Глава 20
Утро началось слишком рано — ещё до рассвета. В комнате царил полумрак, слабый свет из окна едва пробивался сквозь занавески. Я лежал, уставившись в потолок, чувствуя, как в груди тянет что-то странное — смесь волнения, тревоги и грусти. Мы снова уезжали. Снова оставляли дом, где было тихо, спокойно... где была Аляска.
Рядом она спала, свернувшись клубком, прижавшись ко мне спиной. Волосы рассыпались по подушке, дыхание — ровное, спокойное. Я осторожно подтянулся ближе и поцеловал её в плечо.
— Крис... — Она не открыла глаз, но улыбнулась.
— Доброе утро, — прошептал я.
— Уже?
— Уже. Нам надо собираться. Через два часа за нами заедет машина, а мне ещё к Йенне, собрать его и наши чемоданы.
Она вздохнула и натянула на себя одеяло.
— Можешь не ехать.
— Не могу. Если я не проконтролирую, он забудет даже паспорт.
Она хихикнула и села в кровати, завязав волосы в небрежный пучок.
— Ладно, я приготовлю тебе кофе. А ты — душ и чемодан.
Я встал, прошёл к окну, приоткрыл шторы. За пределами домика, который я снял для Аляски, тихо плескалось море. Оно всегда успокаивало меня. Но в этот день даже оно не помогало справиться с комом в горле.
Пока я собирал вещи — костюмы, повседневную одежду, технику — Аляска тихо ходила по дому, ставила чайник, проверяла наш общий список. Она всегда была собранной, но не лучше меня. Мои вещи были собраны заранее, оставалась только мелочь, а моё солнце проверяла по списку, ставя галочки. Это был её способ контроля. Мы не говорили вслух, но оба понимали: разлука будет трудной. Хоть и недолгой, но болезненной.
Спустя полчаса я уже был в машине, направляясь в общежитие. Аляска провожала меня с порога, её силуэт с чашкой в руке остался в зеркале заднего вида. Я сжал руль сильнее.
— Это всего лишь тур. Она в безопасности. Всё под контролем. — Твердил я себе, будто сам не верил в это.
Когда я приехал к Чонину, дверь мне открыл не он, а гора одежды. Под ней был и он, весь заспанный, с зубной щёткой во рту.
— Хён... ты точно сказал, что выезд в семь утра?
— Йенна. — Я устало улыбнулся. — Не начинай. Чемодан собрал?
— Почти.
— Это значит, что ты не начинал?
Он виновато пожал плечами. Я прошёл внутрь, и в знакомой обстановке нашей квартиры почувствовал себя чуть легче. Здесь было привычно. Спокойно. Пахло мятой и сладким гелем для душа Йенны.
— Ладно, я помогу тебе, — сказал я, — только не забудь про зарядки и документы.
— Хён, я не ребёнок. — Он уже копался в шкафу, вытаскивая футболки, причём абсолютно хаотично.
— Ага. Ты в прошлый раз забыл обувь.
— Я думал, в гостинице дадут тапочки...
Мы оба засмеялись. Это была та самая повседневность, которой мне не хватало. Где всё понятно. Где не нужно думать о том, кто хочет тебе навредить. Где все просто друзья.
Пока мы паковали чемоданы, пришло сообщение от менеджера: «Машина будет у подъезда через 15 минут». Время потекло быстрее. Йенна наконец собрал всё, что нужно, и сел на диван, отдуваясь как после марафона.
— А ты? — спросил он. — Готов?
Я посмотрел в окно.
— Почти.
Мы вышли на улицу с чемоданами. У подъезда уже стояла машина — большая, чёрная, с затемнёнными стёклами. Внутри уже сидели Минхо и Хан, рядом Чанбин и Сынмин. Все немного сонные, но бодрые.
— Йо! — Феликс выглянул из машины и помахал рукой. — Утро доброе, хён!
— Доброе, — кивнул я и закинул чемодан в багажник.
Йенна плюхнулся рядом с Минхо, а я сел впереди. Мы тронулись, и я ещё раз обернулся на наш подъезд. В груди сжалось. И как бы тяжело ни было, мы проходим всё это вместе. А значит, справимся.
Аэропорт встретил нас предсказуемо — людно, шумно, ослепительно ярко. Несмотря на раннее утро, камер было больше, чем хотелось. Кто-то из фанатов, кто-то — из прессы, а кто-то просто любопытные прохожие, случайно оказавшиеся на линии огня.
Мы вышли из машины слаженно, как будто репетировали. Сумки — в руки, капюшоны — на голову, маски — поверх лиц. Мы были командой. Мы были айдолами.
Но внутри меня бурлило всё, что только можно.
Слева от меня Феликс, всегда с лучезарной улыбкой, идущий чуть впереди. Позади — Минхо и Хан, держась рядом, тихо переговариваясь. Йенна шёл рядом со мной, почти молча, но я чувствовал его внимательный взгляд на мне. Он знал. Он понимал.
А я чувствовал, как внутри будто бы что-то отпадает — снова. Каждый раз, когда я ухожу в тур, я оставляю её. Но после всего, что случилось... теперь это не просто тур. Это — расстояние. Риск. Отсутствие контроля. Беспомощность.
Мы зашли в терминал. Сотрудники аэропорта проводили нас внутрь отдельного коридора, ограждённого от фанатов. Иногда я чувствовал, как вспыхивают вспышки камер, как кричат имена — моё, Йенны, Чанбина... но всё это было где-то на фоне. Гулким, пустым эхом.
Когда мы добрались до зала ожидания, я сел у окна, отстегнув маску. Снаружи стояли самолёты. Один из них — наш. Я достал телефон. Быстрое сообщение.
Крис: Мы добрались. Вылетаем по расписанию. Я скучаю.
Солнце: Я уже скучаю. Не переживай. Мы с Анжеликой и Майком всё уладим. Просто возвращайся целым.
Я прижал телефон к груди и закрыл глаза. Ненадолго — всего на секунду. Но в этот момент я словно почувствовал её запах. Услышал её смех. И это резануло сильнее, чем я ожидал.
— Ты в порядке? — тихо спросил Феликс, присаживаясь рядом.
— Да. Просто... не люблю улетать.
— Мы все не любим. Но вернёмся — и будет всё как надо, хён.
Он положил руку мне на плечо. Тёплое, поддерживающее касание.
— Главное — чтобы вы были в безопасности, — сказал я почти шёпотом.
— Она под защитой. А Майк — как танк. Анжелика... ну, ты знаешь её.
Я усмехнулся.
— Она взорвёт любого, кто приблизится.
Феликс кивнул.
— Вот и не парься. Мы откатаем тур, ты покажешь себя с лучшей стороны. А когда вернёмся — начнётся новая глава. Всё по-другому. Но мы всё пережили, и это переживём.
Потом был вылет — проверка, посадка, инструкции. В какой-то момент, лёжа в кресле, когда самолёт уже начал взлетать, я прижал пальцы к стеклу иллюминатора. Прощай, Сеул. Прощай, Аляска. Я скоро вернусь.
Два концерта за два дня — и я чувствовал, как тело постепенно сдается. Не от усталости, а от внутренней пустоты. Мысли были слажены, движения точны, голос — выверен до полутонов. Публика ревела, энергия зала накрывала с головой, но за кулисами — всё стихало. Я возвращался в тишину номера.
Именно здесь, за закрытой дверью, я снова становился человеком, не лидером, не айдолом.
Было около полуночи. Я только вымыл голову, укутался в большое полотенце, когда услышал тихий, аккуратный стук в дверь.
Я нахмурился. Обычно никто не приходил без предупреждения. Подошёл, посмотрел в глазок — никого. Открыл дверь — и застыл.
На пороге стояла она. В чёрной худи с капюшоном, тёплый свет от коридора подсвечивал её лицо. Моё солнце.
Аляска стояла передо мной. Настоящая. Живая. Не на экране телефона, не в моей памяти. Настоящая. В серой худи, в джинсах, с усталыми глазами и самыми любимыми на свете чертами лица.
— Сюрприз, — сказала она и улыбнулась. Слишком спокойно, как будто моё сердце не билось так, словно выламывало грудную клетку.
Я не дал ей договорить. Просто потянул её к себе и крепко обнял. Слишком крепко, но я не мог иначе. Мне нужно было почувствовать её. Реально. Физически. Тепло её тела, как доказательство, что я не сошёл с ума.
— Ты не представляешь, как мне тебя не хватало, — выдохнул я в её волосы. — Я думал, я сойду с ума без тебя.
Она засмеялась, прижимаясь ко мне. Лёгкая. Такая родная.
— Я рядом. Всё хорошо, Крис. Я с тобой.
Я закрыл за ней дверь и поцеловал её. Сначала тихо, почти невесомо. Но стоило ей чуть сильнее прижаться, и всё сорвалось с цепи. Всё то, что я держал в себе. Все ночи, когда ложился спать, вглядываясь в потолок, прокручивая каждый её смех, взгляд, прикосновение. Все минуты, когда она снилась мне — как будто живая — и я просыпался в пустоте.
Я целовал её, как будто гнался за кислородом. Целовал, как будто боялся снова потерять. Её руки обвились вокруг моей шеи, и я зарывался пальцами в её волосы, мягкие, пахнущие её любимым шампунем. Привычным. До боли знакомым.
Я поднял её на руки и понёс к кровати. Она смеялась — тихо, немного удивлённо, но не протестовала. Я видел в её глазах всё, что нужно было — она тоже скучала. Её тело скучало. Её душа рвалась ко мне так же, как моя к ней.
Я не мог больше сдерживаться. Разрывающая нежность перемешалась с острой страстью. Я чувствовал, как дрожат её пальцы, как тяжело она дышит, как откликается на каждое моё движение. И сам горел изнутри. Не просто желанием — нет. Это было что-то больше. Это была потребность соединиться, забрать страхи, наполнить её собой до конца, чтобы стереть остатки боли.
Мы двигались, как будто знали друг друга тысячи лет. Каждое прикосновение отзывалось в груди. Каждая её тихая реакция врезалась в память, как отпечаток.
Я говорил ей, как люблю. Слова срывались с губ между поцелуями, между вдохами, между её вздохами, когда она называла моё имя. Я гладил её кожу, будто учил заново. Прижимал к себе, врастая в неё, чтобы почувствовать — да, она рядом. Мы вместе.
Когда всё стихло, я не смог сразу отпустить. Она лежала на моей груди, проводя пальцем по моей ключице, а я прижимал губы к её лбу.
— Обещай, что ты больше не исчезнешь, — прошептал я, потому что страх всё ещё жил где-то глубоко внутри.
— Обещаю. Я твоя, Кочерыжка.
И в тот момент я понял: я больше не один. И даже если мир снова попытается отобрать у меня её, я не позволю. Я сожгу всё дотла. Но она останется со мной.
Я проснулся раньше неё.
Не знаю, сколько было времени — тёплый рассвет просачивался сквозь плотные шторы, мягкий, розоватый. Рядом — она. Полубоком, лицом ко мне, волосы рассыпались по подушке, губы чуть приоткрыты, дыхание ровное. Моя любимая.
Скучал по её телу рядом. По ощущениям, что она дышит в унисон со мной. Что мне не нужно ничего притворяться, не нужно носить маску лидера, не нужно прятать страхи, улыбаться, когда внутри всё горит.
Я смотрел на неё, и где-то глубоко внутри сердце медленно приходило в порядок. Эта тишина — не пустая. Эта тишина — исцеляющая.
Её пальцы сжались в простыне, и я увидел — она вот-вот проснётся. Но я не хотел, чтобы этот момент закончился. Хотел задержать его. Заморозить, чтобы остаться здесь, в этом безвременье, где я не айдол, не лидер, не мужчина с грузом вины за спиной. Где я просто человек, который любит. Любит её.
И, наверное, именно тогда пришло осознание: я готов к будущему. К любому. Я готов бороться за неё — снова, снова и снова. Потому что ни одна фанатка, ни одно предательство, ни одна боль не будут страшнее того, что я мог потерять.
Я вспомнил, как она сказала: «Я твоя» — и в груди защемило. Слишком много раз я терял. Слишком много раз молчал, когда должен был кричать. И слишком много раз убегал, когда надо было остаться. Больше — никогда. Я не просто буду рядом. Я стану щитом. Стеной. Вселенной, где она в безопасности.
Она пошевелилась. Я мягко коснулся её щеки — такая тёплая, такая настоящая.
— Доброе утро, — прошептал я.
Глаза её распахнулись медленно, сонно. Она прищурилась и чуть улыбнулась. И мне хватило этой улыбки, чтобы снова дышать.
— Уже утро? — хрипло спросила она.
— У нас впереди пять дней, — ответил я. — И я собираюсь посвятить их тебе.
Она снова закрыла глаза и прижалась ко мне. И я понял — дом — это не место. Дом — это человек. А для меня он всегда будет спать на моём плече, с бьющимся сердцем, которое звучит как ответ на моё.
День первый.
«Когда всё встало на свои места»
Сидзуока встретила нас тишиной. Не глухой — доброй, весенней. Воздух пах морем, зеленью и чем-то тёплым.
Я стоял на террасе отеля, в толстовке с капюшоном, закрыв глаза. Рядом — она. Моя. Настоящая.
Аляска просто молча подошла и обняла сзади, уткнувшись в спину.
— Ты пахнешь домом, — прошептала.
Я даже не дышал в этот момент, чтобы не спугнуть её тепло.
Вечером мы собрались с ребятами в общей комнате. Бесцельно болтали, играли в «UNO», ели дурацкие снэки. Йенна принес с собой маленькую колонку, Чанбин включал идиотскую музыку, под которую даже Минхо танцевал. Я не видел его таким свободным уже давно.
А вот Феликс, Хёнджин и Анжелика держались втроём, как единое целое. Их смех был заразительным, живым. Но я заметил взгляды. Легкие прикосновения.
Хёнджин смотрел на Анжелику чуть дольше, чем надо. А Феликс — всё видел. И не отстранялся. Просто оставался рядом. Любовь — штука сложная. Особенно, когда вы — айдолы.
День второй.
«Кошки, маски и маленькие радости»
Мы уехали на остров кошек. Инкогнито. В масках, с капюшонами и кепками. Аляска всю дорогу держала меня за руку, смотрела в окно и иногда напевала. Я не знал, что у меня может быть такой мирный день.
На острове кошки чувствовали нашу усталость и тепло. Анжелика бегала за ними, Хёнджин фоткал, как будто хотел поймать в кадре каждый момент с ней. Феликс смеялся, но его взгляд на секунду задержался на их спинах, когда они переглянулись.
На обратном пути мы ели удон в крошечном кафе. Аляска вытирала мне соус с уголка губ — так просто, будто мы всегда были вместе. Я хотел этот день растянуть до бесконечности.
День третий.
«Съёмки»
С утра мы уехали на съёмки. Обычное развлекательное шоу — яркий свет, громкие ведущие, искусственный смех. Камеры ждали весёлых айдолов, и мы стали ими. Витринами. Хлопающими ресницами, танцующими фигурами, голосами, натянутыми на улыбку.
Но внутри — пустота. Аляска осталась в отеле. Где-то между подушками, балконами и её тишиной. И моё сердце — там, рядом с ней, а не здесь, в студии с перетянутыми лицами и громкими вопросами.
— Эй, Чан, ты где витаешь? — хлопнул по плечу Хан. — Нас же снимают.
— В порядке, — солгал я, выпрямился, расправил плечи.
Йенна завёл новую игру — угадывание по голосу, завязанными глазами. Все смеялись, угадывали, фальшивили. Я улыбался. Участвовал. Был, как всегда — «собранный», «позитивный».
Чанбин и Сынмин опять сцепились в словесной войне. Сынмин шутил резко, но его подколы были привычными, даже тёплыми. Они задевали не только Бинни, осколки доходили и до остальных. Феликс не отходил от Хёнджина, тот мягко держал его за запястье, поглаживая большим пальцем. Анжелики не было — и казалось, будто в тройке что-то рассыпалось, но они держались. Переплетённые, будто в молчаливом ожидании её смеха.
Съёмка шла, будто в отрыве от времени. Мы работали — и только. Как будто ничего другого в жизни не было. И всё же мысли снова и снова возвращались к отелю.
Когда мы вернулись под вечер, я открыл дверь и сразу почувствовал: тишина здесь — не пустая, она дышит ею.
Аляска сидела на полу, прямо на мягком ковре, с блокнотом на коленях.
Она что-то рисовала. Карандаш мягко скользил по бумаге, мир сужался до её штрихов. Я опустился рядом, осторожно, как будто боялся спугнуть покой.
Она не подняла головы, только чуть склонила её в мою сторону и тихо сказала:
— Я скучала.
Я закрыл глаза на секунду, пропуская через грудную клетку всё, что не мог сказать словами.
— Я тоже, — ответил, касаясь её плеча.
Она положила голову мне на колени, блокнот соскользнул на пол. И весь шум мира, вся яркость дня — растворились в её молчании.
День четвёртый.
«Тишина перед бурей»
Это был день без расписания. Мы просто... жили.
Утром пошли к горячим источникам, на закате — играли в волейбол на пляже, поздно ночью сидели в тишине на балконе.
Феликс спал, положив голову на колени Анжелики. Хёнджин сидел рядом и просто смотрел на неё, как будто боялся, что она исчезнет. Я видел, как он дотронулся до её руки под пледом. И как Феликс заметил, а лишь положил свою руку поверх руки Хёнджина.
Аляска сидела у меня на коленях, уткнувшись лбом в шею.
— Я не хочу, чтобы эти дни заканчивались, — сказала она.
— Я тоже. Но они останутся с нами.
Я тогда понял — даже если всё рассыплется, если нас снова скроют фанаты, агентства, мир — эти четыре дня мы сохраним в себе. Как доказательство того, что живы.
День третьего концерта в Сидзуока.
Свет. Гул зала. Сердце гремит в груди в такт басу. Как каждый раз перед выходом. Как в первый. Стою за кулисами, натягивая перчатки, вглядываюсь в светлое пятно сцены. Зал будто дышит. Ожидает. Любит. Требует.
— Восемь, семь... — отсчитывает в наушниках менеджер.
Справа от меня Минхо молча покачивает головой под ритм. Хан хлопает по плечу Чанбина. Йенна тихо шепчет себе текст. Сынмин всматривается в толпу через щёлку в занавесе. Феликс и Хёнджин стоят рядом. Их руки почти касаются. Я — на шаг позади.
Но, в этот раз, я не одинок. Не по-настоящему. Я чувствую её взгляд. Поворачиваюсь. Там, чуть в глубине за аппаратурой — Аляска. Её глаза — как якорь. Улыбка — как дом. Рядом с ней Анжелика в яркой куртке, уже спорит с кем-то из техников. Майк как тень — неподвижен, насторожен, но в глазах — спокойствие. Они здесь. Они рядом.
— Пять, четыре...
Сжимаю кулаки. Аляска прижимает ладонь к груди — знак. «Я с тобой».
— Три, два, один...
И — шаг.
Свет обрушивается на нас как цунами. Крик фанатов — как удар ветра в грудь. И я — вспоминаю, кто я есть. Бан Чан. Лидер. Голос. Стена. Отец этой семьи.
Мы начинаем с «Mountains». Зал поёт с нами. Я двигаюсь в ритм, но глаза всё равно ищут — и находят. Там, с краю сцены, под светом технических ламп, она. Аляска поёт беззвучно в отличие от Анжелики. Она отдаётся полность, это один из любимых её треков, она знает его наизусть. Аляска смотрит прямо на меня. Я не могу не улыбнуться.
Дальше всё как в вихре. Мы выкладываемся. Брызги пота, огонь, танец. Йенна поёт срывающимся голосом — я знаю, он снова плакал перед выходом. Феликс и Хёнджин, как единый организм, будто их связали чем-то невидимым. Минхо бросает в толпу ледяной взгляд — но в каждый шаг вкладывает тепло.Хан рычит в рэпе, Чанбин взрывает сцену, Сынмин поёт так, будто весь мир может раствориться в этом голосе.
А в перерывах я снова смотрю туда. Где она. Она хлопает, смеётся, когда я делаю поклон. Анжелика подмигивает мне, держа бутылку с водой. Майк просто кивает.
Финальная песня — «Heaven». Микрофон в руке дрожит. Зал освещён огнями лайтстиков — море света. Я поднимаю взгляд вверх.
— Эта песня — об этом моменте, запомните его. Запомните эти эмоции, людей, которые вас окружают.
Слова не скажут, что я чувствую. Когда мы поём припев, я закрываю глаза. Парни бегают по сцене, обливают друг друга водой, дурачатся, а я смотрю только на неё и улыбаюсь как последний дурак.
Когда зал кричит на прощание, и мы кланяемся, я снова смотрю в сторону.
Аляска стоит, рука — у сердца. Улыбка — в глазах. Анжелика аплодирует как сумасшедшая, она заразила Аляску своей энергией. Я видел как во время концертов они танцевали, пели песни. Они вдвоем выделились среди японский Стэй. Два сгустка энергии. Они даже раскачали стафф и охаников, лишь Майк не поддался их чарам.
Я спускаюсь со сцены последним. Свет в зале уже тускнеет, фанаты продолжают кричать наши имена, но звук становится глухим, как будто в ушах вода.
Пот, усталость, в груди всё еще пульсирует бас.
Я прохожу мимо гримерки, мимо коридоров, где толпятся стилисты, менеджеры, охрана — и ни на кого не смотрю. Мне нужен один человек.
— Крис! — окликает кто-то, я киваю, но не останавливаюсь.
Поворачиваю за угол — и замираю. Она стоит у стены, прислонившись плечом, в руках бутылка воды. Волосы чуть растрепались, глаза блестят. Усталая, взволнованная... красивая.
— Эй, рок-звезда, — улыбается она. — Ну ты и зажёг.
Я подхожу к ней и ничего не говорю. Просто притягиваю к себе, прижимаю крепко, всем телом.
— Ты правда здесь, — шепчу.
Она кивает, щекой касаясь моей шеи.
— Анжелика сказала, тебе нужно что-то настоящее перед следующими выступлениями. И я поняла, что тоже. Хотела сказать... я горжусь тобой. Это было невероятно.
Я отстраняюсь чуть-чуть, чтобы взглянуть ей в глаза.
— Без тебя это бы не было таким. Знаешь, я всё время искал тебя глазами. И когда видел — будто в легких снова появлялся воздух.
Аляска улыбается. И целует меня. Осторожно. Но в этом поцелуе — всё. Понимание, тепло, поддержка. Дом.
Сзади слышны шаги и голос Анжелики:
— Вы двое такие слащавые, у меня зубы заболели. Смотрите как бы вас не раскрыли, Джуппику оппе это понравится, вызовёт на ковёр.
Я смеюсь, но не отпускаю Аляску.
— Где Майк? — спрашиваю.
— Он охраняет наш рюкзак с шоколадками и проклинает японскую воду. Всё в порядке.
Феликс и Хёнджин уже подходят, они сияют как огоньки гирлянды. Анжелика между ними — с ухмылкой, но в глазах — столько нежности, что даже я это вижу.
— Пошли в гримёрку, пока нас не сфотографировали, — подметил Хёнджин, вытирая пот со своего лица.
В гримерке Хан продолжал концерт, раскачивая уставших детишек. Я не понимаю, откуда в нём столько энергии. Одно я знаю точно, стоит ему только прилечь, он заснёт. Мы обмениваемся взглядами. В этот момент я понимаю — моя семья здесь. Не только на сцене.