Заводь. Предтеча

Света показывала ту записную книжку, которую нашла на заброшенном трамвайном заводе, и рассказывала, как увидела столько разных записей, что понять что-либо очень сложно: там есть и записи о чьих-то долгах, и адреса, и даты, и номера телефонов, и заметки, как будто чтобы не забыть, и даже просто имена. Всё было так бессистемно, разрозненно. Был странный почерк – как два разных: местами вытянутый и наклонённый ровно вправо, местами резко округлый и без наклона.

– Давай ещё раз посмотрим, – предложила Юля. – Может, найдём что-то.

Они вновь принялись пролистывать желтоватые страницы, читали записи, пытаясь уловить хоть что-нибудь из написанного, как вдруг Светка резко замерла.

– «Эля (Эрмитаж)», – прочитала она. – Тут ещё и номер есть. В принципе, можно позвонить.

– И что мы ей скажем?

Света повернулась к окну, задумалась. На подоконнике деловито разлёгся серый кот Ян, подставив брюшко нежного оттенка топлёного молока солнцу. Света смотрела на него так, как будто ожидала ответа, как будто просила: Ян, ты же умный! придумай что-нибудь! Но кот лишь лениво помахивал хвостом, как если бы нехотя отмахивался от назойливых мух. Только уже был октябрь, мухи стали медленны и апатичны – и на секунду Светке показалось, что это просто у неё случилось осеннее обострение не диагностированного расстройства, отчего она и ждёт, когда ей ответит кот, и может быть спокойна только по ночам, в своих снах. И как и в детстве, на спинке дивана в комнате сидит нелепая тряпичная игрушка – из снов.

От жалости к себе в носоглотке застрял игольчатый слёзный комок – но жалеть себя мерзко и глупо. Света Неверова не такая. Света Неверова сильная.

Юля коснулась её плеча.

– Всё нормально, Светк?

– Да, – кивнула она и обернула на Юлю улыбающееся лицо, но улыбка у неё всё равно выходила как-то особенно горька.

Юля, однако, не стала допытываться, но всё же прекрасно видела: что-то не так и сильно беспокоит Светку, что та сейчас была просто готова расплакаться. Лучше не усугублять ситуацию. Пусть лучше она улыбается – хоть и так, совсем невесело. Юли не было – а она была тогда на том заброшенном заводе и собственными глазами видела, как в рябинно-кирпичной трубе исчез человек. Сама она назвала трубу Башней, но когда тот незнакомец на её глазах покончил с собой, Света просто ушла. Свете, как ребёнку, пригрозили: она никуда в следующий раз не поедет, если сейчас же не уйдёт. Но самое странное, самое страшное в том дне – незнание, было ли всё наяву или во сне.

Светка села на диван, обхватила голову обеими руками. Юля уселась рядом. Лучше бы Юли здесь не было, лучше бы она вообще ничего не знала ни о том дне, ни об этой книжке...

Книжка! Записная книжка!

В книжке – номер некоей Эли из Эрмитажа. В книжке – также и заметки о каком-то деле, которое нужно было сделать с папой, о каком-то долге какого-то Р... Был ещё один долг – это Юля обратила внимание – долг какого-то Мелихова.

– Я, конечно, не уверена, – пожала Юля плечами, – но спрошу у Ромыча.

Света отмахнулась – по привычке.

– Не надо. Я и сама могу.

– Нет-нет-нет! – парировала Юля. – Я спрошу обязательно, ты чего?

Света ничего не ответила, только не без укора поглядела на неё своими по-азиатски раскосыми глазёнками. Она говорила как будто: и что ты скажешь? спросишь, кому это он задолжал? ага-ага, так он тебе и ответил... эх, Юлька-Юлька!..

Ян на подоконнике всё помахивал хвостом, глядя на них из-под полуприкрытых серых век. За окном меланхолически опадала осень, в форточку тянуло недалёким дождём и палой листвой, пропитавшейся влагой. В потустороннем зеркале города, куда впадали все реки, каналы и сточные воды, куда приводили лабиринты ливневой системы, отражалось, как влажная листва слоями липнет, словно нищенские лохмотья, прикрывая наготу мраморных статуй Нескучного сада. В Нескучном, где под ногами обычно похрустывает гравий, накрапывает холодный дождь, и мелкий гравий слипается. Там, должно быть, очень пусто, потому что дождливый октябрь по всему городу объявил комендантский час.

С улицы к оконному стеклу прислонилась тощая рябина, заглядывая в комнату о шести углах любопытными гроздьями ярких ягод. Изнутри окна запотели, помутнели – стекло остывало. В комнате было тепло – особенно бездельнику Яну у батареи. Светка сидела на диване, подобрав ноги в штопанных на пятках носках пёстрой персикво-серой расцветки, а в руках держала маленькую записную книжечку в кожаном переплёте. Она бездумно смотрела на свой палец, придерживавший нужную страницу, на рукав водолазки, присборившийся у запястья.

– Как опера-то? – поинтересовалась она у сидевшей рядом Юли.

Та улыбнулась – почти благоговейно: определённо, вспомнила того милого молодого человека.

– Начнём с того, что я, конечно же, опоздала. Постановка очень хорошая, – затем пересказала она, его слова. – Знаешь, со мной такой забавный чел ходил!

Услышав последнюю фразу, Светка встрепенулась, а лицо её вмиг просветлело. По Юлиному тону нетрудно было понять, что она запала на этого человека из оперы, – а подобного рода болтовня всегда расслабляет не хуже соцсетей. Почувствовав, что её рассказа с нетерпением ждут, Юля приобрела одухотворённый вид и принялась рассказывать о том, каким милым, забавным и приятным был её спутник из оперы.

– Это был тот чувак, с которым я в метро в гляделки играла, – для начала сообщила она. – Помнишь? Ты ещё заметила, что у него носки разные.

– Серьёзно?! – удивлённо воскликнула Светка.

– Серьёзно, – кивнула Юля. – Я сама в шоке. Чуть не опи́салась, когда его увидела – а она меня узнал и ещё потом сказал, что доиграем.

– Ну и подробности, конечно, но всё равно мило, – хохотнула Светка. – И что он? опять в разных носках пришёл?

– Не заметила!

– Значит, нет. Так что он? – настойчивее спросила она, - что?

Юля запрокинула голову, лукаво улыбаясь, выждала с несколько секунд.

– Ну-у-у, – протянула она, – он очень, очень и очень милый, прямо лапушка. Но он странный – ужасно! Мы когда в зале сидели, он только и делал, что крутился: то так сядет, то сяк... Вообще. Но он так забавно картавит!

– Да ладно! Что ещё? – всё пытала Светка, явно заинтересовавшаяся.

Такое странное совпадение отчего-то никого не напрягло: в огромном городе оказалось возможным дважды повстречать одного и того же человека. С Юлей это случилось, она повстречала в театре человека, с которым виделась в метро и даже играла с ним в гляделки. Судьба, получается, действительно существует. Или нет.

Пока Юля делилась впечатлениями о своём спутнике из оперы, Светка решила принести с кухни поесть. Она сползла с дивана, глухо стукнувшись пятками о паркет, и обречённо поплелась на кухню. За нею, шлейфом собирая пыль с пола, тащился шерстяной плед. Увидев, что она идёт в сторону кухни, Ян мигом соскочил с подоконника и деловым шагом поспешил следом – он определённо надеялся на то, что и ему перепадёт чего съестного.

Столы, полки – всякую поверхность на кухне загромождала посуда: грязная, чистая, посуда, в которой что-то лежит. То ли Светка не успевала помыть и убрать, то ли просто ленилась, но тарелки, кастрюли и пластиковые ланчбоксы оставались нетронутыми громоздиться повсюду, куда только можно было что-либо поставить. В какой-то момент эта посуда превращалась в невидимку – привычное окружение, своеобразный элемент интерьера, насколько она может быть украшением.

Ян остановился под столом и выжидающе воззрился на Светку.

– Нет, я тебе ничего не дам. Ты и так жирный.

– Стерва жадная, – тихо прошипел Ян, чтобы Юля в комнате всё-таки не услышала его: у них со Светой был то ли уговор, то ли солидарность. Даже если Светка и говорила, что Юля может всё знать, Ян привык молчать, когда дома гости. Если он и говорил, то говорил достаточно тихо, чтобы эти самые гости его не слышали.

Так получилось, что в Светкиных снах странная игрушка, которая наяву сидит на спинке дивана, рассказывала такое: Ян на самом деле человек, заключённый в кошачьем теле и ему можно вернуть настоящее человеческое тело. Как это сделать – должна звать Светкина бабушка из Тюмени. Светка всё хочет ей позвонить, всё пытается – а она всё трубку, как назло, не берёт. Если верить игрушке из сна, что назвалась духом-помощником, то это как раз бабушка из Тюмени превратила Яна-человека в кота. Только это странно. Ломает привычное восприятие мира. Да и когда бабушка была молодой? Сколько, получается, Яну лет?..

Света вернулась в комнату с блюдцем, на котором были выложены тонко нарезанные сыр и колбаса, и початой бутылкой красного вина. В холодильнике было ещё что-то, но даже сама Светка с трудом понимала, что именно это было. Юля тем временем поспешила достать из серванта бокалы под вино.

Залезая на диван, Светка охнула, как старушка. По стенкам бокала стекали маслянистые капли. Тут она поймала себя на том, что не слышит Юлиной болтовни о замечательном человеке из оперы, сиречь странном незнакомце из метро, рассказов, как потом она гуляла с ним по городу, смотрела на то, как разводят мосты, и сидела в баре. Ян бездельничал на кухне, задумчиво глядя травянисто-зелёными глазами за окно на то, как ржавый октябрь оккупировал город, как небо сыпало мелкой колкой моросью, и ему было тепло и уютно в квартире, пока Светка читала в подобранной на трамвайном заводе записной книжке напротив записей о чьих-то долгах: «вернул», «вернул», «вернул», «вернул»...