоже так считаю.
— Значит, суши, канопе, фрукты, шампанское... Короче, всё это можно заказать в одном ресторане.
— Можно заказать в «Бризе», у Фабиана, — предложил я.
Ян грустно посмотрел на меня.
— Этого ресторана больше нет, Адам.
— Как нет? А что стало с Фабианом? Он разорился? — изумился я.
— Да. И застрелился, — тут же, исполненный печали, произнёс Ян.
— Правда? — чуть слышно спросил я. Посмотрев на моё каменное лицо, Ян не выдержал и захохотал, заставив меня стукнуть его по плечу.
— Да ну, брось! — протянул Ян, — Конечно нет! Он уехал к брату в Израиль.
— К брату? — улыбнулся я, — Похоже, ему в жизни тоже не сладко было...
— Тебе было не сладко без меня? — вдруг, посерьёзнев, произнёс Ян.
— Знаешь, Ян... Может, это покажется тебе смешным. Но тогда в разлуке... Я очень часто вспоминал тебя.
— Да, но знаешь... смеяться не хочется. Стало грустно.
— Почему? — спросил я.
— Потому что я старался не вспоминать тебя, — тихо произнёс Ян.
— Вот как...
— Потому что когда я вспоминал тебя, меня мучила совесть. Я вспоминал, сколько пакостей тебе сделал, как малодушно тебя ненавидел, или думал, что ненавидел... Вспоминал, сколько у тебя неприятностей было из-за меня, хотя и у меня из-за тебя их было не меньше. Но ты-то умер, а я жив... А живые всегда виноваты перед мёртвыми.
— Я не мёртв, я жив! — всплеснул руками я.
— Но это теперь известно! Тогда-то мне никто об этом не сказал... Хоть бы самолётик прислал!
— Хрустальный, как Фиби? — улыбнулся я.
— Нет, бумажный, — засмеялся он, хлопнув меня по плечу.
Мы расстались до завтрашнего дня в прекрасном настроении. С меня — оставались организационные и декоративные вопросы, с Яна — приглашения наших друзей и врагов, (я нисколько не сомневался, что он имел ввиду мисс Гриндэлльт), напитки и угощения, а так же — костюмы Нептуна и Тритона, для нас, этаких царей бассейна. Я помнил про своё обещание обдумывания сюрприза с тортом, но прежде чем заниматься чем-либо остальным, мне безумно хотелось подобрать купальник к идеальной фигуре моей любимой жены...
Даниэль
Получив приглашение от Яна и Адама ещё вчера, я прекрасно знала, какой надену купальник, какой помадой накрашу губы; как буду вести себя с окружающими, улыбаться, отвечать о ближайшей свадьбе на многочисленные вопросы всех желающих. Я продумывала всё, но стоило ли мне это делать? Теодор никогда ни о чём не задумывался, и я это поняла, только живя рядом с ним. Но даже это для меня не было бременем, это было для меня счастьем. Я уверена, что могу быть ему еще больше полезнее, чем раньше думала. Я следила за всем, что его окружает. Я узнала, что он любит, а что терпеть не может. Я знаю наизусть его расписание, знаю счёт его рубашкам и костюмам. Знаю, что ждут от него родители, почему так, а не иначе, они смотрят на него... Я пыталась отчётливо понять психологию его семьи. Она была очень далека от моей.
Не только от моей собственной, но и от психологии моей семьи. Я пытаюсь припомнить те славные дни, когда я была действительно нужна моей матери или моему отцу. Трудно припомнить точный момент того моего подросткового периода, когда я официально поставила ярлык: я маленький, зыбкий, ненужный и заброшенный до поры-до времени проект. Страшно вспоминать, каких трудов мне стоило заставить себя полюбить собственную натуру. Так же страшно вспоминать те дни, когда родители были вместе, только потому что была я. Они смотрели на меня, как на дорогую игрушку, которую нужно удачно выдать замуж, обучить всему, дать в руки деньги, научить правильно распоряжаться ими. Меня хотели научить сдерживаться, научить говорить, научить молчать, научить улыбаться, когда хочется поднять руку и замахнуться на живое... Но они не успели этого сделать, благодаря папиному утешению в одной работе и постоянным изменам и скандалам мамочки, в которые были вплетены пол-района, в котором мы жили. Я любила своих родителей, как мясо и как торт — понемногу и раздельно. И со временем, научилась всему сама. Жизнь прекрасный учитель, как ни крути.
Поправив волосы под дорогой французской шляпкой, я высвободила один локон. Довольно улыбнулась своему отражению, надевая роскошный пляжный кардиган, замечательно сочетавшийся с тёмно-синей шляпкой и таким же раздельным купальником в стиле Мэрилин Монро. Из-под ресниц посмотрев на свои запястья, я взяла водостойкий тональный крем одного из самых светлых оттенков, плавно разнесла по своим убыточным местам, которые уже нашла, где убрать: клиника Максвелла давно предлагала мне свои услуги, но тогда этого хотел отец... А теперь, хочу я.
Я вспомнила, как страдала, когда матери не стало. «Человек, поддающийся стрессам с такой лёгкостью, всегда будет в зоне риска», — слышались мне слова психиатра, — «Возлюбите себя, Даниэль. Суицид — дословный перевод — я себе не нужен, я дрянь, такая дрянь не нужна на Земле».
Сморщившись, я смотрела на себя в зеркало на трюмо, пока эти воспоминания кружились в моей голове. Выдохнув, я снова смогла вернуть себе осанку, улыбку, точно ничего и не было.
«Ты сильная, Даниэль. Ты красивая и независимая», — повторила я в мыслях давно познанную истину.
— Даниэль, ты уже готова? — весёлый голос Теодора раздался так неожиданно, что я чуть ли не подавилась воздухом. Он выходил из гардеробной: с встрёпанными волосами, небрежно надвинутыми на нос брендовыми солнечными очками, голым торсом, в полуночно чёрных укороченных брюках с принтом пальм от Dolce & Gabbana.
«Не мужчина, а подарок», — пронеслось в моей голове, между теми давнишними мыслями, что ели меня в последнее время: «что изменилось между нами со вчерашнего дня?»
— Да, я готова, дорогой, — широко улыбнулась я, снова обращая внимание на зеркало и выделяя помадой губы, — Ты такой весёлый... И вчера вёл себя иначе. Кажется, ты пытаешься кого-то загнать в угол, — как бы невзначай озвучила я предмет своих опасений.
Теодор побледнел. Это было видно даже в отражении зеркала.
— Тебе кажется, Дана, — попытался он ухмыльнуться, как можно сексуальнее и беззаботнее. В эту же секунду я поняла обман, но паниковать было рано.
***
Стоял душный августовский вечер. Краснеющее солнце золотило воды огромного бассейна, наполненные розовыми надувными фламинго; маленькие низкие столики с напитками и закусками тоже стояли вокруг бассейна: в тарталетках в виде рыбок блестели разные сорта икры. Мини-бар, с дорогой широкой стойкой, изготовленной из бамбука, стоял поодаль бассейна, за ним хозяйничал молодой симпатичный парнишка. В той же зоне стояли круглые столики для фуршета: фрукты, суши, канопе. Возле бара был установлен фонтанчик из бутылок дорогого розового шампанского: оно лилось прямо в бокалы, вспенивалось, а работники переставляли новые и новые. Купальная зона была разделена на две части: первая — глубокий бассейн с кристально-чистой водой, вторая — фонтаны, водяные горки, установленные прямо в специальных отсеках на земле и выносящие людей в бассейн поменьше. Шезлонги, стоящие близко к воде были самым желанным местом: свежесть, вот чего просил каждый пришедший.
Сложив подарки в специально уготовленное для этого место, куда нас и отвела красивая и сияющая в медном дорогом купальнике Фиби, которая уже могла похвастаться превосходным естественным загаром, мы с Теодором прошли к шезлонгам. Но едва он положил свои солнечные очки на шезлонг, то поворотил к душевым кабинам.
— Я пришёл плавать, — беззаботно произнёс он, я остановила его за руку.
— Может быть, дождёмся именинников? — спросила я, поднявшись. Он немного напрягся, когда я положила руку на его бицепс и поднялась ею к его идеальной шее. — Это будет неприлично, если ты сбежишь сейчас же, — выгнула бровь я.
Он кивнул. После чего, сглотнув, высвободился из моих полу-объятий. Я со спокойствием приняла это. У меня уже не было сомнений, что он был с ней. Не было сомнений, что она ещё появится здесь. Я уже приняла решение. Это я знала точно...
Тем временем, чей-то звонкий голос заставил всех пришедших обернуться к бассейну:
— Дамы и господа, вас приветствуют юбиляры... Внимание, короли стихии: Адам и Ян Флинны!
Вода в бассейне забурлила, после чего лампочки, установленные в бассейне, стали пускать разноцветные блики на воду. Одна секунда — и широкие надувные кресла выпрыгнули из-под воды, на них сидели братья Морские цари, что заставило всех засмеяться и начать аплодировать им.
— Давайте начнём веселиться, друзья! — произнёс Адам, которому Фиби подала кубок, наполненный шампанским, подойдя к краю бассейна. Он нежно поцеловал её руку и странный укол немыслимой зависти прошёл сквозь всё моё существо... К Яну же подошла его беременная жена: дорогая и педантичная англичанка в роскошном пляжном халатике, что очень выгодно прикрывал её фигуру в интересном положении. Её маленькая шляпка защищала её слишком бледное лицо от солнца, когда она подала Яну напиток, он прижался губами к её животику, что выглянул из халатика и так же быстро скрылся...
Картина представлялась умилительная и яркая, однако мне пришлось оторваться от созерцания этой семейной хроники, так как я заметила, что рядом со мной уже не было Теодора. Что-то тревожное прошло внутри, виски моментально намокли, а руки похолодели. Самым игривым и соблазнительным движением я сняла кардиган, демонстрируя свою фигуру, дальше выпустила свои волосы, сняв шляпку. Встряхнув волосами, я пропустила их сквозь пальцы и уже готова была лечь на шезлонг, как вдруг увидела её...
Её с ним.
Наверняка, они оба решили, что не замечены: этим мне было и выгоднее, чтобы понять, что между ними происходит. А хотя, нужно ли быть здесь Эйнштейном? Я надела тёмные очки на глаза, и, дефилируя к барной стойке, не поворачивала головы, но и не отрывала глаз. Теодор, с мокрым от душевых капель торсом, смотрел на эту сучку таким взглядом, о котором я молила проведение наградить меня, хоть раз в жизни... Айрин же, бесстыдно смотрела на него и при этом отличалась от каждой из тех, кто присутствовал здесь. Она была в платье от Прада: дико короткое, воздушное, пленительного лунного цвета... Того самого оттенка, который так оседает внутри. Оттенок, от которого почти невозможно оторвать взгляд. Как чертовскую истину, нужно было признать всю её хрупкость и «фарфорность». Даже её волосы отливали лунным оттенком, не говоря уже о коже. Сглотнув что-то тяжёлое, что стояло в горле, я отпила освежающий Мохито, приготовленный по моему заказу. Я могла перевести дух, но дышать было не легче... Между тем, мною бы услышан разговор братьев-именинников, который они вели в кругу ближайших друзей Теодора:
— Ну, Адам, было бы здорово, если бы вы, инженеры, придумали машину не только для восстановления потенции, но и для борьбы с раком, — произнёс Ян Флинн.
Некоторые захохотали, другие одобрительно закивали, приметив дельность замечания.
— А ты думаешь, что учёные этого не делают? — Адам обернулся к Яну, сделавшему заявление. — На это уходят годы, силы, здоровье всех врачей, фармацевтов, учёных. С этим надо бороться и мы ищем средства, — заключил он.
— Рак... — произнесла я, смотря на блики солнца, прыгающие по воде, — Он похож на любовь. Убивает и лечение бесполезно. Саркома сердца, не иначе. Убьёшь его в одном месте, щупальце растёт в другом... И нет спасения, — задумчиво замолкнув, я поняла, что привлекла к себе внимание всех общавшихся до этого. Затем, попыталась ободряюще улыбнуться. — Но надежда умирает последней, верно?..
Парни, пристально смотрящие на меня с каменными лицами, сделали попытку улыбнуться. После чего, они снова закивали, а я, взяв коктейль, поспешила воротиться к своему шезлонгу. Теодор уже сидел на соседнем, вымокший с ног до головы и хрустел арбузом.
— Я уже успел освежиться в бассейне, — оповестил меня он, играя бровями. Кончив с арбузом, он потянулся к клубнике. — Завидуешь мне?
— Нет, — приняв начало игры, с улыбкой выделила губами я и устроилась на шезлонге, — Мне хочется погреться на солнышке...
Вытянув ноги, я откинула назад голову, поправила очки... Теодор смотрел на меня, а я приметила за его спиной Айрин, которая о чём-то говорила с Фиби, отпивая розовое шампанское. Они стояли в тени пальм... И это платье: надетое для женщин, но чтобы снимали мужчины бесконечно привлекало к себе взгляды окружающих. Ох, Уизли... Не думай, что я воспринимаю всё это серьёзно.
Что же, игра?.. Почему бы и нет?
— Посмотри, — сказала я одними губами, не меняя выражения лица, на котором я позволяла заскользить полуулыбке, — И здесь твоя попрыгунья-стрекоза...
— Перестань, — тут же прервал он меня, обернувшись на неё и тут же поворотив обратно, — Зачем ты об этом? Мы же договаривались...
— Мы об этом не договаривались, — я приподняла очки и захлопала ресницами, изображая самую неподкупную невинность, — Ты — можешь критиковать моих кавалеров на стороне, а я — твоих дам.
— У меня нет дам, — без выражения произнёс он, отправив в рот ягодку клубники.
— Кто знает?.. Кто знает?.. Это можешь рассказывать своей дурочке Айрин, она поверит. Наверняка, у неё в голове только килограммы, которые нельзя набрать и эти самые пуанты... Наша милая умирающая лебедь, — ядовито захихикала я.
— Успокойся., — я тут же прервала его, смочив губы Мохито.
— Кстати, она сверлит тебя взглядом. Ещё немного, любимый, и на твоём плече появится огромная дыра. Или ожог. Знаешь, от лунных медуз такое бывает...
— Дана!..
— Почему бы тебе не поздороваться с ней? — изумилась я.
— Ну, куда уж мне? Я же здесь со своей невестой, — зло плюнул он.
— Ну, не надо, дорогой, не надо. Невеста — не тюремный надзиратель. И потом, поздороваться — это просто дань приличия. Не обязательно закрываться в кладовке.
— Дана, не...
— Наоборот: то, что ты к ней не подойдёшь вызовет разговоры. Мало у кого не было «бывших». Хо-хо! Что же теперь? Не говорить ни с кем в городе? — мило улыбнулась я, — Пойди, пойди...
— Спасибо, что разрешила.
— Да пожалуйста, — подмигнула я, — Я вообще душка. Просто ты меня плохо знаешь, как и она... Но мы это исправим, — я сделала ещё один глоток Мохито и ловко поднялась на ноги.
То же в одно мгновение сделал и Теодор. В его глазах сверкала сталь. Мы стояли друг напротив друга: он боится за неё, вот как. Адреналин от этой ситуации переполнял моё существо... Я улыбнулась ещё шире, чем могла до этого.
— Ой, ну не смотри на меня таким взглядом, дорогой, — я положила руку на его плечо, пролепетав на его ушко, — Расслабься и поздоровайся с любовью прошлого.
— Это ты... так позволяешь? — почти что прошипел он. Теперь, это меня смешило.
— А почему я должна запрещать, милый?.. Ты ведь не хочешь, чтобы твою названную невесту считали стервой. Представляю, как языки будут трещать: «Ах, эта Даниэль такая ехидна, что не разрешила своему избраннику поздороваться с бывшей». Бр-р! — я повела плечами, иронично усмехаясь, — Какой вздор! Но ты же знаешь, мой хороший: я не люблю, когда обо мне говорят плохо.
— Дана, ты... — он заскрежетал зубами, осматриваясь и приблизился ко мне ближе, — Ты чего-нибудь хочешь, Даниэль? — как можно спокойнее проговорил он, но выходило слишком лжеправдиво.
— Браво! Хочу, — победно улыбнулась я, сверкая глазами. Он снова побледнел, на что я подарила ему снисходительную улыбку, — Я хочу розового шампанского. И бифштекс... с кровью Айрин, — звонкий смех сорвался с моих губ, едва я увидела его взбесившеся лицо. Он сжал клубнику, лежащую в его руке. Подняв брови и как бы чувствуя неловкость, я прикусила губу. Теодор посмотрел на свою руку, отложил смятую ягоду, утёр руку влажной салфеткой, при этом на его лице уже не отражалось ни одной эмоции. Понимает ли он, что я догадываюсь? Понимает ли он, что я почти всё знаю, если и не знаю деталей?
Но ведь игра не стоит на месте...
— Шучу-шучу, мой дорогой, — снова захихикала я, похлопав его по плечу, — Какой из неё бифштекс? Разве что, цыплёнок табака... о, ну, не надо! Глазами так делать не надо, Теодор, в моём случае это не сработает, не напрягайся, — я отпила Мохито, обходя его кругом... он обернулся за мной, — Теодор, — не сдерживала улыбки я, — Даже не думай, что я хочу занять место малышки Айрин. Ты можешь вздыхать по ней ещё сто пятьдесят лет!.. Даже когда она постареет и высохнет, как осенний листочек! «О, милая Айрин, где её платочек?» — подняв голос на октаву выше, пропищала я.
Теодор снова смерил меня тем взглядом, который так бередил кровь. Я снова залилась смехом.
— Ухожу-ухожу!.. — протянула я, начиная двигаться к барной стойке, — Лицо попроще, мистер Грей! Наслаждайтесь!
Я была довольна тем, что смогла остаться недоступной для обиды, недосягаемой для него. Он провожал меня взглядом всё то время, пока я плавно шла к бару. Я прекрасно знала, что в его голове крутились вопросы, так же я знала, что меня он опасался. Кроме прочего, я была абсолютно уверена в том, что Айрин видела какие эмоции играли на его лице, что безусловно побудило в ней тревогу и жалость: я встретилась с ней взглядом и увидела в нём презрение; от меня она получила ту самую спокойную улыбку, отрезвляющую, как пощёчина.
— Мне, пожалуйста, ещё один Мохито, — мило улыбнувшись бармену, произнесла я.
— Ваш заказ, — с сияющей белозубой улыбкой ответил он, окончив готовить напиток.
С благодарным кивком, я отпила глоток освежающей жидкости, найдя Теодора одними глазами: он снова был рядом с Айрин, теперь уже открыто. Она с тревогой и осторожностью смотрела на него, почти что матерински ему улыбаясь. Когда он, смеясь, наклонился к ней довольно близко, она выставила руку вперёд и положив её на его щёку, улыбаясь той самой искренней улыбкой чуть отодвинула его голову от себя. Тут улыбка с его лица спала. Он взял обеими руками её запястье и положил на свою грудь...
— А мы ждём приглашения! Даниэль?! — только после оклика мне прямо на ухо, я увидела стоящую предо мной и широко улыбающуюся Джеки, — Привет! — ещё громче воскликнула она и рассмеялась.
— Привет, Жаклин, — я растянула губы в приветливой улыбке, — Хороший загар, — кивнула я.
— Ну, так-то, — заиграла она бровями, — Французская Ревьера.
— Ты спрашивала меня о чём-то?
— Да. Когда свадьба? Где приглашения? Ты нашла трёх свидетельниц?
— Одну точно нашла, — подмигнула я Джеки. Она как-то искусственно завизжала и, видимо, чтобы ещё больше раздражать меня, заключила в свои костлявые объятия. Мне-то прекрасно было известно, на чьей она стороне, но почему бы не поддержать этот спектакль?
— Я очень рада. Et je vous ai pris sur ça! * — она звонко чмокнула меня в щёку и тут же отстранилась.
— Je garderai ma parole, si vous ne donnez pas son maître**, — с иронией сказала я ей напоследок. Сначала она сдавленно улыбнулась, но вскоре рассмеялась: теперь искренне, но не слишком беззаботно, как того бы ей хотелось.
Я пила Мохито, любуясь всеобщим весельем и жизнерадостностью. Теодор из вида мною был потерян, Айрин же чуть касалась пальчиками ног воды бассейна. Откуда ни возьмись к ней подбежал мой жених, видимо, из душевой кабины и схватив её за талию, поднял над бассейном прямо в платье.
— Нет, Грей, у меня нет с собой купальника! — вскричала она, — Я не умею плавать!
— До сих пор? — смеялся он.
— До сих пор!
Колкая ревность прошла по венам, выжигая боль на сердце. Он опустил её на ноги рядом с собой, после чего она тут же убежала к своему шезлонгу и взяла фирменные очки. Села у края бассейна, свесив в воду обе ноги. К Теодору подошли парни, о чём-то оживлённо говоря. Я почти что сонно следила за их беседой, но поймав на себе пристальный взгляд Макса, отвернулась. Девушки веселились на водяных горках с часа полтора, потом устроились рядом со мной, на лежаках неподалёку от бара, абсолютно в полном комплекте: Кейтлин, подружка Кена, Фиби, Эва, Джеки и Эмма, жена Яна Флинна. Немного позже, по зову Жаклин к ним присоединилась и Айрин, чьё платье расхваливали, как новый парк аттракционов. Уизли исподлобья поглядывала на меня, прося холодно ей улыбаться. Холодно и равнодушно улыбаться, каждый раз, когда хотелось выцарапать глаза. Рассудок мой и настроение помутилось, я допила третий или четвёртый коктейль, гордо прошла к своему шезлонгу и сняла солнечные очки. Вода казалась лиловой в сумерках заката. Я нырнула в это сиреневое пространство и проплыла под водой вдоль бассейна. Освежиться — вот, что мне действительно было нужно.
— Отлично плаваешь, Дана, — подмигнул мне Кен, на что я снисходительно улыбнулась ему, чуть подтянувшись о борт бассейна.
— Благодарю, — я сморгнула капли воды с ресниц и проплыла обратно — к лесенке.
В моих же мыслях бесконечно роилось, как бестолково проходит время. Всеобщее веселье — и снова я, отторженная одиночка. Я бултыхалась в воде, подплывала к фламинго, снова воротилась к выходу из бассейна. Затем, лениво подошла к шезлонгу, взяла полотенце и начала тщательно вытираться. Действия выполняла механические: всё на автомате. И снова, я просто не могла не приметить новой детали фрески, что дотошно складывала в своей голове, дабы понять всю серьёзность происходящего...
Теодор. Он снова рядом с ней, без всяких опасений. Или, только мне так кажется?..
Он держит в руках её лицо, что-то очень тихо говоря. Закончив речь, он легко касается её губ своими — после чего тут же отходит к бару. В одно мгновение, я перевела взгляд в ткань своего кардигана, находящегося на лежаке.
Решение наблюдательной Даниэль было принято и неоспоримо.
— Дамы и господа! — снова раздался громкий голос невидимого конферансье, звучащий из динамиков, прежде выпускающих звуки знаменитой заводной музыки, — Прошу всех перейти из купальной зоны в обеденную, а из неё — на специальный участок, где вы увидите искры фейрверк-шоу и главный сюрприз: торт-мороженое! Поторопитесь, шедевр вот-вот начнёт таять!
Едва я накинула на себя кардиган, вдыхая свежесть летнего вечера и желая задержаться здесь, чтобы окликнуть Айрин и поговорить с глазу на глаз, ко мне подошёл, к моему же удивлению, мой жених и взяв меня под руку, произнёс:
— Пойдём смотреть сюрприз, — я как можно нежнее улыбнулась ему, когда он повёл меня в сторону, действительно, впечатляющего зрелища.
Торт из мороженого и впрямь походил на шедевр: с полметра, наполненный разными сортами лакомства, в виде шариков, уложенных по ровному кругу. Шоколадные башенки были вставлены в мороженое и стремительно смотрели вверх. На кораллах, посередине этого морского царства из сладкого холодного десерта, весело обнявшись восседали морские цари, но пиком этой прекрасной сладкой картины — были чуть наклонённые люльки из шоколада, в которых лежали два карамельных малыша, из пупков которых лился сироп — у одного клубничный, у другого апельсиновый. Девушки, смеясь, начали фотографировать это чудо на свои мобильники, снимали фейерверк-шоу с поедающими огонь накаченными мужчинами, красящими его в разный цвет и выполняющими самые разнообразные акробатические трюки. Я заметила, как Айрин наклонилась Джеки, сказав что-то. Она проделала важный жест. Теперь, было точно ясно: ей нужно вернуться. Я не сомневалась, что она пошла за мобильником. Какая отличная возможность побеседовать с глазу на глаз...
Без всякого труда я высвободила свою руку у Теодора, пока он так же хохотал с Максом и подтрунивал над Флиннами. Незаметно, я прошмыгнула вслед за Айрин и тут же настигла её, склонившуюся над своей сумочкой. Она стояла у шезлонга, что был в нескольких шагах от бассейна. Подняв глаза, она слегка дёрнулась, спокойно положила сумку и, сжимая в руках свой iPhone, смотрела на меня.
— Даниэль, — произнесла она, сглотнув.
— И тебе привет, Уизли, — широко улыбнулась я, встряхнув волосами.
— Не замечала меня весь вечер... И под конец решила поздороваться? — выгнула она бровь.
Она меня боялась. Я это видела. Отдалённый гул в нескольких метрах от нас и эта тишина; луна, взошедшая в тёмном небосклоне... И оскорблённая любовницей невеста, прямо перед ней и наедине с ней. Да, основания для страха есть.
— Айрин, — я мило улыбаюсь гипсовой статуэтке, — Я не хочу замечать тебя, но ты всё делаешь для этого... Рядом с моим сладким женихом всегда будет крутиться множество мух... Я бы с радостью избавилась от них с помощью дихлофоса, но, вот печаль — я слишком ценю жизнь, — я подошла к ней на расстояние вытянутой руки. Уизли сделала шаг назад.
— Правда? Ценишь жизнь? — её голубые глаза остро блестят, — Ты не очень-то ценила жизнь, когда подсыпала мне в шампанское бог весть что!
Я сжимаю губы: один один, но дело поправимо.
— Я пыталась избавиться от паразитки, мерзкой и высасывающей все мозги, что были в моём сексуальном мальчике, — сладко улыбнулась я, — Да, я знала, что рано или поздно — он будет со мной. И все средства, казалось мне, хороши... И я не жалею. Нужно было проверить, насколько ты живучая.
Айрин громко выдыхает: я вижу слёзы, стоящие в её глазах. Она чуть приоткрывает рот, будто ей дали под дых. Ну, приятно, сука?
— Как Грей называл тебя, пока его мучила эрекция по утрам? Куклой? Зайкой? Кошкой?.. Или нужно погружаться в джунгли, чтобы найти твоё прозвище?
Уизли ослепительно улыбается. Поведя плечами, она оглядывает меня с ног до головы и останавливается на моих глазах.
— Ангел, — тихо шепчет она.
Я осматриваю её лёгкое платье цвета лунного камня. И снова смотрю в синеющие глаза.
— Только дьявол носит Прада, Айрин, — зло ухмыляюсь я, — А если ты и ангел... то только с поломанными крыльями. Ты — в прошлом для него. Привыкай к земной жизни, — я делаю небольшую паузу и смотрю на глубокий бассейн позади неё, — Или, может быть, к жизни в воде?..
Её лицо моментально становится испуганным: да, я знаю, что не умеешь плавать. Шаг, ещё шаг, она на краю своей «пропасти».
— Дана, нет! — успевает вскрикнуть она, но меня это не останавливает...
Я толкаю её в бассейн — она, подобно тряпичной кукле, раскинув руки и ноги в разные стороны, летит в воду. Она падает под толщу, борется со стихией, на короткие мгновения выныривая. Я отхожу от неё дальше, отодвигая ногой в сторону выпавший к чертям из её рук мобильник.
— Дана! — захлёбываясь, кричит она, — Я... не умею плавать!..
«Я знаю, девочка, знаю. Лучше заткнись...»
— Жаль. Но это не мои проблемы, — с полуулыбкой лепечу я, быстрыми шагами возвращаясь к десерту.
Я не жалею. Нет, не жалею.
Теодор
Огненное шоу, как и торт-мороженое, получились поистине кульминацией вечеринки у бассейна — все с восхищением любовались этим зрелищем. Вскоре, была объявлена вторичная просьба начать разрезать торт, так что, под продолжение «горячего сюрприза», братья Флинны начали разрезать торт. Только в эту секунду я заметил, что Айрин исчезла, а Даниэль... Даниэль вновь выходила со стороны бассейна. Её взгляд встретился с моим: что-то похожее на страх проскользнуло по её лицу.
— Где Айрин? — я помнил, как она шла в ту же сторону, куда потом и упорхнула от меня Даниэль. Моя чёртова невеста слабо улыбнулась, приняв бокал розового шампанского у официанта.
— Она, кажется, решила поплавать, — будничным тоном ответила Дана, поднимая на меня глаза и сжимая губы.
— Она... Она не умеет плавать! — вскричал я, вскипая от гнева. Немедля ни секунды, я рванулся к бассейну.
Я тут же увидел её, чувствуя, что паника бьёт меня, захлёстывая смертельной волной. Она слабо, обессиленно барахталась те две секунды, что я бежал... И вот, стала уходить на дно. Я с разбегу ныряю за ней в прохладную воду, кажущуюся сиреневой в ночном свете. Я ищу глазами её лицо, обрамлённое буйной, неудержимой копной золотых волос... Спелые губы открыты, веки наглухо зашторили глаза. Я хватаю её обеими руками с неудержимым рвением — и, словно, начинаю дышать под водой. Воздух наполняет мои несчастные, высохшие лёгкие. Я целую её в губы, возвращая воздух, весь, что есть во мне. Весь, что задержал. Господи, Айрин, пожалуйста. Я готов умереть, лишь бы она дышала... Она открывает глаза.
Боже. Теперь, тону я...
И силой выталкиваю нас на поверхность, разъединяя губы. Она кашляет, тяжело дышит и всхлипывает, обхватив мою шею руками, а ногами талию. Маленькая моя, бедная, дрожащая. Она же в одежде!..
— Всё хорошо, хорошо, — бормочу я, кладя её на шезлонг у бассейна. Она с трудом и резко вдыхает воздух, судорожно дрожа.
— Она... она хочет убить... убить меня, — всхлипывает Айрин.
— Чёрта с два, — хриплю зло я. Ох, Дана Гриндэлльт... Мы с тобой поквитаемся!
Я хватаю её на руки и несу в бильярдный зал комплекса Билла Хилтона. Сделал я это не зря — здесь намного теплее. Уложив её на широкий кожаный диван, я прошу официанта принести бутылку ликёра и халат для посетителей бассейна. Он кивает, уходя, а через минуту приносит всё, что мне требовалось. Взяв своё, уже высохшее, полотенце с шезлонга, я возвращаюсь к ней. Хрупкой, беззащитной, маленькой и дрожащей. На её бланжевой коже платье цвета лунного камня, сейчас мокрое, кажется серым... и оно облепляет её превосходное тело. Оно очерчивает её грудь — до самых сосков. Чертовка не потрудилась надеть нижнее бельё...
— Ты, кхм, подготовилась тонуть, — тихо попытался шутить я, присаживаясь рядом. Она, как маленький, забитый зверёк, резко села на диване и обняла меня за шею, крепко-крепко прижимаясь ко мне своим мокрым нежным телом... Я тяжко-тяжко вздохнул, ощущая, как огонь бежит по моим венам, заставляя быть к ней ещё ближе. Её руки вцепились в мои мокрые бицепсы.
— Не оставляй меня больше, — пробормотала она горячо на моё ухо, — Я люблю тебя. Я хочу постоянно быть с тобой, я не могу, не могу бороться с ней... Не могу.
Я взял её лицо в свои руки. Губы Айрин дрожали, слёзы текли из глаз, увлажняя и без того мокрые щёки.
— Я с тобой, — прошептал я, — Я рядом с тобой... Тебе нужно раздеться, я согрею тебя и мы уедем...
— Куда? — всхлипнула она, едва дыша.
— У меня есть одни апартаменты, где никто и никогда нас не найдёт. Моё личное холостяцкое пространство, — я поцеловал её в лоб. Она часто закивала. Пытаясь улыбаться, утёрла туш, размазанную под ресницами от слёз и бассейна.
— Мы не сможем спрятаться там навечно, — прошептала она, поднимая руки над головой, позволяя стянуть с неё платье.
— Мы сможем всё, что захотим, — я отбросил мокрую ткань в сторону. Айрин сидела рядом со мной абсолютно обнажённая. Я сглотнул, разглядывая её прелести. Кожа моей богини покрывалась мелкими мурашками от дрожи, а щёки и глаза лихорадочно блестели. — Почему ты совсем без белья? — хрипло спросил я. Она схватила меня за скулы, впиваясь в кожу ногтями.
— Я знала, что мне будет жарко, ведь... я не умею плавать, — прошептала она, — Зато, я умею стонать, — она прикусила мочку моего уха: сквозь тело прошёл такой желанный, такой знакомый ток, а затем гортанный, хриплый стон пролился по перепонкам сладчайшей музыкой.
— Я знаю это, — пробормотал я и схватив её за плечи, вновь, резко уложил на диван, заставив громко и хрипло застонать. Золотые влажные кудри рассыпались по каштановой обивке. — Я разотру тебя и мы тут же уедем, — прошептал я в её губы, провёл по ним своими.
— Хорошо, только быстрее, пожалуйста, — шумно вздохнула она; в глазах цвета сапфира горел тот самый порочный огонь, разжигающий самые честные и первобытно-страстные чувства в крови. Я налил на руки ликёр и тщательно начал растирать её грудь, упругий, подтянутый живот, изумительную шею и ключицы, руки, ноги... Всё её тело. Она тяжело дышала, протягивая хриплые вдохи и выдохи. Её пальчики с ухоженными ноготками впивались в обивку, а голова то и дело закидывалась назад. Ноги сжимались всякий раз, едва я касался её груди.
— О, Теодор... пожалуйста! — она с шумом отпустила обивку и схватила меня за плечи, царапая их. Ногти скользнули и по бицепсам, оставляя глубокие красные полосы, она рыкнула, и с укусом прижалась к моему кадыку, жадно сглотнув, всосала его. Я понял, что ничего лучше в жизни ещё не чувствовал.
— Айрин Уизли, — прохрипел я, пока мои руки, неограниченные в свободе, сползли по её хрупким лопаткам к попке, плотно сжали ягодички, — Надень халат, — я, всё же, схватил его одной рукой и просунул между нашими телами. Господи, я хочу её. Бежать отсюда и начать трахаться в высшей степени жёстко. Как можно скорее. — Я немедленно вызову нам такси и мы...
— Дорогой, я принесла вам десерт, — голос Даны прозвучал так же неожиданно, как пуля в заповеднике... Блять, вот ведь я кретин! Как я мог не закрыть дверь?! Айрин тут же натянула на себя огромный халат, спрятав себя по самую шею и резко отвернулась в сторону. Я обернулся к Гриндэлльт: она поставила кусок мороженого на бильярдный стол, бесцеремонно бросила рядом ложку. В её глазах была злость, — То-то я смотрю, утопленница пропала... А ты решил сыграть с ней партию в бильярд? — меж тем, с улыбкой произнесла она. Увидев бутылку рядом с диваном, а мокрое платье в углу, она продолжила, — Обмажь её мороженым, облей ликёром и съешь, Теодор. У меня наконец-то не будет соперницы и ты перестанешь её вожделеть. Она будет жить в тебе вечно, — Дана, казалось, слишком много выпила, ибо все её жесты и голос были полны отчаянной развязанности, что, сдавалось мне, перестала посещать её, как и все остальные чувства. Мне было противно даже смотреть на неё, не то, что говорить с ней. Однако я гневно выжег:
— Дана. Уходи отсюда к чёрту!
— Конечно. А тебя с твоей статуэткой я попрошу выйти через чёрный вход. Незачем показывать людям всю подноготную, Теодор. Такси уже ждёт вас, — с горькой улыбкой произнесла она.
Сказать, что я был изумлён, ничего не сказать. Как можно быстрее натянув брюки, больше ни сказав Даниэль ни слова, я взял Айрин на руки, после чего вышел к ожидающему нас такси. Наш внешний вид его немного смутил, но мне было плевать. Айрин была со мной и она была в безопасности. Мы едем в мою квартиру, где не уснём до самого рассвета.
А брака не будет. С Даной — никогда.
— Тед, мне так страшно, — шепнула мне Айрин на ухо, обхватывая мою шею ещё крепче, а колени прижимая к своей и моей груди между нами, — Ты видел, как спокойно она вела себя? Видел, как она... жестока и цинична... Господи, что она о себе думает, Тед? Неужели она правда считает, что ей дозволенно решать, как мы будем жить? Почему вокруг так много манипуляторов? Так много тех, кто считает нас марионетками, простыми игрушками, набитыми шурупами и ватой? У нас есть сердца, у нас есть чувства, — слёзы начали катиться по её щекам, как град.
— Тш-ш, Малышка, ангелок мой, всё хорошо, — шептал я, прижимая её к себе крепче и целуя её волосы.
— Я люблю тебя. Я не хочу, чтобы это нас так убивало. Не хочу, чтобы кто-то думал, что это может закончиться, — она с всхлипом оторвалась от моей шеи и сжала руками мои щёки, — Скажи, скажи же мне, что ты любишь меня... Скажи, что ничего нам больше не помешает!
— Не хватит слов, чтобы выразить, как я люблю тебя, Айрин Уизли, — почти что прорычал я в её губы, что пылали огнём и были так близко ко мне, — Я просто скажу, что я снова влюбился в тебя. Как однажды, пять лет назад, влюбился на вечность всего за один-единственный миг, один-единственный взгляд. Ты мой мир, — я схватил её губы своими и жадно начал целовать, заглушая своим стоном её стон и сводя с ума ласками, в которых мы тонули вдвоём...
— Я... твои двести двадцать вольт, — выдохнула она, еле слышно.
— Четыреста сорок, Малыш, четыреста сорок...
Даниэль
Едва парочка покинула бильярдный зал, точно по щелчку или по открытию крана, из моих глаз брызнули слёзы, которые прожигали поры щёк настолько разительно и нещадно, что прекратить их поток в ту же минуту мне не представлялось возможным. Я закрыла рот руками, чтобы не произнести ни единого звука, начиная шумно и прерывисто дышать, сквозь пелену слёз глядя на промокшее платье этой гадкой потаскухи.
Шумно выдохнув, я закинула голову назад. Схватив салфетку, что лежала под пиалой с мороженым, я старалась аккуратно промокнуть щёки, не желая видеть себя, да и чтобы другие видели меня при полном параде «эффекта панды». «Нельзя плакать», — шептала я самой себе, — «Нельзя плакать, а-то глаза будут красные». Я уже не помнила, откуда знала это незамысловатое правило. Кто научил меня этому? Гувернантка ли? Мама ли? Но я стояла, как солёной столб, стояла и повторяла: «Глаза не будут красными, нет. Глаза не будут красными». Вновь закинув голову, я держала глаза широко открытыми, чтобы слёзы закатились обратно, внутрь. Я уже предвидела, как минут через пять все будут спрашивать: «где Теодор? Почему нет Айрин?» Я уже придумала, что скажу и, в итоге, мне пришлось всё это озвучить, глядя прямо в глаза Фиби:
— Бедняжка Айрин подскользнулась, упала в бассейн...
— И Теодор был тогда рядом? Почему? — спросил Адам, недоверчиво щурясь. Я сжала губы.
— А пёс его знает, — бросила я, — Он всегда рядом. Видимо, ей повезло... Я вызвала им такси. Он отвезёт её домой, а потом приедет к нам в апартаменты, — произнесла я. Всё выдержу, на всё отвечу, но не потеряю лица, не уроню его.
«Какая к чертям разница с кем он спит, если под венцом всё равно буду стоять я? Какая разница, кто: Айрин ли, Джесси ли? Или ещё какая-нибудь там дохлая кошка?» — пронеслась в моей голове мысль.
— Ты тоже поедешь домой? — как-то слишком близко ко мне нагнувшись, а затем, качаясь, спросила Фиби... Я отвела от неё взгляд. И на задворках сознания ко мне пришло понимание, что качается не она, а всё окружающее. Я поняла, что внутри моей головы происходит что-то...
— Дана! — услышала я чей-то оклик, поглощаемая тьмой.
***
Очнулась я, как мне было предельно ясно, уже в доме Греев старших. Это комната Тео-подростка — это точно. Ночь за окном, тусклый свет торшера. На мне была какая-то рубашка Грея, ибо аромат Hugo boss, что въедается так серьёзно, хоть чем его не стирай, бил в носовые пазухи и заставлял виски пульсировать. Я закрыла и открыла глаза: рядом со мной сидел солидный мужчина лет сорока, по всему представительному виду тянущий на очень богатого и дипломатичного врача. «Ненавижу врачей», — пронеслось в моей голове. Я сморщила лоб.
— Не напрягайтесь, мисс Гриндэлльт, — деланно проговорил он, — Как вы себя чувствуете?
— Меня... немного подташнивает, но это, стало быть, от алкоголя... Никогда не мешайте Мохито с шампанским, сэр, — я попыталась улыбнуться, на что врач слегка покачал головой.
— А я бы посоветовал вам, уважаемая мисс Гриндэлльт, на ближайший год отказаться от алкоголя вовсе, — он с какой-то слащавой улыбкой поглядел на меня, я нахмурилась ещё больше. Сердце бешено забилось.
— Я чем-то... серьёзно больна? Алкоголь развивает во мне какую-то болезнь?
— По-обыкновению, мисс Гриндэлльт, алкоголь развивает болезни у всех и каждого, начиная циррозом печени, заканчивая её саркомой и алкоголизмом. Но в вашем случае, дело весьма другое. Или, я бы даже сказал, приятное. Как и для вас, так и для вашего будущего мужа, — улыбнулся он.
«О, нет», — чуть было не прошептала я, но тут же уголки моих губ вздёрнулись в улыбке. Победа, может быть, за мной?.. Но это... это будет крайним средством! Да, крайним!
Мысли путались в голове, я пыталась что-то сказать, но у меня никак не выходило.
— Я беременна? — тихим шёпотом спросила я.
— Да, мисс Гриндэлльт, именно так, — кивнул врач.
— Вы... сказали об этом... кому-нибудь, кроме меня? — нахмурилась я.
— Нет, — он чуть сжал губы, — дело это ваше, мисс Гриндэлльт.
— Я пила противозачаточные... Неужели, всё равно, я...?
— Ни одно противозачаточное не сильнее природы, Даниэль, — он снисходительно улыбнулся. Я тяжело сглотнула.
— Как вас зовут? — спросила я.
— Доктор Б. Б, — озорно улыбнулся он, — Брендон Байрон, старый друг вашего отца Грейсона и новый приятель Армана Крига.
— Спасибо, доктор Байрон, — слабо улыбнулась я, — Вы не представляете, какую радость вы мне только что сообщили, — прошептала я.
— Рад служить, — кивнул он, — Если понадобиться врач, то обратитесь к вашему отцу. Он, в свою очередь, обратится ко мне, а я найду для вас акушера-гинеколога, сопровождающего вашу беременность вплоть до родов, — кивнул он.
— Спасибо... Только пока... никому ни слова, — я пристально поглядела в его глаза.
— Хорошо, мисс Гриндэлльт, но вы ожидаете ребёнка уже почти что месяц, так что долго скрывать не получится...
— Почти месяц? — нахмурилась я, — Так странно, у меня... не было никаких признаков.
— Видимо, потому, что вы не сконцентрированы на себе, мисс Гриндэлльт, — произнёс он, вставая, — А вообще, каждая женщина переживает первый триместр по-разному. У некоторых месяца два проходят абсолютно спокойно, а затем начинается самый настоящий критический токсикоз. Ну, что ж, — кивнул он, — Уже за полночь, вам пора спать. Поскольку вы не хотите, чтобы я сообщал ожидающим новостей Арману Кригу, его жене и вашему будущему свёкру эту правду, что мне им доложить?
— Скажите: простое недомогание, всё пройдёт наутро. Будьте любезны, — улыбнулась я.
— Хорошо, мисс Гриндэлльт. Это ваше право, — кивнул он, распрощался и покинул комнату.
В моей голове были готовы блуждать мысли, пылкие, скользящие и быстрые, как маленькие рыбки. Я накрыла руками живот и долго лежала, глядя прямо в потолок и пытаясь совладать с собой, со всем происходящим. Мне нужно было снова думать, снова принимать решения, снова и снова, а я даже понятия не имела, где мне найти силы на всё это? У кого их занять? И могу ли я теперь бороться, когда отвечаю уже не только за себя... Не только за себя, но и за нового, чуждого пока мне гостя.
Ребёнка Теодора Грея.