Глава 2. В кошмар (ч.2)
Вздох. Выдох. Вздох. Выдох.
Она долго лежала в траве.
Тело содрогалось от судорог, от хрипов, от того, что разум никак не хотел отпускать прошлое. Всё внутри требовало одного — проснуться. Но сна не было. Сон закончился вместе с той женщиной, которая умерла в чьих-то руках.
Теперь оставался только этот кошмар.
Ветер касался её влажного хитина, и от этого становилось мерзко. Трава царапала то, что раньше было кожей. Каждое прикосновение напоминало — она больше не человек. Больше не мать. Больше не «она».
А ведь там, в прошлом, она была матерью.
А ведь там, в прошлом, она была любящей женой, пока всё не началось, не думая, что это приведёт к смерти.
А ведь там, в прошлом, она была глупа. Настолько глупа, что не смогла спасти свою жизнь. Не смогла спасти своего ребёнка. Свою милую невинную дочурку.
И вина, только вина пожирала сердце. Ведь это она виновата. Если бы всё же решилась уйти, конца можно было избежать. Боже, она бы всё ещё держала своего ребёнка на руках. Свою малышку, которой и десяти не исполнилось...
Долго ли она пролежала так? Долго ли корила себя? Она не знала. Время стало вязким, как слизь из кокона, из которого её вытолкнуло в этот мир.
Но всё же — пришлось подняться.
Новые конечности не слушались. Каждое движение было чужим, будто тело управлялось чем-то иным. Вторая пара рук скользнула по земле, и она едва не рухнула носом — а точнее тем местом, где раньше был нос — в траву. Хвост дёрнулся судорожно, тяжёлый, лишний. Крылья за спиной дрожали, будто пытаясь расправиться сами собой.
Она попыталась сделать шаг — и упала. Трава была холодной, и снова захотелось остаться лежать. Просто позволить этому телу не двигаться, позволить чужой земле принять её. Но память о том, как кокон давил на грудь, снова вернула ужас — нельзя оставаться. Нельзя снова оказаться в плену. Нельзя сдаваться. Не сейчас, когда она в такой ситуации.
Она поднялась.
Шаг.
Ещё шаг.
И ещё шаг.
Тело шло, шатаясь, как у пьяного. Тяжело, но шло. По этому полю, липкая и голая, в мужском, нечеловеческом теле, она шла. Теперь это её жизнь. Её проклятие. Её наказание.
Вдалеке — лес. Она видела его: тёмный, густой, будто зовущий в себя. Поле же оставалось открытым, слишком уязвимым. И она, дрожа, шла туда, где можно было скрыться, где можно было найти источник воды, чтобы искупаться и хоть чем-то прикрыться. Да. Из листьев можно было соорудить что-либо. Она не думала о том, чтобы в таком виде контактировать с кем-то разумным. Если хоть кто-то был здесь... Ей предстояло подумать и о том, как из кокона она оказалась тут, и как она вообще вернулась из мёртвых.
Всё нужно было обдумать. А пока — еда и вода.
...Лес встретил её не тишиной.
Ветки хрустнули. Между деревьями мелькнуло что-то тёмное, быстрое. Она замерла, сердце билось так, будто готово вырваться сквозь грудную клетку. Она не знала, есть ли здесь хищники. Но нутро и логика шептали — есть. И выбора не было: нужно было найти хоть что-то.
Углубляясь в лес, она остановилась.
Тишина. Только собственное дыхание и звук. Тихий, почти неуловимый, но до боли знакомый. Звук, что не принадлежал ни зверю, ни ветру. Звук воды. Слух у её нового тела был невероятен — раз смог уловить это. Но как далеко вода была? Как далеко отсюда этот источник?
Она повернула голову в направлении звука. Нет, не уверена, что правильно, но казалось — именно там. И потому стоило проверить. Выбора всё равно не было. Именно поэтому, шатаясь, она направилась туда. Каждый шаг отзывался болью в конечностях. Каждый шаг удерживал равновесие. Каждый шаг давал ей мотив не упасть здесь. Но звук становился всё ближе.
И вот — сквозь густые стволы мелькнул проблеск.
Свет, отразившийся от воды. Она почти побежала. Упала, встала, снова пошла. Колени разодрались о корни, но это уже не имело значения.
Она добралась.
Перед ней открылся небольшой ручей, вьющийся меж камней. Вода — чистая, прозрачная, бегущая так свободно, что её душа на миг сжалась от боли: ведь сама она никогда больше не будет такой. На краю ручья она опустилась на колени. Руки дрожали от пульсирующей боли. Наклоняясь, всмотрелась в отражение — и почти закричала. Почти. Но успела прикусить язык.
Белое лицо. Не человеческое. Более плоское, с большими красными глазами, смотрящими из отражения. Никакой кожи. Никаких волос. Только испачканный белый хитин и жвалы по бокам её безгубого рта. А зубы... зубы словно клыки акулы, маленькие и твёрдые, блеснули из приоткрытого рта.
Она не могла смотреть. Она не хотела смотреть.
В этот миг, не раздумывая, она наклонилась вперёд и плюхнулась в воду. Звук брызг разнёсся эхом, но был приглушён слоем воды. Прохладная вода словно отрезвила её. И когда она снова распахнула глаза, то устремилась к воздуху. Опять звук воды, опять вздох, и на этот раз отчаянное трение. Она тёрла руки, ощущая боль в повреждённых пальцах, тёрла грудь, лицо, всё — словно пытаясь смыть с себя этот кошмар, слизь и желудочный сок.
Как глубоко... но это всё же помогло прийти в себя.
Внизу, касаясь ног, вился хвост с жалом, что периодически соприкасался с дном ручья — не глубокого и не мелкого. Крылья дрожали под водой, тяжёлые и бесполезные. Дополнительные руки вились рядом, и она не знала, как ей предстоит справляться с ними.
Вскоре она выбралась на камни и тяжело рухнула на живот под лучами солнца. Вода стекала с неё ручьями. Сердце стучало. Разум всё ещё отказывался верить. Но реальность была жестока.
Солнце поднялось высоко, стояло почти в зените — или она так считала. В прошлой жизни ей не нужно было задумываться об этом: город диктовал ритм. Часы, транспорт, графики, электрический свет. Она жила среди каменных стен, где всё было предсказуемо, и поэтому ей никогда не приходилось выживать, даже если это было в походных условиях. Сейчас солнце стало её единственными часами, а лес — новым домом, но временным, пока она не найдёт решение.
Её рука скользнула по груди. Плоская и твёрдая поверхность ощущалась шершавой, непривычной. Не нежная кожа, и нет груди, которой она вскармливала своего ребёнка, но там... Там внутри что-то было. Она это почувствовала ещё тогда, в коконе, когда была на волоске от смерти. Что-то потянуло её — и она оказалась здесь.
Боже...
Живот болезненно сжался, голод с каждой минутой рос. В городе еда всегда была под рукой — магазин, холодильник, даже автомат на улице. Но здесь ничего этого не было.
И именно в этот момент воспоминание внезапно ожило в её голове.
...
Маленькая ладонь тянет её пальцы — ребёнок, сжимая руку матери, весело подскакивает на тротуаре. Муж идёт рядом, держа пакет с продуктами, и ворчит, что она снова взяла лишнего:
— Зачем три батона? Они же черствеют.
Она улыбается, не споря, зная, что завтра батонов уже не будет — дочка обожает тосты. Они входят в супермаркет: яркий свет, музыка из динамиков, ряды с товарами, запах выпечки из пекарни. Ребёнок просит шоколадку, муж сначала качает головой, но потом уступает. Она смеётся:
— Ты у нас самый строгий и самый мягкий одновременно.
Он отвечает:
—А ты всегда ломаешь мой строгий вид.
И всё это — так просто, так обыденно. Еда в тележке, пакеты, дом рядом. Семья. Жизнь.
...
Её глаза дрогнули. Слёз нет, их отняли с тех пор, как она вновь родилась в другом теле. Эти воспоминания заставляли сердце болеть — так болеть. Одно из прекрасных воспоминаний, светлых и тёплых, до той трагедии. И как она не заметила этого? Как намеренно игнорировала поведение мужа?
Глупая...
Это прошлое уже не вернётся. Вместо тележки с продуктами — пустые руки и пустой желудок. Вместо улыбки дочери — голод, боль и тёмный лес. Вместо любимого мужа — лишь холод и ужасные воспоминания о безумных глазах и ощущении рук на шее.
Она сглотнула и обняла себя всеми четырьмя руками. Пальцы всё ещё болели на концах. Она сидела на камнях, словно пытаясь удержать это воспоминание в сердце. Но голод не отпускал.
Ей нужна еда.
— Я не могу продолжать лежать здесь... — она не узнавала свой голос: хриплый и твёрдый, не такой, каким помнила. Да и кому она говорит это? Себе? Для чего? Чтобы напомнить себе о том, что ещё жива?
С трудом поднялась. Ноги подгибались, хвост и крылья мешали, но шаги давались легче, чем раньше. В «ушах» отозвался шорох листьев, лес кипел жизнью — и здесь явно имелась еда. Может, она могла найти пропитание в виде ягод или грибов. Ну, а если повезёт — наткнётся на что-то съедобное, а не ядовитое.
Лес встречал её тысячей звуков: стрёкот, шелест листвы, треск веток под лапами невидимых зверей. Она понимала — здесь легко потеряться, уйти в сторону, запутаться между одинаковыми стволами. Но рядом был ручей. Его журчание тянулось тонкой нитью сквозь зелень и становилось для неё единственным ориентиром. Она искала, каждый раз прислушиваясь к воде, чтобы не потерять дорогу, и старалась различать звуки вокруг себя.
Она склонилась к кусту, заметив тёмно-красные ягоды. Осторожно, почти дрожащими ранеными пальцами (их у неё было четыре на каждой руке), сорвала несколько ягод, понюхала. Вспомнила книжные картинки, школьные уроки, где говорили: одни ягоды съедобные, другие смертельные. Но она не была лесным жителем. Она — городская. У неё никогда не было дачи, никаких походов с палатками. Она не умела отличать ядовитое от безопасного, тогда не запоминала, не думая, что это когда-нибудь понадобится.
И всё же рискнула. Раздавила одну ягоду между пальцами: сок яркий, запах терпкий. На языке осталась капля. Она замерла, прислушиваясь к телу. Ничего. Только кислый вкус.
— Боже, пусть это не убьёт меня... — прошептала та самой себе.
Как и сок, сама ягода была кислой. Тогда она решилась съесть их и жадно накинулась на куст. Возможно, через время она всё же узнает результат поспешного решения, но это потом. Ягоды были кислыми, сладость едва заметна на языке, но это было хоть что-то. Немного, но хоть что-то...
Может, не стоило есть после приступа, может, не стоило после рвоты, но подкрепившись, она снова почувствовала стыд. Взгляд метнулся по её телу. Стыд — странное чувство, ведь рядом никого не было, и всё же он жёг сильнее ветра и травы. Она не хотела оставаться обнажённой в этом теле, но ничего не могла сделать, пока не было возможности прикрыться.
Она не могла принять тот факт, что теперь имела мужское тело.
Она вернулась к ручью, смыла сок ягод с рук и посмотрела на себя ещё раз. Хвост, крылья, пальцы, жвалы. Это — она. И не она.
И в этот момент в памяти всплыло что-то далёкое, почти забытое. Школьный класс, запах мела, учитель ОБЖ, говорящий сухим, уверенным голосом (а может, она прочла это где-то в закоулках интернета или увидела в видео):
«Запомните: если вы заблудились в лесу — ищите воду. Ручьи и реки всегда приводят к людям. Деревни, стоянки, охотники — жизнь тянется к воде. Не теряйтесь. Держитесь берега».
Мозг — странная штука. Но какие «люди»? Что они подумают, если увидят её такой? Хвост с жалом, когти, крылья, челюсти... Она больше не женщина из города, не мать с тележкой продуктов. Она — нечто иное (она не понимала чем являлась). И если поселение действительно найдётся, что её ждёт? Крики? Камни? Огонь?
Она сделала шаг назад, собираясь отказаться от этой идеи, спрятаться в чаще, жить как получится. Но её тело предало её.
Ноги сами пошли вдоль ручья, как будто внутренний инстинкт оказался сильнее страха. Сначала шаги были неуверенными, потом — всё более ритмичными, ровными. Хруст веток, плеск воды сбоку тянули вперёд. Она пыталась сопротивляться, но шаги не останавливались. Будто сама суть нового тела знала: если идти — будет шанс. Если стоять — только смерть.
Изначально желания идти не было, но... теперь она хотела хотя бы увидеть, что ждёт впереди. Может, даже украдёт что-то, если получится. Мысль о воровстве была неприятной, но выбора не оставалось.
Часы тянулись, солнце медленно клонилось к закату. И вот, среди зелёных стен леса, показалось иное — прямые линии, не созданные природой. Она замерла, сердце болезненно сжалось. Деревня.
Но какая...
На поляну выходили дома, сложенные из камня и древесины. Деревянные стены местами потемнели, сгнили. Крыши с провалами, кое-где вместо досок зияло небо. Окна пустые, без стекла, чернели тёмными провалами. Сухая колодезная журавельная балка скрипела на ветру, ведро проржавело. Дороги между домами были заросшими травой, но угадывались — ровные, пересекающиеся под прямым углом.
Она сделала неуверенный шаг вперёд. Никакого дыма из печей. Никаких голосов. Только тишина, прерываемая ветром и скрипом досок. Старый забор наклонился, будто его били и он устал держаться. В одном доме дверь висела на одной петле, медленно раскачиваясь. В другом крыша рухнула внутрь, и сквозь пролом росло молодое дерево. Единственный колодец в центре деревни выглядел надёжнее всего. Она подошла к нему, заглянула внутрь. Каменная кладка цела, но воды не видно. Лишь тёмная глубина и запах плесени. Деревянное ведро лежало рядом, высохшее, словно его бросили на землю десятки лет назад.
Это место было слишком правильным, слишком простым. Как будто кто-то когда-то собрал его по схеме, а потом бросил. Словно сама деревня была не живой, а созданной по памяти. Одинаковые дома, одинаковые окна, одинаковые заборы.
Она обошла один дом. Внутри — пусто. Пол зарос мхом. На столе лежала глина, потрескавшаяся от времени. В печи — зола, старая, рассыпавшаяся от малейшего прикосновения.
Всё говорило об одном: здесь когда-то жили. Но давно ушли. И никто не вернулся. Жутко. Жутко и то, что дома стояли ровными рядами, все одного размера, будто вырезанные по шаблону.
Но почему? От чего или кого бежали? Может, просто уехали в другое место? Ведь порой деревни забрасывают по самым разным причинам.
Вздох. Выдох.
Но если это место заброшено — она ведь могла здесь поселиться. Не так ли?
Она обошла почти все дома. И каждый раз её встречала одна и та же картина: трухлявые доски, обвалившиеся крыши, запах сырости и гнили. Даже мебели толком не было (лишь кое-что валялось в домах), хотя виднелись остатки огородов. Но, дойдя до середины улицы, она заметила дом, который выделялся. Его крыша почти не провалилась — лишь пара дыр, и сквозь них пробивались лучи солнца. Дверь держалась крепче остальных: доски целее, петли хоть и проржавели, но всё ещё держали полотно.
Она толкнула дверь. Та скрипнула низко, словно жалуясь, но не развалилась в руках, как остальные. Внутри было темнее и суше. Запах гнили слабее, пыли меньше. Осторожно войдя, она огляделась — и в углу заметила кровать и то что она могла назвать маленькой каменной печкой. Удача. Почти целая кровать. Каркас перекошен, но не сломан. На ней лежала куча сгнивших тряпок, бывших когда-то одеялом и простынями. Она провела рукой по поверхности — дерево прогнулось, но выдержало её вес.
Она закрыла дверь, как могла, слушая неприятный скрип.
Лежащие куча сгнивших тряпок полетели на пол. Села. Потом легла боком, осторожно, словно боялась, что кровать рассыплется в прах. Но та стояла, скрипела под её телом, но держала. Сквозь дыры в крыше пробивались золотые полосы света, и в них кружили пылинки. Было тихо. Даже ручей вдали слышался глухо, будто стены скрывали её от леса.
— Здесь... можно остаться на ночь, — прошептала себе, и голос её гулко отразился от стен.
Снаружи уже сгущались сумерки. Ветер шумел в зарослях, и деревня-призрак казалась ещё более мёртвой. Но в этом доме, с его целой дверью и кроватью, было хоть что-то похожее на укрытие.
...
Они втроём в постели. Она, муж и дочка, которая забралась между ними посреди ночи, прижав к себе любимого плюшевого зайца. Муж ворчит, сонный, уткнувшись носом в подушку:
— Опять... Почему она всегда к тебе лезет? — голос его глухой, но без злости.
Дочка хихикает и прижимается к маме сильнее.
— Потому что у мамы тепло!
Она смеётся, обнимая ребёнка. Муж поворачивается к ним, протягивает руку через маленькую спинку, обнимая их обеих разом.
— Ну тогда и мне место оставьте, — шепчет он и, нехотя сдаваясь, придвигается ближе.
Все трое прижимаются друг к другу. Маленькие пальчики дочки цепляются за её волосы. Тепло тел, тихое дыхание, ощущение, что мир снаружи не имеет значения. Лампа на тумбочке давно погашена, комната окутана мягкой тьмой.
И в тот момент у неё не было ни страха, ни боли, ни усталости. Только семья.
Только счастье.
...
Сердце сжалось.
Подогнув ноги и прижав к себе хвост, словно он был одеялом, она закрыла глаза. Крылья мешали, но впервые за всё время после пробуждения она позволила себе подумать: может, утро всё же наступит мирно.
От автора:
1. Что тут ещё сказать? В следующих главах мы будем наблюдать, как она учится выживать и приспосабливаться к своей новой жизни.
2. Учитывая рассказы Марка и Шангрина о своей расе, я думаю, что они на каком-то генетическом уровне знают, кто они такие (включая рассказы взрослых сородичей); возможно, эти знания закреплены у них в крови. У нашей героини такого нет.
3. Магия. Искра. Что же... в будущем для нашей героини это будет настоящим шоком.