Глава 19
Я сидел во главе длинного стола, рядом со мной — Феликс, чуть дальше — остальные ребята. У каждого на лице отражалось разное: усталость, тревога, ожидание. Кто-то нервно елозил пальцами по колену, кто-то избегал глаз.
Пак Джинён зашёл в комнату ровно в десять. Как всегда — собранный, прямой, почти холодный. Но я знал его достаточно хорошо, чтобы видеть в этой сдержанности беспокойство. Он сел на противоположную сторону и некоторое время молчал, окидывая нас взглядом.
— Прежде чем я начну, — сказал он наконец, — хочу, чтобы вы знали: я горжусь вами. Вы справились с трудной ситуацией. Сдержали эмоции, не допустили утечек в прессу, не подвергли компанию риску.
Некоторые из ребят выдохнули. Хан кивнул, будто принимая похвалу. Минхо оставался спокойным, но я заметил, как он чуть напрягся, будто ждал чего-то более жёсткого. Он не ошибался.
— Но, — продолжил Пак Джинён, — это не отменяет того, насколько всё это было серьёзно. Покушение. Угроза жизни человеку, который связан с нашей семьёй. И косвенно — с вами всеми.
Он повернулся ко мне.
— Крис, ты взрослый. Ты лидер. Ты правильно поступил, не вмешивая ребят в операцию. Но ты должен понимать — ты несёшь ответственность не только за себя. За всех. За всю группу.
Я кивнул.
— Я понимаю. И принимаю это.
— Я знаю, что у каждого из вас есть личная жизнь. И я не тот, кто запрещает любить. Но я обязан напомнить: вы — айдолы. У вас есть лица, за которыми стоят миллионы. У вас есть контракты, обязательства, репутация. Я не могу контролировать всё. Но я могу требовать осторожности.
Чонин тихо спросил:
— Мы в опасности?
Пак Джинён посмотрел на него с серьёзностью, которую редко позволял себе показывать.
— Нет. Сейчас — нет. Но я не исключаю, что подобное может повториться. Потому мы вводим новые меры безопасности. Вы будете передвигаться в сопровождении охраны в течение следующего месяца. Все поездки за пределы агентства — только по согласованию.
— Даже если это просто кафе? — спросил Сынмин с приподнятой бровью.
— Даже если это просто выйти за кофе, — жёстко ответил Пак Джинён. — До тех пор, пока ситуация полностью не закрыта. Для СМИ никакой информации не будет. Если кто-то из вас раскроет детали — это будет серьёзное нарушение.
Он замолчал, давая нам время переварить.
— Аляска сейчас в безопасности, — добавил он, — и это благодаря вам всем. Майк, Крис, Феликс — вы сделали правильный выбор. Но на будущее... никаких самостоятельных расследований. Вы артисты. Не частные детективы. Передайте это Майку тоже. Он частный телохранитель Аляски, Кристофер, нанятый тобой. К компании он не имеет никакого отношения, но я настоятельно прошу контролировать его действия.
Феликс посмотрел на меня, чуть виновато. Я положил руку ему на плечо — поддерживающе. Мы сделали то, что должны были. Но Пак Джинён прав: это не должно было лечь на нас.
— Будет выделена команда, которая займётся любыми потенциальными угрозами. Если хоть что-то покажется вам странным — сообщайте сразу. И последнее: никакой паники. Никаких нелепых теорий. Работайте. Репетируйте. Пишите песни. Я справлюсь с остальным.
Он встал.
— Вы сильные. Вы семья. Но семья не значит, что можно забывать, кто вы и зачем вы здесь.
С этими словами он покинул комнату. Некоторое время мы сидели в тишине. Хан вздохнул и потянулся.
— Словно получил по голове, и ещё спасибо сказал, — пробормотал он.
Чанбин рассмеялся, хоть и тихо.
— Это называется «наставление от отца».
Феликс чуть наклонился ко мне.
— Думаешь, он злился?
— Нет. Думаю, он боялся. Как и мы все, — сказал я. — Но он прав: теперь всё по-другому.
Я посмотрел на ребят. На тех, с кем мы делили всё — сцены, боль, одиночество, слава.
— Нам надо быть ещё осторожнее.
Минхо кивнул. Йенна подтянул колени. Сынмин закатил глаза, но без агрессии. Мы знали: самое тяжёлое — позади. Но всё ещё было много, что нужно сберечь.
Хан первым нарушил тишину.
— Честно? Мне теперь даже в туалет будет страшно выйти без охраны. — Он скрестил руки на груди, усевшись по-турецки на стуле. — Скажи мне, Сынмин, ты готов сопровождать меня в уборную?
Сынмин прищурился.
— Только если ты пообещаешь не петь в кабинке. В прошлый раз охранник едва не вызвал экзорциста.
Сдержанный смех прошёл по комнате. Атмосфера стала чуть легче, но под слоем юмора пряталась реальная тревога.
— Но если серьёзно, — заговорил Минхо, — он прав. Мы стали слишком расслабленными. Всё это время думали, что если держим личное подальше от камер — значит, в безопасности. А оказалось, что иногда достаточно просто быть рядом с Чаном, чтобы в твою жизнь пришла... опасность.
Я вздохнул, опустив голову.
— Прости, — сказал я тихо. — Я знал, что на мне много рисков, но не хотел втягивать вас в это.
— Не смей, — отрезал Феликс. — Ты не втягивал. Мы сами рядом. Потому что хотим быть рядом. И потому что ты — наш лидер. Мы все знали, что ты что-то скрываешь. Просто не знали, насколько всё серьёзно.
Йенна, до этого молчавший, подал голос:
— Аляска... она как? Ты говорил, что с ней всё хорошо, но... ты уверен?
Я кивнул.
— Она держится. Сильнее, чем кто-либо из нас. Но я вижу: ей тяжело. Она тоже всё понимает.
— Это не просто фанатка, — сказал Сынмин, поигрывая кольцом на пальце. — Это преступление. Мы буквально в детективной драме живём. Только без титров и музыки на фоне.
— Да, и без гарантии, что у нас будет счастливый финал, — добавил Хёнджин с мрачной усмешкой.
Феликс посмотрел на него.
— Он будет, — сказал он с уверенностью. — Потому что мы вместе. Мы не дадим кому-то разрушить всё, что мы строили столько лет.
— А ты не боишься? — спросил Чанбин. — Что нас начнут преследовать фанаты, копать, строить теории?
— Боюсь, — честно ответил Феликс. — Но я боюсь больше потерять кого-то из вас.
Я смотрел на них всех — таких разных, с разными страхами, характерами, гранями. Но это были мои люди. Моя семья.
— Мы уже прошли через многое, — сказал я. — Потеряли друзей, терпели травмы, срывались, стояли на грани. И мы всё ещё здесь. Я обещаю, что сделаю всё, чтобы больше никто из вас не пострадал. Ни вы, ни Аляска. Ни один человек, который связан с нами.
— Значит, мы усиливаем охрану, — сказал Минхо. — Больше камер, больше бдительности. Аляска остаётся под присмотром. Все выходы согласовываются. И — никаких секретов друг от друга. Если что-то подозрительное — сразу говорим.
Сынмин усмехнулся.
— Минхо включил режим "старшего брата". Осторожно, сейчас начнёт раздавать графики сна и витамины.
— А кто-то должен быть взрослым, пока вы трое обмениваетесь остротами, — заметил Минхо, глянув на Хана, Сынмина и Чанбина.
— Я просто чувствую, что мы на шаг ближе друг к другу стали, — пробормотал Йенна. — Звучит глупо, но... это как сцена из дорамы. Только всё по-настоящему.
Я кивнул, стиснув кулаки под столом.
— И потому нам стоит действовать, как настоящие герои. Без паники. Без хаоса. С холодной головой.
Феликс склонил голову на плечо.
— Тогда веди нас, лидер.
Я улыбнулся впервые за весь день.
Вечер, Сеул укутан мягким светом, ветер чуть треплет волосы. Я вышел проветриться — и нашёл там Хёнджина. Он сидел, привалившись к стене, в пальцах тлела сигарета, которую он даже не курил — просто держал, будто искал повод остаться на месте.
— Ты знаешь, что Пак Джинён убьёт тебя, если увидит с этим, — сказал я, подойдя ближе.
Он усмехнулся краешком губ.
— Это не сигарета. Это способ не разговаривать. Но, видимо, не сработало.
Я сел рядом. Некоторое время мы просто молчали. Слышно было гул улиц внизу, редкие раскаты смеха из соседней квартиры.
— Ты злишься на меня, — сказал я наконец.
— Нет, — выдохнул он. — Я злюсь на себя.
Я посмотрел на него с удивлением.
— Почему?
Хёнджин не ответил сразу. Он глядел на огни города, будто в них был какой-то ответ.
— Когда она вернулась... я почувствовал, как внутри всё сжалось. Не потому, что я её не люблю. Я... уважаю её. Восхищаюсь даже. Но всё это время... — он сжал челюсть, — мы с Феликсом были рядом. Мы держали тебя, когда ты разваливался. Мы поддерживали друг друга, вывозили эмоционально. Я видел, как ты страдаешь, как он страдает. И вдруг она вернулась, и всё снова стало про неё.
— Это не про неё, Хёнджин. Это про нас всех. То, что случилось, затронуло каждого. Но...
— Позволь мне договорить, — резко сказал он. — Я выгляжу, как будто всё мне нипочём, да? Как будто я всегда на вершине, с идеальными фото и надменной усмешкой. Но знаешь, что я чувствовал, когда узнал, что Аляска чуть не погибла?
Он резко повернулся ко мне, и в его глазах было что-то, что я редко видел — уязвимость. Настоящая, сырая.
— Я почувствовал, что потеряю Феликса. Я испугался. До ужаса. Потому что Феликс — мой дом. Моя точка равновесия. А он любит её. Не так, как тебя, но... у него с ней своя связь. Ты был сломан, он заботился о тебе, и я стоял в стороне. Я ревновал. Чёрт возьми, Чан, я ревную. Не к тебе. К ней. И это так ужасно. Потому, что я понимаю, он не любит ее как девушку. Она для него что-то типа сестры. Она появилась спустя полгода и сказу: "Привет, Веснушка". Меня так раздражает его внимание к твоей девушке.
Я замер. В груди сжалось.
— Я не знал... — прошептал я.
— Конечно, не знал. Ты был занят своим горем. Своей виной. Своим спасением. Мы все были, — он провёл рукой по волосам. — И я не винил тебя. Но когда она появилась снова, и ты побежал к ней, как будто ничего не произошло... Я... я почувствовал себя лишним.
Я положил руку ему на плечо.
— Ты не лишний. Никогда не был. Я — не только лидер группы. Я твой друг. И я благодарен тебе за всё. За то, что ты был рядом, когда меня не было. Когда я проваливался. Но поверь: её возвращение не отнимает у меня вас. И уж точно не отнимает у тебя Феликса.
Хёнджин прикрыл глаза, будто переваривал мои слова.
— Я знаю, — наконец сказал он. — Просто... дай мне время, ладно? Я не хочу притворяться, что всё окей. Но я хочу научиться это принять.
— Ты уже на этом пути, — ответил я мягко. — Спасибо, что честно сказал. Это больше, чем я ожидал. И больше, чем ты должен был сделать.
Он усмехнулся.
— Ты, как всегда, говоришь как в дораме.
— А ты, как всегда, драматичный до невозможности.
Мы оба рассмеялись. И на какой-то миг ветер унес с собой напряжение, что висело между нами.
— Феликс твой, — сказал я. — Всегда был. И будет. Просто доверься этому. Какое бы дерьмо ты не творит, он всегда был и будет рядом. Он любит тебя.
— А ты — сильнее, чем кажешься, — ответил Хёнджин. — Но не забывай, Чан. Иногда тебе тоже нужна опора. Не только Аляска.
Я кивнул. И в этот вечер на крыше, среди ветра и неона, мы не стали ближе — мы просто стали честнее. А иногда это важнее.
Мы всё ещё сидели на крыше, ветер чуть поутих, и теперь город казался почти спокойным. Я молчал, обдумывая то, что Хёнджин только что сказал. Казалось, между нами больше нет напряжения. Но была ещё одна тема, которую я не мог не затронуть.
— Можно ещё кое-что спросить? — тихо сказал я.
Хёнджин кивнул, не глядя на меня.
— Ты, Феликс и... Анжелика.
Он слегка напрягся. Руки, спокойно лежащие на коленях, будто стали тяжелее. Он не удивился, просто вздохнул.
— Мы не скрываемся специально, — произнёс он. — Просто... мы не уверены, что это правильно. Или безопасно. Или вообще возможно.
— Хённи, я не здесь, чтобы осуждать. Я просто волнуюсь. За всех троих. Но особенно — за тебя.
Он повернул ко мне голову. На лице — усталость, нежелание врать.
— Я не знаю, как в это всё попал, Чан. Честно. Сначала это было как... игра. Феликс влюбился в неё — по уши. А потом, однажды, я понял, что мне не всё равно. Что мне хочется её коснуться, услышать её голос, когда я засыпаю. И одновременно — смотреть, как Феликс светится рядом с ней. Ты понимаешь, как это больно и прекрасно одновременно?
Я кивнул.
— Думаю, понимаю. У любви нет норм. Она просто случается.
— Мы боимся, что разрушим всё. Что кто-то из нас окажется третьим лишним. Или что всё развалится. А я... я не могу потерять Феликса, Чан. Он — мой якорь. Но я не могу смотреть, как он любит её, и не чувствовать то же.
— И ты не знаешь, что с этим делать, — закончил я за него.
— Именно.
Я выдохнул. Мне хотелось обнять его, но я знал — сейчас ему нужно другое. Признание того, что его чувства имеют право на существование.
— Знаешь, что я думаю? — сказал я. — Я вижу, как Анжелика смотрит на вас обоих. Она не выбирает. Не потому, что не может, а потому что не хочет терять ни одного из вас. И если у вас троих получается держать это, беречь друг друга — может, это и есть то, что нужно?
Он покачал головой, усмехаясь.
— Ты, кажется, стал мудрее за последние полгода.
— Или просто слишком долго смотрел на любовь, которая почти стоила мне всего, — ответил я тихо. — Поэтому и говорю: не теряйте друг друга. Не держите боль внутри. Говорите. И не бойтесь быть счастливыми, даже если кто-то скажет, что это "неправильно".
Хёнджин посмотрел на меня с благодарностью.
— Спасибо.
— Я рядом. Всегда. Ты не обязан разбираться в себе в одиночку.
Он чуть улыбнулся, впервые по-настоящему. Мы ещё немного посидели в тишине. А потом поднялись и ушли вниз — каждый со своими мыслями, но уже не такими тяжёлыми, как раньше.
Хёнджин замолчал, уставившись на огни города. Казалось, он что-то обдумывает, сражается внутри себя. Я терпеливо ждал. Через минуту он сказал, почти шёпотом:
— А если с Анжеликой случится то же, что с Аляской?
Я повернул голову к нему. В его голосе была настоящая тревога, почти паника, скрытая под маской спокойствия.
Он продолжил:
— Я видел, через что ты прошёл. Видел, как ты разрушался на глазах. И если однажды я получу сообщение, что кто-то причинил ей боль... Или хуже — я не выдержу.
Я положил руку ему на плечо.
— Ты не обязан быть железным. Ты имеешь право бояться. Мы все боимся за тех, кого любим. Особенно, когда носим имя "айдол".
Он сжал губы, опустив взгляд.
— Мы живём как под микроскопом. Фанаты думают, что любят нас, но иногда они просто... хотят нас поглотить. Как будто мы им что-то должны. Мы отдаем всё — голос, тело, время, сердце — и всё равно, одна фанатка может решить, что твоя любовь кому-то другому — это предательство. А потом...
Он не договорил, но я знал, что он имеет в виду.
— Анжелика не такая, как Аляска, — тихо сказал он. — Она не мягкая, не солнечная, нетерпеливая. Она — огонь. Она может постоять за себя. Но в этом и проблема. Если её попытаются сломать, она не будет молчать. Она ударит в ответ. А потом пострадает не только она, но и мы. И Феликс. И группа. Все.
— Но, Хёнджин, ты не можешь прожить жизнь, прячась от любви. Это не выход. Поверь мне, я пытался. Я молчал, я отступал, я думал, что защищаю Аляску... и этим чуть не потерял её. Трижды. И если бы я не проснулся, если бы не начал бороться — её бы больше не было рядом.
Он медленно повернулся ко мне.
— А ты уверен, что мы справимся? Что если она... уйдёт?
Я посмотрел ему прямо в глаза.
— Анжелика не из тех, кто уходит. Ты же знаешь. Она скорее ворвётся в дом фанатки с бейсбольной битой, чем даст себя сломать. Она не просто выдержит — она сожжёт всех, кто встанет у неё на пути.
Хёнджин хрипло рассмеялся.
— Да. Это правда.
Я усмехнулся тоже, но серьёзность не исчезла из моих мыслей.
— Мы должны быть рядом. Всегда. Мы — семья. И если случится угроза — мы будем действовать. Вчетвером, впятером, всей группой. Я не позволю, чтобы кто-то из вас пострадал. Ни Феликс, ни Анжелика, ни ты. На этот раз — нет.
Он выдохнул, кажется, впервые за весь вечер.
— Знаешь, я никогда не говорил тебе этого, но... я всегда завидовал тебе, Крис. Твоей выдержке, твоей вере в людей. И сейчас — завидую снова. Потому что ты уже прошёл через ад... и выбрал остаться живым.
Я сжал его плечо.
— И ты пройдёшь. Но не один.
Ветер снова поднялся. Он трепал волосы, прохладно касался щёк, но в нас стало чуть теплее. Я знал, что он услышал меня. А он знал — я рядом.
Мы стояли на берегу. Море неспешно катилось к ногам, отступая обратно с лёгким шуршанием, оставляя на песке холодные брызги. В Сеуле уже чувствовалась весна, но здесь, у южного побережья, было почти по-летнему тепло. Не жарко — просто мягко, светло, свободно.
Рядом со мной Аляска смеялась, щурясь на солнце. Она держала кеды в одной руке, в другой телефон, она снимала море, когда волна подбиралась слишком близко. Я не мог оторвать от неё глаз — от её лёгкости, которую так редко удаётся сохранить в нашем мире.
Позади нас, на расстрелянных пледах, сидели ребята. Минхо молча чистил мандарин и протягивал дольки Хану, тот, в свою очередь, жевал и что-то быстро набивал в телефон — кажется, очередной текст. Чанбин громко спорил с Сынмином, и спор у них, как всегда, был неважно о чём — возможно, о вкусе чипсов. Йенна подпевал музыке, что тихо звучал из колонки. Его голос вливался в шум прибоя, будто был частью пейзажа.
Феликс лежал, запрокинув голову на колени Анжелики, и что-то рассказывал, а она закатывала глаза и то ли возмущалась, то ли смеялась. Хёнджин сидел рядом, притихший, смотрел на них, но в его взгляде не было ревности — только спокойствие. Уверенность. Он теперь знал, что они — мы — справимся.
Майк подошёл ко мне и протянул бутылку с водой.
— Ты думаешь о Японии? — спросил он, присаживаясь рядом.
Я кивнул.
— Да. О турах. О концертах. О безопасности. Обо всём сразу.
Он пожал плечами.
— Я позабочусь о девочках, не волнуйся. Сегодня ты можешь не думать. Сегодня — день отдыха. У тебя он один.
Я усмехнулся, глядя, как Аляска подзывает меня к себе, крича:
— Крис, ты идёшь или будешь стоять там, как маяк?
Я крикнул в ответ:
— Я — маяк твоей жизни! Привыкай!
Ребята за спиной рассмеялись. Она показала мне язык — по-детски, дразнясь, и снова повернулась к морю.
Я пошёл к ней. Мои пальцы коснулись её ладони, и она тут же вплела их в свои. Мы шли по воде, которая ласкала лодыжки. Она была прохладной, бодрящей. Но в сердце было тепло. Я чувствовал её рядом — настоящую, живую, любимую. И ничего не было важнее.
— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил я, когда мы немного отошли от остальных.
— Счастливой, — сказала она, не думая. — Я даже не знала, как мне не хватало этого... просто быть. С вами. С тобой. Без страхов.
Я сжал её пальцы.
— Страхи не исчезли. Но ты — сильнее.
Она посмотрела на меня.
— А ты?
Я задержал взгляд на горизонте, где небо встречалось с морем.
— Я боюсь. Но иду вперёд. Потому что есть ради кого.
Аляска обняла меня за талию, прижавшись щекой к моей груди. И в этой тишине, среди смеха, шума волн и крика чаек, я понял: мы живы. Мы вместе. И этого достаточно, чтобы дышать.
Когда солнце село, мир будто стал ближе. Воздух остыл, и над песком повис аромат соли, дыма и чего-то родного. Мы разожгли костёр — Майк, как всегда, справился лучше всех, раздувая пламя с таким спокойствием, словно всю жизнь жил в горах. Огонь затрепетал, осветив лица ребят. В его свете мы были другими — честными, настоящими.
Я сидел на пледе, Аляска прижалась ко мне плечом, обернувшись в мою толстовку. Её волосы пахли морем и дымом. Она зябко тёрла ладони, и я обнял её крепче. Мы не говорили — просто слушали.
Йенна негромко напевал песню, глядя в огонь. Его голос, тёплый и хрупкий, обволакивал нас, будто защищал. Чанбин и Хан спорили, кому первому жарить маршмеллоу. Минхо молча держал палочку над углями, пока Хан пытался у него выкрасть зефир. Сынмин, как всегда, отпускал едкие шутки про их «романтический вечер на троих», вызывая дружный смех.
Феликс лежал, уткнувшись в плечо Хёнджина, а Анжелика сидела по другую сторону, болтая ногами и жестикулируя, рассказывая очередную безумную историю. Иногда я замечал, как взгляды Феликса и Анжелики пересекаются, мягко, тихо, и как Хёнджин всё равно улыбается, хоть и прячет в этой улыбке слишком многое.
— Расскажите о чём-нибудь, — сказала вдруг Аляска, поднимая голову. — О мечте. О будущем.
На мгновение повисла тишина.
— Я хочу жить в доме у океана, — сказал Сынмин, опершись на руки. — С большой собакой. Чтобы не было пробок. И чтобы никто не знал, кто я.
— У тебя будет трек в топе, и все будут знать, — хмыкнул Чанбин.
— Ты ж мне напишешь хит, брат?
— А ты мне — шутки, — усмехнулся Чанбин.
Хан обнял Минхо за плечи.
— А мы откроем кафе. Будем подавать блины и кофе.
— Я, кстати, не против, — тихо сказал Минхо. — Главное — без камер.
Йенна кивнул.
— Я бы хотел стать наставником. Учу кого-то музыке. Или просто быть рядом, когда надо.
Феликс заглянул в лицо Хёнджину, и тот, немного покраснев, буркнул:
— Я просто хочу, чтобы мы остались вместе. Без масок. Без притворства.
Анжелика посмотрела в огонь.
— А я хочу быть свободной. Делать, что люблю, и быть с теми, кто делает меня сильнее.
— Уже делаешь, — заметила Аляска. — Ты смелее всех нас.
Я почувствовал, как она напряглась у меня в руках.
— А ты?
Я вздохнул. Огонь плясал на её лице, освещая каждую тень, каждую искру в глазах.
— Я хочу быть тем, кто даёт другим силы. Тем, кто держит, когда мир рушится. Но иногда... — я замолчал. — Иногда мне просто хочется тишины. Чтобы не быть лидером. Просто быть.
Она поцеловала меня в плечо.
— Ты умеешь быть просто Крисом. Я это знаю.
Я улыбнулся и обнял её крепче.
— Аляска, — позвал Йенна, — а ты?
Она подумала.
— Я хочу дом. Тепло. Чтобы меня не боялись любить. Чтобы не нужно было бороться за место рядом с тем, кого ты любишь. Я хочу жить, не выживать. И, конечно, же чтобы вы все были рядом. Чтобы таких дней, как сегодняшний, было больше.
Майк кивнул.
— Тогда пусть все это сбудется.
Мы сидели так ещё долго. В шёпоте волн, в треске костра, в светлой печали надвигающейся разлуки. Завтра — в Японию. Новый город, сцены, толпы. Но сегодня — мы были собой. И это стоило всего.