Глава 3. Мы в ответе за тех, кого приручили
Глава 3. Мы в ответе за тех, кого приручили
Этой ночью не спал никто. Последствия случившейся трагедии лишили сна каждого обитателя дома Богини Нищеты, и каждый переживал утреннее событие по-своему. Истощенная морально и физически, Ики больше не плакала, не билась в истерике и не кричала: девушка молча сидела на футоне Ято, поджав худые колени к груди и обняв их руками, спрятав красное, немного опухшее лицо в складках нарядной юбки. Свет в комнате был погашен, чтобы лишний раз не раздражать взвинченную школьницу, лишь тусклый луч настольной лампы да выкатившая из-за туч луна, светившая в незашторенное окно, растворяли кромешную тьму. Здесь, во тьме, Хиёри чувствовала себя более-менее комфортно. Она полностью абстрагировалась от любых внешних факторов, сконцентрировавшись на том, что творилось у нее внутри. Ненависть к самой себе, к своей слабости и беспомощности, к неспособности защитить близких, минутная слепая ярость, безграничное отчаяние, непередаваемый страх сменились тупой ноющей болью, словно из груди выдрали приличный кусок плоти, горем и душевной пустотой. Пусто. Как в полувысохшем колодце - плюнешь, и только где-то глубоко-глубоко на дне услышишь всплеск старой затхлой воды - остатков прежнего буйства чувств. Наплакавшись вдоволь, накричавшись, шатенка остро ощутила зияющую в сердце дыру. Разумеется, это аллегория, однако Ики казалось, вырви она этот жалкий комок, разгоняющий кровь по венам, и реально увидит среди пульсирующего кровавого ошметка огромную дырку. Ей бы хотелось сделать это, избавившись от той боли, которую не могла выразить словами, от тех мук, которые цепями сковывали ее разум, лишая возможности мыслить здраво. Ей хотелось и не хотелось одновременно. Сложно желать чего-то, когда желать уже нечего. Она одна. У нее не осталось ни семьи, ни дома, ни друзей, ни школы. Все то, что так ценят и чем дорожат люди, исчезло. В одночасье. Терять родителей - страшно. Особенно, когда ты мог бы им помочь, но не помог. И Хиёри винила себя за проявленное малодушие. Она не уберегла их, и даже после смерти они вынуждены были покинуть землю, трепыхаясь в пучине адской бури. Нет, она солгала, все-таки желание у нее было: исчезнуть. Девушка желала исчезнуть. Вот прямо сейчас разлететься на тысячи осколков, вырваться из тесной оболочки собственной безысходности, стать легкой, невесомой, свободной. Прекратить отныне бессмысленное существование. Кому теперь нужна страждующая, немая душа? Невероятно одинокая, замкнувшаяся в крохотном мирке болезненного самобичевания? Ики судорожно впилась ногтями в рукава тонкого свитера. Школьница внезапно почувствовала себя такой маленькой, раздавленной, сломленной. Ее боль выплескивалась через край, это напоминало жуткую агонию умирающего человека. Вот только умереть снова шатенке не удастся. Да, слезами, как говорится, горю не поможешь, а как поможешь страданиям? Как уймешь невыносимое чувство тоски, пропитавшее каждую нервную клетку твоего воспаленного мозга? Внутренний голос Хиёри молчал, не давая спасительных подсказок. Больно, пусто, одиноко. Три составляющие ее духовной формы. Три новые сферы ее реальности. Куда не кинь, везде клин. Какой бы шаг она не совершила, все равно вернется на исходную позицию мертвого призрака.
Юкине беспрестанно крутился вокруг подруги, проявляя невиданную заботу: то предложит горячего чая, то накроет одеялом плечи, то неуверенно попросит поговорить с ним. Немного, хватит и нескольких фраз, лишь бы она не сидела, застыв, как камень. Хиёри не отвечала ему, и мальчику оставалось только посылать ей полный сочувствия взгляд. Подсознательно, синки понимал: надо бы не приставать к ней, не трогать ее по пустякам, предоставив время для того, чтобы успокоиться, однако он сильно волновался за ее эмоциональное состояние. Несмотря на свою рассудительность и, возможно, некую мудрость, Ики частенько совершала опрометчивые поступки, навлекая на себя еще больше неприятностей. Мало ли, что она удумает сейчас, когда ее психика расшатана. Юки даже не представлял, каково это, видеть смерть собственными глазами. И не абы чью смерть, а своих родителей. Мальчик не помнил свое прошлое, совсем. Для него воспоминания былого были туманными и нечеткими, и вряд ли их можно было охарактеризовать как проблески памяти, однако он был уверен, у него, разумеется, также была семья, любящие отец и мать, домашний уют и прочие мелкие радости семейного быта. У Хиёри были и семейный быт, и мелкие радости. А потом все внезапно рухнуло. Вот так вот просто. Секки было безумно жаль подругу, ведь у нее не осталось ничего, кроме слез бессилия и скорби. Он привык к тому, что она почти всегда улыбалась, печально ли, весело ли, неважно. Признаться честно, светлый образ Ики ассоциировался у него с солнцем. Такая добрая, ласковая, она приносила покой и тепло в их мрачный загробный мир, упорядочивала тот хаос, который царил в его душе, да и в душе Бога Бедствий тоже, наверное, и парнишка считал себя по-настоящему счастливым, если мертвым вообще позволено какое-либо счастье. Синки часто задумывался, как бы отплатить школьнице за ее заботу, и сейчас единственное, на что он способен - молча сидеть рядом. Лезть с объятиями или же со словами сожаления бессмысленно, ибо он сделает только хуже, но хотя бы такая бесхитростная поддержка казалась юному орудию правильной. Он здесь, он ни за что ее не бросит. Шатенка спасла ему жизнь, помогла измениться и стать абсолютно другим человеком, черт возьми, он тоже хотел помочь ей! Всем, чем угодно, хоть подавать носовые платки, пока она плачет! Интересно, удивлялся блондин, почему Ято не предпринимает никаких попыток сделать что-то ради Хиёри, показать ей, что она не одна? Держится отстраненно, будто ему вовсе плевать... Юкине искоса глянул на молодого Бога, стоящего возле окна, теряясь в догадках насчет индифферентного поведения хозяина.
Рассеянный взгляд кристально чистых, небесно-голубых глаз был устремлен на бледную, излучающую скупое эфемерное сияние луну. Скрестив руки на груди, юноша привалился плечом к оконной раме, тяжело вздыхая. Легкие, словно сократившись в несколько раз, с трудом воспринимали поступающий кислород, отчего парню казалось, он вот-вот подавится следующим вдохом. Сотни разных, совершенно не связанных друг с другом мыслей проносились в тяжелой голове, бередя перегруженный мозг и отвлекая от созерцания ночного пейзажа заснеженного садика Богини Нищеты. Ято неимоверно напрягало долгое молчание, напрягала тоскливая, пропитанная невыразимым страданием атмосфера. Однако он, точно так же, как и Сэкки, не знал, что сказать и что сделать, чтобы прервать затянувшиеся мгновения тоски. Он вообще не знал, как ему быть дальше. Для человека, не привыкшего заниматься самокопанием, поиском каких-то истин и прочей психологически-философской чепухи, было слишком сложно объять тот вихрь разнообразных чувств, разыгравших своеобразное «танго» в его душе. Будучи Богом Бедствий, убийцей, монстром, Ябоку никогда не жалел о тех, кого потерял. Да ему бы подобное показалось дикостью. На кой черт тратить нервы впустую, убиваясь из-за чьей-то коротенькой жизни, которая не стоит ни гроша? Когда жизнь Бога не заслуживает ни единой монетки? Жалость - лишь прихоть лицемеров, сострадание - удел слабых. Именно поэтому он просто-напросто перешагивал через трупы поверженных врагов, временных союзников, бывших орудий, не задумываясь, кем они были, и не горюя об их исчезновении ни минуты. Одним больше, одним меньше. Однако сгорбленная девичья фигура позади него полностью меняла его твердые убеждения, ломая привычный эмоциональный фон. Ики жалела о потерянных родных, молча, но ощутимо настолько, что он проникся ее скорбью каждой клеточкой своего тела. Это было гораздо хуже, нежели физическая боль, ибо юноша спокойно переносил какие бы то ни было ранения, а вот душевные раны... Впрочем, откуда ему было знать про душевные раны? Раньше он не задавался столь сентиментальными вопросами и все же... Он не мог с уверенностью сказать, что полностью понимал подругу, но, если бы Ябоку однажды потерял ее, он, пожалуй, переживал бы то же состояние. И что дальше? Броситься обниматься? Развести всякий бред, мол, ты не плачь, все образумится? Накричать на нее, дабы чуток оживить? Или тоже пристроиться рядом, шмыгая носом, как и Юкине? Нет, нет и нет. Брюнет отвергал любые идеи, не находя в себе сил даже взглянуть на нее. Любое прикосновение, любое слово вызовет извержение вулкана. Вновь начнется истерика. Была ли в этом его вина? Да, несомненно. Божок был чересчур эгоистичен, безрассуден, позволив обычной школьнице сблизиться с его неприглядной реальностью. Он не решил ее проблему, изначально не выполнив ее желание стать нормальной, и тем самым совершил огромнейшую ошибку из всех, ранее совершенных. Хиёри умерла. У м е р л а. Сей факт не укладывался у него в сознании, хотя Ято знал, что рано или поздно она погибнет. Каждый, кто сталкивался с Ябоку, погибал. Такова участь Бога Несчастий. Но... почему именно она? Почему так рано, ей же исполнилось всего ничего? Почему он не уследил за ней, не уберег? Он - Бог, и что с того, если его «божественной силы» оказалось недостаточно, чтобы защитить одного маленького человека? Жалок, черт побери, как же он жалок! Аж до противного! Парень должен был вернуть девушку к нормальной жизни, должен был разорвать их узы, должен был навсегда закрыть ей доступ к миру мертвых. Должен был и не смог. Итог весьма ироничный: она сама стала мертвой. И в первую очередь виноват не водитель, влетевший в машину ее отца (Кофуку подробно рассказала ему об автокатастрофе), это лишь обстоятельство, а он, Ято, который являлся причиной, предпосылкой к случившемуся. Как же ему поступить теперь?
- Хиёри, - негромко позвал божок, слегка повернув голову; тонкие бледные пальцы брюнета дрожали. - Хиёри, посмотри на меня.
То была не просьба - приказ. Синки, услыхав отнюдь не утешающий, а холодный, бесчувственный голос Ябоку, недоуменно хлопнул ресницами. Этого мальчик никак не ожидал. Шатенка, выдернутая голосом друга из агонизирующего забытья, вздрогнула, однако приказ проигнорировала. Парень, мысленно выругавшись, терпеливо повторил:
- Посмотри на меня, Хиёри.
Он вкрадчиво выделил каждое слово, ненароком заставляя подчиниться его воле, и девушка медленно подняла голову, одаривая его невыносимым, мутным взглядом потускневших глаз. В свете лампы ее безжизненное лицо казалось застывшей восковой маской, и сердце юноши подскочило к горлу: такой он видел ее впервые.
- Скажи мне, - Ято стоило немалых усилий сглотнуть свое сердце обратно, - ты действительно хочешь обо всем забыть? Ты уверена?
Идиотский вопрос, но он не мог не задать его. Богу был известен лишь один способ исполнить ее последнее желание, сделать из Хиёри оружие. В таком случае она забудет, все забудет, и его в том числе. А с этим эгоизм Ято смириться не мог. Сейчас, именно сейчас ему было больно, ведь освободить ее от мучений значило бы разрушить их крепкую дружбу, стереть воспоминания об их приключениях. Ики станет другой. И он, скорее всего, тоже изменится.
- Да, - последовал незамедлительный ответ. Губы школьницы дрожали. - Я вижу... маму и папу, они стоят у меня перед глазами, живые, улыбающиеся, а я не могу улыбнуться им в ответ. Избавь меня от этих воспоминаний. Пожалуйста.
- Даже от воспоминаний обо мне?.. - Божок развернулся к ней всем корпусом, сделав несколько коротких шагов к футону. Внутри что-то дрогнуло, оборвалось, с грохотом ухнув вниз; нервы трещали по швам. Он знал, что поступал неправильно, подвергая ее еще бóльшему стрессу, однако не удержался.
- Эй, ты в своем уме?! - Справедливо возмутился Сэкки, вскочив на ноги и ткнув пальцем в сторону Бога Бедствий. Ладно, мальчонку поражало его безразличие, но откровенный шантаж выходил за грани дозволенного. Что вообще творит этот придурок? - Посмотри на Хиёри, ей же плохо, а ты еще смеешь говорить такое!
Руки брюнета непроизвольно сжались в кулаки.
- Я не с тобой разговариваю, - Ято неожиданно резко осадил разгневанного Юки, маленько остудив пыл последнего, - я задал вопрос Хиёри. Замолчи и не вмешивайся. Итак, - внимание юноши вновь переключилось на несчастную девушку, - ты хочешь забыть и обо мне, я прав?
На мгновение, всего лишь на мгновение, когда подруга сдавленно всхлипнула, потупив взор, он осознал, что перегнул палку. Совершил очередную непростительную ошибку. Покалывающий кончики пальцев гнев, странный, необъяснимый, беспричинный, пропал, сменившись чувством некоего самоотвращения. Он с полоборота нагрубил синки и довел едва успокоившуюся шатенку до слез. Ну и кем ему теперь себя считать?
- Эм, з-за... - Ябоку хотел сказать «забудь», но вовремя одумался, ибо «забудь» - роковое слово в данном контексте. - Прости, пожалуйста.
Пересилив ощущение некоторой дистанции, возникшей, как ему показалось, между ним и Ики, Ято преодолел разделявшее их расстояние, осторожно присев рядом. Теплая, немного влажная ладонь легла на девичье плечо, затем пальцы невесомыми прикосновениями скользнули по холодной щеке, задев несколько длинных прядей спутанных каштановых волос, и юноша поспешно убрал руку. Такой незамысловатой ласки хватило, чтобы Хиёри снова разрыдалась, громко, в голос, в отчаянии прижавшись к божку и слабо обнимая того за талию, подсознательно ища какой-то защиты. Парень замешкался - повторяющаяся картина истерики вызвала у него ужас - но, вздохнув, также обнял ее, разрешая ей зарыться хлюпающим носом в грубую ткань его платка. Хиёри захлебывалась, задыхалась, ее трясло и колотило, поэтому Бог Бедствий усилил хватку, оперевшись подбородком о ее макушку. Нервы лопнули, оставшиеся крупицы самообладания испарились. По позвоночнику прокатился неприятный холодок. Ики страдала слишком сильно, настолько, что он мог бы уже скончаться от сердечного приступа, если б не его божественное происхождение.
Девушка запуталась. В себе, в своих желаниях, в противоречивых, раздирающих ее на части чувствах, появившихся после горького вопроса Ябоку. Да, она по-прежнему хотела позабыть обо всем, утолить свою печаль и исчезнуть. Однако... Забыть о Ято? Нет, этого она не хотела. Точнее, не думала об этом. Неужели, если школьница потеряет несколько клочков воспоминаний, освободив, наконец, пылающую болью грудь, то потеряет и друга? Что тогда с ней случится? Мама, папа, Ято, Юкине - они все были безгранично дороги ей, они были частями ее души, важными составляющими ее иллюзорного мира, где жила счастливая девочка-подросток Хиёри Ики. Они - это она. Каждый из них навечно оставил свой след в ее личной истории. Но мама и папа ушли. И строчки их долгого повествования сотрутся из книги ее судьбы. А если еще и Бог Бедствий, и Сэкки канут в лету, если ей придется так же мучиться, выворачиваясь наизнанку, пытаясь вспомнить последнее, что всегда было рядом, Ики сойдет с ума. Станет аякаси, и какой-нибудь другой Бог убьет ее, как и родителей. Однако Ято пока здесь, живой (относительно, конечно), теплый, реальный. Она вновь чувствует его запах, не настолько сильно, как раньше, но ей достаточно и того легкого аромата, исходящего от его одежды и кожи. Она обнимает его, и тихие-тихие, неравномерные удары его сердца раскатами грома звучат в ее собственной голове. Она ощущает его. Пока что. Противное, мерзкое «пока что» и безнадежное, туманное «а дальше-то что?» Девушка запуталась, бросаясь из крайности в крайность.
- Я не хочу забывать вас... - Хиёри судорожно сжала в руках белую майку на спине молодого Бога. Ябоку поежился - край майки задрался, обнажив поясницу. Кожа тут же покрылась мурашками, то ли от сквозняка, просачивающегося сквозь щели в оконной раме, то ли от напряженности момента. - Ну хоть ты, Ято, не уходи! Помоги мне забыть все, кроме тебя и Юкине! Ты же Бог!
- Это вы, люди, считаете, что Боги всемогущи, - ляпнул юноша первое, пришедшее на ум. Потом, кашлянув, быстро добавил:
- Ты не одна. И я... не оставлю тебя прозябать мертвым духом, иначе ты перейдешь черту. Что там, по ту сторону этой черты, я тебе уже рассказывал. Мнимый рай, за которым скрывается самый настоящий Ад наяву. Поначалу ты даже не поймешь, куда попала, но вскоре захочешь возвратиться обратно, и не сможешь. Ты станешь чудовищем.
Позади Ики Юкине, побагровев от злости, показал хозяину кулак, мол, нашел, как успокоить.
- Не слушай его, Хиёри, - затараторил мальчик, - не будешь ты никаким чудовищем, мы этого не допустим! Просто поверь в нас, и мы обязательно поможем тебе! Да, - с нажимом обратился синки к божку, - Я-т-о?
- Ага, - согласился брюнет, - сопли только утри, а то на героя совсем не тянешь. Постеснялся бы слезы лить, мужчина.
- Умолкни, потник! Сам, поди, растекся лужицей рефлексии, стоял у окна и платочком утирался!
- Хамло мелкое!
Типичная словесная перепалка, разгорающаяся со скоростью лесного пожара, утихомирилась, когда шатенка внезапно забормотала что-то про голоса. Богу Бедствий хватило доли секунды, чтобы понять - положение подруги ухудшается. Голоса звали ее, манили, насмехались над ее беспомощностью, то были происки сотен злых духов, ведь умершие души такие же обитатели Дальнего берега, как и аякаси. Это значит, что отныне они всегда будут окружать Хиёри, давя на психику и подталкивая к опрометчивому шагу, после которого ее ждут страдания, во много раз превосходящие нынешние.
- Юкине, ты изучил заклятие сна с Кадзумой?
Ято мягко отстранил от себя бормочущую шатенку, которая, кажется, перестала замечать что-либо вокруг, поддавшись назойливому жужжанию в ушах, и поднялся на ноги. Синки непонимающе приподнял бровь, всем своим видом показывая растерянность.
- О чем это ты?
Брюнет раздраженно хмыкнул, отбросив со лба длинную челку. Сэкки вроде парнишка-то смышленый, но порой тормозит жутко. Пришлось юноше, запихнув раздражение куда подальше и деловито подхватив блондина под локоток, отвести того к окну, дабы их разговор не долетел до Ики, и торопливо объяснить свою затею. Ясное дело, речь об успокоении школьницы уже не шла, да еще и голоса призраков подливали масла в огонь, поэтому Ябоку предпринял крайние меры: попросту наложить на подругу временное заклятие сна. Магия синки очень полезна, особенно при критических обстоятельствах. Разумеется, божок не исключал, что девушка продолжит слышать аякаси и во сне, но ничего более путного сообразить не мог. Взбунтовавшийся поначалу Юки, шепотом высказавший Ято все нелестные эпитеты о нем, под конец сдался, не имея других лучших идей. Честно, юное оружие давно перестал нормально воспринимать происходящее, длившееся, словно затяжной ночной кошмар.
- Прости, прости меня, Хиёри, - пробубнил мальчонка, напрявляя на шатенку вытянутую руку. Хиёри как-то странно посмотрела на Сэкки, и, прежде чем она успела произнести хоть слово, синки громко выкрикнул нужную формулировку заклятия, рассекая двумя пальцами воздух. Магия сработала безошибочно: тело Ики разом обмякло, глаза закрылись, голова медленно склонилась набок. Всхлипывания прекратились, дыхание стало ровным и размеренным, только влажные темные ресницы, на которых поблескивали мелкие капельки слез, подрагивали, в такт вдохам и выдохам.
- Поверь мне, - Ято по-дружески взъерошил вихрастую белобрысую копну волос поникшего паренька, - ты поступил правильно.
Бог Бедствий заботливо уложил посапывающую школьницу на футон, укрыв ее довольно-таки жарким ватным одеялом. Зачем он это сделал, юноша не знал. Наверное, потому, что, начиная с этого дня, вернее, ночи, Хиёри полностью переходила под его опеку. Ябоку не был против заботиться о ней, однако, увы, не такой высокой ценой. Не ценой ее жизни. Глупая, глупая Хиёри, почему она тогда отказалась разорвать их узы? Брюнет неуловимым движением смахнул с ее ресниц остатки соленой горечи - первый и единственный человек, о чьей смерти он искренне сожалел.
- Пойду прогуляюсь, - выпалил молодой Бог и, игнорируя остолбеневшего, потерянного Юки, подобрав валявшуюся на полу спортивку, распахнул окно, навстречу леденящему душу морозному ветру и безучастной луне.
****
Храм Сугавары Митидзане одиноким черным монолитом величественно высился посреди уединенного дворика, ответвлением уходящего от главной улицы. Всегда оживленное, звенящее гулом тысяч голосов прихожан, яркое и нарядное святилище сейчас пустовало, окруженное искрящимся в лунном сиянии снежным простором, голыми, скрюченными деревьями да парочкой электрических фонарей, притулившихся по обеим сторонам храма. Шикарные резные ворота - тории - прямоугольником выделялись на безликом ночном фоне, будто приглашая посетить намоленную, пропитанную чистейшей энергией землю Богов, деревянные дощечки эма, гроздьями облепившие забор, слабо отсвечивали, резко очерчивая границы внутреннего двора храма Тэндзина. Безмолвие, спокойствие и умиротворение. Везде. Во всем. Правда, благоговейная тишина вскоре нарушилась хрустом чьих-то быстрых размашистых шагов, смешанных с неестественным лязгом подошвы тяжелых сапог. У ворот мельком обозначилась тень нежданного гостя, после возникшая и в самом дворе, и усталый, запыхавшийся голос гаркнул:
- Ты ведь меня заметил, старик?
Ответом гостю послужил легкий порыв ветра, всколыхнувший его волосы. Конечно, его услышали и заметили. Хоть храм внешне и выглядел опустевшим, хозяин святилища всегда присутствовал здесь, невидимый для простых смертных и, по желанию, для других Богов тоже. Ночной пришелец нетерпеливо переступил с ноги на ногу, глубоко вдохнув. Прохладный свежий воздух наполнился необъяснимым теплом и трепетом, словно сейчас свершится некое «чудо», послышался знакомый негромкий удар курительной трубки об одну из статуй, охранявших вход в храм, эхом прокатившийся по всей храмовой территории, и, словно из ниоткуда, зазвучал мягкий божественный голос:
- Когда восточный ветер дует, позволь ему нести твой аромат, о, слив цветенье! И пусть хозяин твой ушел - не забывай весну.
Вслед за декламированием стихотворения появился тот, кто, собственно, его и создал. Прямо перед посетителем возникла внушительная фигура Митидзане, следом за ней появились две тонкие, облаченные в одежды мико, женские фигурки. Старик радушно улыбнулся; блеснул задорный взгляд темно-карих старческих глаз.
- Что привело тебя ко мне в столь поздний час, Ято-кун? - Осведомился Тэндзин, изучающе разглядывая нарушителя его благодатного спокойствия. Спутницы Сугавары, коими были Цую и Маю, переглянулись.
Гостем, конечно же, оказался никто иной как Бог Бедствий. Бледный, взволнованный, юноша ссутулил плечи, неуверенно озираясь по сторонам. Несложно догадаться о причине его визита. Изначально парень собирался вовсе не «прогуляться», послав все к чертовой матери, нет - ему необходимо было привести в норму собственные разрозненные чувства, утихомирить разыгравшуюся внутри противоречивость и ощущение двойственности его решительности. Главная проблема, это он. Он растерян, он подавлен, он не понимает или не желает понимать, как поступить дальше. Божок впервые испытывал состояние смятения, когда не знаешь, куда плюнуть, к какому берегу рвать когти, чтобы, наконец, достичь хлипкой гармонии между разумом и сердцем. И ему, упрямому, независимому, привыкшему полагаться исключительно на самого себя, требовался уверенный толчок к дальнейшим действиям. Пожалуй, многовековая мудрость Митидзане могла бы послужить «толчком», к кому еще он мог обратиться за помощью?
Брюнет, нахмурившись, пояснил:
- Мне нужен твой совет.
Бог Знаний удивленно присвистнул, прикрыв рот рукавом, на лицах синки отразилось беспокойство. Ято никогда не приходил за советом, разговорами и прочей психологической поддержкой, мало того, что появлялся он здесь нечасто, так и большинство его приходов были связаны с получением работы или выполнением некоторых желаний прихожан, которые Тэндзин осуществить не мог. Маю, будучи бывшей напарницей нелепого божка, сразу поняла: случилось нечто очень серьезное. Иначе Ято не выглядел бы, как жалкий, выброшенный на улицу домашний кот, и не просил бы советов. Его б загрызла его же чрезмерная гордость.
- Что ж, - перестав улыбаться, кашлянул мужчина. Он был явно озадачен, - вижу, ты сам не свой. Для начала расскажи, что с тобой произошло на этот раз.
Ябоку утвердительно кивнул, машинально оттянув край платка, сдавливающего горло, потоптался на месте и, наконец, поведал историю всех сегодняшних приключений. Юноша честно старался не упустить из рассказа ни единой детали, изъясняясь, подобно грешнику на исповеди, однако намеренно умолчал о голосах, которые слышала Хиёри, и, естественно, о той глупости, которую он ей сморозил, ухудшив и без того бедственное положение вещей. Старик Сугавара слушал собеседника предельно внимательно, не перебивая и не задавая лишних вопросов. Слушал и, мягко говоря, ужасался. Сухие потрескавшиеся губы старца заметно дрожали. В груди медленно закипал гнев. Ято был довольно циничным Богом, эгоцентричным, самодовольным, но Митидзане не предполагал, что его цинизм дойдет до того, что из-за него погибнет ни в чем не повинная девочка. Пускай она была единственной верующей Ято, пускай стремилась сделать его жизнь лучше, это не давало божку права уничтожить ее зарождающуюся судьбу. Боги не должны привязываться к людям ни в-коем случае, а Бог Бедствий нарушил это негласное правило, вот и результат.
- Дуралей, - не сдержавшись, Тэндзин отвесил брюнету пощечину, не болезненную, ибо его ладонь закрывали широкие полы рукава, - ты хоть понимаешь, что натворил?!
Голубые глаза опустились вниз. Ято промолчал.
- Какого совета ты от меня ждешь? - Не унимался старик, испепеляя оппонента гневным взором. Наглость и черствость молодого Бога выводили его из себя. - Ты, лишь ты один виновен в гибели Ики, даже не смей перекладывать вину на других! Я же говорил тебе разорвать ваши узы, так почему ты этого не сделал? Почему не выполнил ее желание? Отвечай!
- Потому, что... - Дыхание Ябоку прервалось, внутренности свернуло в тугой скользкий узел. Сердцебиение участилось. Ему нет оправдания, и груз ответственности навалился на него всем весом. Действительно, почему? Может, потому что сама Хиёри хотела остаться полупризраком? Вранье, пустая отговорка. Тогда, может, потому, что он сам не смог отпустить ее? А это звучит гораздо правдивее. Ему было уютно рядом с ней, тепло и спокойно. «Он отдыхал душой», если можно так выразиться, проводя время вместе со школьницей и Сэкки. Наверное, потому не смог отпустить. Не смог пересилить свой эгоизм. - Потому, что она забыла бы обо мне.
- Ято... - Маю, прижав ладонь к груди, с сочувствием поглядела на экс-хозяина. Девушка старалась не думать о плохом и не злиться, чтобы не навредить Тэндзину, однако, будучи по-своему доброй и отзывчивой, несмотря на их взаимную неприязнь, испытывала к божку сострадание. Никто не поймет, какие чувства и мысли одолевают брюнета, и никто не сможет помочь ему.
- Не стоит жалеть его, Маю, - строго предупредил Митидзане. - Ято допустил непростительную ошибку. Он обязан был избавить бедную девочку от всяческих воспоминаний о нем и все равно решил пустить все на самотек. Зачем ты пришел ко мне? Здесь я бессилен. Ты виноват, ты же понесешь наказание. - Мужчина тяжко вздохнул. - Если не хочешь, чтобы Ики стала аякаси, сделай ее оружием. Докажи, что она дорога тебе. Пусть это будет твоей расплатой за совершенное тобой деяние.
****
Вернулся Ято под утро, ощущая себя распоследним дерьмом. На пороге юношу встретила печальная Кофуку, сообщив, что если он голоден, завтрак ждет его на кухне. Парень отмахнулся, мол, не до завтрака ему, и прошел, шмыгая грязными мокрыми сапогами, в гостиную. Каково же было удивление парня, когда он застал там бодрствующую Хиёри! Девушка сидела около котацу, прислонившись спиной к стене, и грела руки о чашку горячего чая. Уставившись взглядом в одну точку, словно пребывая в прострации, неподвижная, она напоминала каменное изваяние. Рядом, разумеется, был Юкине. Увидев вошедшего брюнета, мальчик знаком показал ему ничего не спрашивать, и Ято на подкашивающихся ногах приблизился к подруге. Школьница не отреагировала. Бог Бедствий мельком отметил синие круги, залегшие под ее глазами, обкусанные губы и раскрасневшийся нос. Сколько еще она плакала, пока его не было? Ощущение его дерьмовости усугубилось.
- Хиёри? - Прошептал божок, осторожно забирая у нее чашку. - Хиёри, ты меня слышишь?
- Она сидит так уже около часа, - отозвалась Нищебожка, усевшись напротив ребят. - Мы ждали твоего возвращения, поэтому не беспокоили ее. Ты что-нибудь придумал, Яточка?
Юки взволнованно оглядел хозяина. Свалил в ночь, бросил Ики - самый худший из Богов.
- Хиёри станет моим синки, - помедлив, провозгласил Ябоку, отпив из забранной кружки. Он решился. Нельзя больше тупо заниматься самобичеванием, когда время шатенки утекает, как вода сквозь пальцы.
- Правильное решение, - розоволосая Богиня скорчила нечто, похожее на улыбку.
Белобрысый синки открыл, было, рот, чтобы возразить, однако, хорошенько подумав, закрыл его обратно, не найдя веских аргументов для протеста. В принципе, будь он Богом, давно бы так поступил.
- Я хочу в последний раз побыть у себя дома, - ошарашила всех Ики. Сэкки аж подпрыгнул на месте, Ято вслух чертыхнулся. Синхронно посмотрев на девушку, друзья настороженно следили за выражением ее лица, пытаясь понять, не почудилось ли им. Хиёри одарила Бога Бедствий вполне осмысленным взглядом, но таким безгранично далеким, будто она - совершенно чужой ему человек, отчего беспокойное сердце юноши неприятно заныло, настойчиво разгоняя пульс. Он сумел выдержать ее взгляд, мысленно отдав себе приказ не прикасаться к ней. Объятия лучше любых слов, однако он уже научен горьким опытом прошлой попытки.
- К чему это?
Нижняя губа шатенки нервно дернулась. Она озвучила очередное желание неспроста: ей хотелось побывать напоследок в родном доме прежде, чем она навсегда забудет свое семейное гнездышко. Наверное, это мазохизм, изводить себя свежей порцией страданий, которые она обязательно почувствует, оказавшись в своей комнате. Наверное, это глупо, умолять сначала подарить ей полную «амнезию», а потом заявлять такое. Люди вообще глупые создания, нелогичные, поэтому ей терять, к сожалению, уже нечего.
- Просто позволь мне попасть домой.
Дьявол, Ябоку не мог отказать ей. Что угодно, он выполнит любую ее просьбу, потому как теперь у него нет выбора. Юкине, вон, тоже гримасничает, мимикой предупреждая, что, в случае отказа, Ято ожидает хорошая взбучка от милого маленького орудия. Кофуку поддакнула ему, темно-синие глаза Нищебожки лихорадочно блестели.
- Как пожелаешь, - юноша поднялся, протягивая подруге раскрытую ладонь. - Возьми меня за руку.
Ики поспешно ухватилась за его руку, крепко сжимая его пальцы - масло масленое, по сравнению с его кожей, ее была холодна как у покойника. Божка невольно передернуло, но он благоразумно смолчал.
- Юкине, ты с нами?
- Да-да! - Быстренько согласился синки, присоединившись к друзьям. Вместе они образовывали своего рода круг. Закрыв глаза, брюнет представил себе очертания комнаты Хиёри, и троица, пропав в искрах белого света, телепортировалась в «пункт назначения».