Глава 6
Глава 6. Цена имени
Они вернулись рано. Не как обычно — с рассветом, кортежем и охраной, от которой пахло гравюрой по уставу. А тихо.
Как буря перед штормом.
Я услышала знакомый звук — хлопок дверцы автомобиля. Узнаваемый, с той самой интонацией: дорогие, важные, вечно где-то между переговорами и самолетом.
Потом шаги. Голоса. Их голоса.
Мама — с идеальной укладкой и чемоданом в одной руке. Папа — в пальто, которое стоило как половина моей комнаты.
— Эмили! — мама почти пела. — Мы дома! И у нас есть кое-что для тебя.
Я спустилась, зевая, будто всё происходящее — не более чем затянувшийся сон.
— Что это, очередной шарф, который я «обязательно должна оценить»?
— Во-первых, это не шарф, а кашемировый платок от Ravelli. Во-вторых, мы ещё не начали ссориться — дай хотя бы кофе налить.
Они обняли меня быстро. Как отмечают галочку: «да, мы тебя любим, по расписанию, между вторым и третьим совещанием».
— Как там было? — спросила я.
Папа кивнул устало.
— Женевские встречи прошли... неидеально. Но мы удержали нужные связи.
— Политика?
— В основном — финансы. Но в этом мире они давно сплелись. Слишком много глаз следят за фамилией Баретти.
Мама оглядела меня с ног до головы.
— Майкл вёл себя прилично?
— Он стал моим таймером, охранником, совестью и ночной тенью.
— Превосходно, — произнесла она с тем тоном, которым обычно сообщают: «Он спас акционерный рынок».
Позже я нашла подарки — дорогие, холодные, как гостиничные халаты.
Часы. Сумка. Альбом с газетными вырезками — на одной папа пожимал руку какому-то министру.
Семейный бизнес. С привкусом дипломатического кофе.
Пока мама рассказывала о банкетах, где официанты знают больше, чем пресс-службы, папа вполголоса по телефону обсуждал «сделку, которую даже наши союзники не должны видеть».
Я сидела и кивала. Улыбалась. Делала вид, что не вижу трещины в этом фасаде.
—————————————————
Ночью я не могла спать.
Не от страха — от чего-то глухого, как осадок после химического дождя.
Снился странный сон: я шла по мраморному залу, полному зеркал. В каждом отражении была я — и не я. Те же черты, но чужие глаза.
Они смотрели сквозь меня. Как будто знали больше.
Я проснулась. Влажная от пота. Тишина в комнате давила — не уютом, а отсутствием всего.
Я накинула плед, вышла из спальни и пошла на кухню. Просто воды. Просто забыть.
И тогда — услышала их.
Голоса.
Из кабинета. Дверь была чуть приоткрыта. Я остановилась в тени.
— Она не должна знать всё. Пока нет.
Отец. Его голос — усталый, сдавленный, будто он держит в руках не бизнес, а хрупкую бомбу.
— Но она уже чувствует, — сказала мама. — И рано или поздно узнает. Лучше от нас, чем от чужих.
— Что именно она не должна знать? — Майкл. Его голос — прямой. Без фальши. Без подчинения.
Молчание.
Потом отец выдохнул.
— О связях. О политике. О тех, с кем мы шли в одну сторону... пока не пришлось выживать.
— И о тех, кто теперь хочет расплаты, — добавила мама. — Баретти — не просто имя. Это сила. Это капитал. Это долг.
— И мишень, — сказал Майкл. — Для врагов.
Я затаила дыхание.
Стояла, как на краю водоёма с невидимым дном. Один шаг — и я увижу правду. Которую потом уже нельзя будет не знать.
— Она взрослеет, — продолжил Майкл. — Она задаёт вопросы. И видит ложь.
— Именно поэтому ты здесь, — твёрдо сказала мама. — Ты — не охранник.
— Ты — барьер, — сказал отец. — А если понадобится — щит.
Тишина.
Та, что рождается только после слишком честных слов.
Я отступила.
На цыпочках.
Колени дрожали. Сердце билось, как пуля в глухой стене.
Баретти — это власть. Деньги. Имя.
Но теперь я знала — это и цена.
Цена, которая висит у меня на шее, как украшение, которое нельзя снять.
———————————————————
Утром я сидела за столом, слушала, как мама рассказывает про французского инвестора с дыханием сыра, и улыбалась.
Будто я не слышала ночью, как они говорили.
Я не подавала виду. Пила кофе. Слушала.
Но внутри уже всё сдвинулось.
Я решила узнать правду. Не всю сразу — но хоть часть.
И главное — втайне. От всех.
Особенно от Майкла. Он замечал слишком многое.
А что, если он тоже — часть игры?
Первым делом — чердак.
Да, звучит по-детски. Но в доме Баретти нет ни одной комнаты, которая просто комната.
Чердак был как музей молчаливых преступлений: пыльные коробки, старые газеты, конверты с марками из стран, которых больше нет.
Я рылась в них часами. Пыль забивалась в волосы, в глаза.
Там были отчёты о пожертвованиях странным организациям, письма на итальянском, документы с подписями неизвестных мне людей.
Одно имя мелькало слишком часто:
Коста Велари.
Я погуглила.
Почти ничего. Только заметка в архивной газете за 2003 год:
«Итальянский бизнесмен исчез на переговорах в Цюрихе. Последний контакт — представители Barretti Corp.»
Дальше — двойная жизнь.
Днём — девочка Баретти.
Вечером — охотник за тенями.
Я кралась в кабинет. Копировала документы. Сканировала отчёты.
Я нашла схемы — сделки через оффшоры, «благотворительные визиты», деньги, растворяющиеся в воздухе.
Баретти не спасали себя.
Они строили империю на руинах чужих миров.
Майкл начал что-то подозревать.
Он видел, что я исчезаю.
Он смотрел на меня дольше. Говорил тише.
— Всё в порядке?
— Конечно. Просто не выспалась.
— Ты избегаешь планшета, когда я рядом.
— Просто слушаю музыку. Не волнуйся, не слияние с мафией.
— Ты не очень убедительна, когда врёшь. Особенно когда не смотришь в глаза.
Однажды ночью я пробралась в сейф. Я запомнила код.
Там были бумаги с печатями и... старый диктофон.
Я включила запись.
Голос мамы:
— Если они начнут говорить, мы потеряем всё. Включая дочь. Им нужна жертва. Они не уйдут с пустыми руками.
Я сидела в темноте.
Без слёз.
Просто знала: они выбрали. И я — не в приоритете.
Я хотела уйти. Просто уйти. Выйти из дома и не оборачиваться.
Но на лестнице меня ждал Майкл.
— Мы поговорим. Сейчас.
— Я опаздываю.
— Ночью ? Разве что ты опаздываешь к правде.
— Я — уязвимость? — спросила я.
— Нет. Ты — сердце. Если оно дрогнет — всё разрушится.
— Значит, я не человек. Я — функция?
— Я хочу, чтобы ты жила. А не исчезла, как другие.
Я долго молчала.
Потом:
— Коста Велари. Ты знал, что я найду его?
Он кивнул.
— Лучше бы ты — нет. Но теперь... уже всё.
——————————————————-
Следующим Вечером мы снова пошли на чердак. Вдвоём.
Среди коробок и теней он сказал:
— Самая страшная часть — не в том, кто ненавидит твоих родителей. А в тех, кого они предали.
— Меня?
— Нет. Тебя — они пытались защитить. Но построили тебе мир из стекла. И теперь он трещит.
— Что теперь?
— Теперь ты взрослая.
— Нет, Майкл. Теперь — я выбираю.
————————
Мы стояли на чердаке. Среди коробок, теней и паутины чужих решений. Майкл молчал, пока я держала в руках выцветший лист бумаги с подписью, которую не могла стереть даже история.
— Они врали мне, Майкл, — прошептала я. — Годами. Ты знал об этом.
— Я знал, — тихо. — Потому что должен был. Это моя работа.
— Защищать их ложь?
— Защищать тебя.
Я бросила бумагу обратно в коробку.
— Знаешь, что самое страшное? Я уже не уверена, кто тут хуже — те, кто нас предал, или те, кто делает вид, что предательство — это «стратегия».
Он подошёл ближе, голос стал резким:
— Ты не понимаешь, во что влезла. Это не просто семейные тайны. Это цепь. Один шаг — и всё сгорит.
— Может, и должно сгореть!
— Нет, Эмили! — впервые он повысил голос. — Ты должна оставить это. Забудь!
— Забудь?! — я отступила, ударилась спиной о деревянный ящик. — Забудь, что родители готовы были использовать меня как щит? Что я — просто часть имиджа?
— Они сделали всё, чтобы ты была в безопасности. Они построили этот грёбаный стеклянный дворец, чтобы ты училась, гуляла, жила, не думая об этом! — его глаза горели. — Ты должна закончить университет. Ты должна жить, Эмили, а не рыться в пепле чужих ошибок.
— Я не кукла! — резко. — И не проект под охраной. Я их дочь. Я имею право знать.
— Ты хочешь знать? — он шагнул ближе. — Хорошо. Тогда пойми: одна ошибка — и на тебя выйдут те, кто давно жаждет крови. Им не нужна правда. Им нужно возмездие.
Я замерла.
Он тяжело дышал.
Секунда — как вечность.
Потом я отвернулась.
— Значит, ты тоже не веришь, что я справлюсь.
— Я верю.
— Нет. Ты боишься.
— Я... — он замолчал. — Да, я боюсь. Потому что ты — единственное, что здесь ещё имеет смысл.
Я не ответила. Просто ушла.
Не хлопнув дверью. Не бросив взгляд.
Просто шаг за шагом — вниз, в холодный коридор.
А сердце внутри сжималось. Не от обиды. От чего-то хуже — предчувствия.
——————————————————
Ночь выдалась холодной, даже сквозь стеклопакеты. А я никак не могла согреться. Лежала под пледом, обняв колени, как будто если я стану достаточно маленькой, всё исчезнет — и диктофон с голосом матери, и ящик на чердаке, и взгляд Майкла, полный чего-то, чего я не знала, как назвать. Ни любовь, ни ненависть. Что-то между страхом и виной.
В голове снова и снова звучало его: "Ты должна жить."
Смешно. Он говорит это, будто жизнь — это когда ты не знаешь ничего. Когда ты плывёшь в мягком сиропе, пока другие карабкаются по гвоздям за тебя.
Я не спала почти до рассвета. Не плакала. Просто лежала, слушая, как старый дом скрипит и дышит. Как будто сам устал от всех этих тайн.
На утро у меня были глаза, как у панд с похмелья и настроение «не трогайте — укушу». Мама попыталась начать разговор за завтраком, но я лишь уткнулась в тост. Папа что-то бормотал про фондовые рынки. Я мысленно кричала.
После второй чашки кофе я пошла в сад. Не знаю, зачем. Просто... иногда, когда внутри всё гремит, тишина снаружи помогает хотя бы не сойти с ума.
И там он нашёл меня.
Стоял, как обычно — слишком прямо, слишком спокойно, как будто сам вырос из этих елей. Майкл. Проклятый Майкл, с его глазами цвета поздней осени и вечным лицом «я в курсе, и мне это не нравится».
— Ты здесь, — сказал он. Будто я пропала в параллельной вселенной, и он наконец нашёл портал.
— Гениальное наблюдение. Может, ты ещё и воздух заметил?
Я не смотрела на него. Просто продолжала рвать травинку на коленях. Медленно. По жилкам. Как будто если уничтожу достаточно зелени — станет легче.
Он сел рядом. Осторожно. Как будто я могла взорваться от резкого движения.
— Прости за вчера, — выдохнул он. — Я... не умею говорить иначе.
Я фыркнула.
— У тебя, видимо, инструкция: «Подавить объект эмоционально, лишить доступа к истине, вызвать нервный срыв».
— Это не инструкция, — сказал он тихо. — Это защита. Ты не видишь всей картины.
— Потому что мне её заклеили скотчем! — я повернулась к нему. — Ты говоришь, что я должна жить. А как? Как, если каждую ночь я думаю — а была ли моя жизнь вообще моей?
Он закрыл глаза. На секунду.
— Ты думаешь, мне легко? Эмили, я сижу между двух фронтов. И каждый день я выбираю: сказать тебе правду — и возможно, потерять тебя. Или соврать — и сохранить тебе мир, в котором ты можешь смеяться, черт побери.
— Я не хочу мир из лжи, Майкл. Мне он не нужен.
— А если правды будет слишком много? Если она сожжёт тебя?
Я сглотнула.
— Тогда пусть сгорит. Я хотя бы узнаю, кем была.
Молчание. Только ветер качал кроны. Где-то щебетала птица, которой плевать на политические интриги и исчезающих итальянских бизнесменов.
— Ты боишься? — спросил он.
— Да, — сказала я. — До дрожи. До рвоты.
— Я тоже, — признался он. — Но больше всего я боюсь, что однажды ты посмотришь на меня и увидишь не защиту. А предателя.
Я посмотрела на него. Медленно.
— Майкл...
— Что?
— Я уже на тебя так смотрела.
Он выдохнул. Как будто его ударили в грудь.
— Но знаешь, — добавила я, — если ты предатель — ты, по крайней мере, самый красивый из всех.
Он засмеялся. Настояще. Устало, зло и с облегчением.
— Сарказм. Ты снова ты. Значит, не всё потеряно.
— Не льсти себе, — бросила я. — Я всё ещё думаю, что ты умеешь профессионально раздражать.
Он кивнул.
— Ну что ж. Я тоже не в восторге, что ты умеешь копать в грязи с таким энтузиазмом, будто это олимпиада.
— У меня золотая медаль по неудобным вопросам, — сказала я и вдруг почувствовала, как дрожь проходит.
Как будто только что мы, оба — со шрамами внутри, но живые, сказали то, что боялись.
Пускай между строк.
Мы сидели так ещё минуту. Просто рядом. Без слов.
— Завтра мы едем в универ, — сказала я.
Он обернулся.
— Серьёзно?
— Ага. Хватит прятаться под бархатными шторами и заклинаниями "ради твоей же безопасности".
— Твои родители будут в восторге.
— Пусть пьют валерьянку. Я студентка.
Он усмехнулся.
— Значит, начинается новая глава?
— Нет, Майкл. — Я встала, стряхивая траву с колен. — Начинается война. Я собираюсь идти по следам. И, возможно, кое-кому это не понравится.
— А ты знаешь, куда они ведут?
— Пока нет. Но я точно знаю — назад пути уже нет.
И я пошла. Легко, быстро, как будто за спиной у меня не шлейф из секретов, а плащ.
А Майкл остался сидеть.
И в его взгляде было нечто новое.
Надвигающееся.
—————————————————
Дом затих. Только настенные часы щёлкали, как напоминание, что время вышло. Эмили спала — наконец-то. И слишком мирно, как для человека, стоящего в двух шагах от разрушения собственной реальности.
Майкл стоял у окна кабинета, спиной к Баретти.
Отец Эмили наливал себе виски — без спешки, с таким лицом, будто в бокал падала не жидкость, а решения. Мать стояла с бокалом в руке, но не пила.
— Она рылась на чердаке, — сказал Майкл резко. — Пыль в волосах, сканы на флешке.
Пауза.
— Она уже по горло в этом дерьме. И делает выводы быстрее, чем вы успеваете врать.
— Значит, ты плохо справляешься со своей работой, — спокойно ответил отец.
— Я телохранитель, а не цензор. Или вы забыли?
— Ты — то, за что мы платим. Ты знал условия, — сказала мать холодно. — Мы дали тебе крышу, деньги и статус. Ты — барьер. И точка.
Майкл усмехнулся. Без радости.
— Да, конечно. Я просто наёмник с нужной внешностью. Вы тянете нитки.
Он бросил взгляд на обоих.
— Но она уже чувствует, что что-то не так. Она — не тупая. Она — ваша дочь, в конце концов.
— И именно поэтому она не должна знать, — отчеканил отец. — Ещё рано.
— А если не рано? Если она узнает от кого-то другого? Когда вы уже просрёте момент, как всегда?
— Тогда ты окажешься без работы. — Голос матери стал стальным. — А может — и без имени. Ты ведь не думаешь, что после всего этого сможешь остаться в живых, если она пострадает ? Меньше знаешь крепче спишь.
Он не ответил. Просто смотрел на них. Слишком долго, чтобы это было безопасно.
— Делай свою работу, Майкл. Или мы найдём кого-то, кто не путает приказы с личным мнением, — добавил отец, медленно, с нажимом.
Майкл кивнул. Один раз.
— Принято.
Он вышел из кабинета, не попрощавшись. Прошёл по коридору, мимо портретов, мимо каменных стен, которые казались теперь не роскошью, а клеткой.
На лестнице он замер. Только на секунду.
Глаза его скользнули к двери Эмили. За этой дверью — не просто подопечная.
За этой дверью — человек, которого он по контракту должен охранять.
И которого по-человечески он больше не мог предавать.
Но работа — есть работа.
Он выдохнул.
— Эмили ... Мне жаль ... — тихо сказал он в пустоту.
А потом шагнул вниз. Внутри всё ещё колебался. Но снаружи — снова был бетон.
Продолжение следует....