Воспоминания рубиновой девочки
Синие воды залива с темнеющими кое-где призрачными абрисами фортов растаяли в тумане позади. Теперь мимо проносились палево-зеленоватые полосы, мелькали стволы лиственниц, сменяясь один другим. Надежда сняла куртку и убрала её на заднее сиденье, осторожно заглянула в зеркало заднего вида, пригладила расчёской коротко стриженные волосы. Как молнией ударило вторичное отображение – видения невнятного deja vu: точно так всё и было в тот раз. Точно так же мелькали осыпающиеся лиственницы вдоль обочины, Александр Ильич точно так же сосредоточенно смотрел на дорогу, держал руль, как дальнобойщик, одной рукой, и её отражение в зеркале заднего вида точно так же небрежно проходилось расчёской по белокурой голове. Это место – дорога с Котлина в Питер. Эта машина – серебристая «шкода-рапид».
В тот день утром, как и обычно, Надежда заперла свою комнату и по общему коридору, продираясь сквозь суетную толпу спешащих соседей, вышла в парадную. Запах готовившейся пищи, которым тянуло с общей кухни коммунальной квартиры, преследовал её и на лестничной клетке, обнажая пустоту в животе. Она никогда не завтракала дома, старалась как можно реже появляться на кухне, где так часто сцеплялись языками вздорные соседки, не поделившие плиту или место на полке в холодильнике. Придерживая обеими руками лакированный клатч, она вышла во двор, огляделась и из всех машин, стоявших во дворе, выхватила взглядом знакомую серебристую «шкоду». Как всегда, она стояла на месте под газон, где уже давно не прорастала трава и образовалась пыльная плешь.
С другой стороны, в тот день всё было, как обычно, но она не заметила чего-то, слишком резко выделяющегося в листве под деревьями, и серебристая «шкода» не съехала на обочину. Может быть, они и спешили, но Надежда подумала, что Дарья со своими жалобами на непокорную дочь могла бы подождать, ведь здесь и сейчас есть девушка, которой необходима их помощь. Всё, наверное, кажется каким-то странным и необычным: в грязной жухлой листве в сени мягких лиственничных лап, укрытая туманом, лежала девушка, чьё лицо скрывали спутанные пряди лиловых, как густо разведённая в воде марганцовка, как майская сирень, волос, и затянутая в чёрное бархатное платье по старинным фасонам. Безусловно, Надежда узнала её. Сердце провалилось в бездну, но она помогла Александру Ильичу уложить девушку на заднее сиденье его машины. Она молча пристегнула ремень безопасности, взглянула на отражение девушки в зеркале заднего вида и подумала, что никаких сомнений быть не может. И её догадки подтвердились, когда она узнала, что эта девушка пришла в себя, но не может вспомнить ничего, кроме своего имени – Рубина...
Она до сих пор была в больнице. К ней приходили из полиции, с нею работали психологи и психотерапевты – но она всё равно не могла вспомнить ни того, что с ней случилось, ни того, откуда она. Иных врачей заинтересовало то, что, как выяснилось, Рубина никогда не красила волос – они всегда были такими, всегда имели такой необычный цвет. Надежда и Александр Ильич часто приходили проведать её, интересовались у врачей, полицейских, есть ли какие успехи, как она себя чувствует, вспомнила ли что-нибудь, нашлись ли её родственники – но для Надежды всё это было не более чем формальностью. Она знала достаточно и приходила к Рубине, когда та выходила на прогулку, чтобы побеседовать с нею где-нибудь на лавочке в уединении. Специально для этого она отдала ей свою тёплую куртку, потому как на улице было холодно. Она заботилась о Рубине, покупала необходимые ей вещи, приносила книги, а на лавочке, спрятавшись от пациентов и персонала больницы, они обсуждали план побега, и Надежда успокаивала Рубину, говорила, что так иногда случается, и обещала ей, что обязательно поможет вернуться домой...
– Надя, – робко обратилась к ней Рубина, когда она вновь пришла её проведать, – сейчас ко мне приходил какой-то мужчина... Он только что ушёл, прямо перед твоим приходом, – Рубина запиналась, нервно теребила пальцами собачку на молнии, озираясь напряжённо своими красными глазами, как будто её безымянный визитёр мог затаиться где-то и теперь следил за нею.
Надежда осторожно взяла её за руку, подавляя и собственное волнение, наклонилась вперёд и заглянула ей в лицо, показывая, что готова выслушать её и поддержать, если потребуется.
– Он... он тоже оттуда, Надя! Он сказал, что мне нельзя возвращаться домой, потому что там опасно, - и взгляд её – взгляд потерянного, напуганного человека – выражал бездонное отчаяние.
Она беспомощно смотрела в глаза Надежде, всё пытая:
– Что происходит? Что там случилось? Что было со мной, Надя?
– Я не знаю, – помотала головой Надежда. – Честно, я ничего не знаю. Я очень давно не была там.
– Почему?
– Наверное, – замялась она, – мне показалось, что здесь я смогу как-то самореализоваться. Ты лучше мне скажи: как выглядел тот человек, который к тебе приходил?
– Высокий, – припоминала Рубина, – в очках. Не старый, но ходит с палочкой. Послушай, может быть, мне действительно стоит здесь остаться?
Надежда словно бы не слышала вопроса.
– Может быть, он как-то представлялся?
– Нет. Он сказал, я должна его знать, – и повторила: – Слышишь, что, если я останусь, никуда не пойду? Я же всё равно ничего не помню, так что нет никакой разницы. К тому же, там может быть опасно.
Надежда ни поддерживала, ни возражала – лишь молча вздыхала. Она хорошо знала Рубину – даже лучше, чем та знает сейчас себя. У неё всегда была копна лиловых волос, сознание собственной исключительности и вечные капризы, капризы, капризы... Даже сейчас Рубина, даже в таком возрасте проявляла себя как инфантилка, не способная принять разумного решения, так как следует лишь своим капризам. В этом мире ей будет слишком сложно: Надежда не сможет постоянно опекать её – однако она, Надежда, не может поручиться и за то, что в её мире будет безопасно, ведь так давно не была там.
– Ладно, – наконец согласилась она, – мы решили. Я найду кого-нибудь, кто часто там бывает, – и в первую очередь она, конечно же, имела в виду самого Кукловода.
– Точно? – нахмурилась Рубина.
– Да.
– А что будет, если там действительно опасно?..