Глава 3
Глава 3. Досье на сердце
Дождь шел, будто пытался что-то смыть с крыш Баретти-Хауса. Словно воспоминания или чужие следы. Капли разбивались о стекло, и каждая звучала как крошечный удар по нервам. Я сидела в своей комнате — на том самом подоконнике, где нашла записку. Лист все еще лежал рядом, как немой укор.
Майкл не признавался, что это он. Но я чувствовала — это его почерк. Не буквами, не чернилами. Подтекстом. Ритмом. Тишиной.
Иногда в ней можно услышать больше, чем в крике.
Тем временем Майкл стоял в комнате, которую ему выделили на втором этаже, — строгой, безликой, с минимумом вещей. В его ноутбуке — открытый документ. Досье.
Объект: Эмили Баретти.
Возраст: 22
Состояние здоровья: нестабильное. Диагноз: редкий сердечный синдром (после клинической смерти в 16 лет).
Психоэмоциональный фон: высокий риск рецидива при стрессе.
Опасности: внешние угрозы, утечка информации, эмоциональный срыв.
Угроза №1: неизвестная группа, предположительно связана с конкурентами Barretti Int.
Статус: наблюдение, защита, анализ.
Он закрыл ноутбук и посмотрел в окно. Эмили шла по саду, не заметив, что снова забыла накинуть куртку. Плечи дрожали, но она будто не чувствовала холода. Майкл не спешил выходить. Иногда нужно давать человеку немного одиночества, чтобы он почувствовал себя свободным. Хотя бы иллюзорно.
Но иллюзии — тоже часть выживания.
Я чувствовала, как стены дома давят на меня, даже когда я была снаружи. Молча вдыхала мокрый воздух, пока ноги не занесли меня туда, куда я обычно не ходила — к старой теплице. Она давно заросла, мама считала, что за ней "некому ухаживать", а я — что в ней всё настоящее. Даже паутина.
Я вошла внутрь, толкнув дверцу, которая скрипнула, как сцена из фильма ужасов. Внутри было душно, пахло влажной землёй и плесенью. И всё же — мне стало легче. Здесь не было камер. Не было прислуги. Не было Майкла.
— Вы не умеете оставаться одна. — Голос за спиной прозвучал глухо, но без упрёка.
Я не испугалась. Просто села на лавку, скрестив руки на груди.
— Может, ты не умеешь не следить.
— Я умею. Просто когда кто-то, кто уже однажды едва не умер, прячется в холодной теплице — это подозрительно.
Я подняла на него глаза. Он стоял у входа, с каплями дождя на куртке. Его лицо казалось вырезанным из камня — холодное, резкое. Но взгляд... в нем не было презрения. Только усталость. Понимание. И тревога, которую он сам не озвучивал.
— У тебя есть досье на меня? — тихо спросила я.
Он не ответил сразу.
— Да.
Тишина ударила в уши громче его ответа.
— Что в нем? Сколько я таблеток в день принимаю? Когда у меня начинаются паники? Или, может, где уязвимее всего мое сердце?
— Всё.
Я встала.
— А знаешь, чего в твоем досье нет?
Он молчал.
— Меня. Настоящей. Ни одного слова о том, что я люблю. Чего боюсь. О чем мечтаю. Потому что это тебе не нужно, да? Главное — функции, симптомы, схема защиты.
Он шагнул ближе.
— Ошибаешься. Именно поэтому я здесь.
— Тогда скажи мне, Майкл, что ты видишь, когда смотришь на меня? Девочку с диагнозом? Мишень? Или просто работу?
Он опустил взгляд, потом снова поднял.
— Человека. Застрявшего между стенами, которые не выбирал. Но у которого ещё есть шанс выбрать, как жить.
Я не ожидала этого. Как и того, что мои глаза начнут гореть, будто в них попала соль.
— Иногда мне кажется, что я умерла тогда, в шестнадцать. А всё, что после — просто чья-то попытка оживить картинку.
— Это не правда.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что мертвые не злятся. Не спорят. Не плачут.
Я отвернулась.
Он вышел. Но воздух после него остался другим.
На следующий день Вика позвала меня к себе. Соскучилась, как она сказала. Или просто хотела вытащить меня из роскошной ловушки.
— Прости, Майкл поедет с нами, — сказала я, будто извинялась.
— Ну что ж, — пожала плечами Вика. — Тогда пусть хоть кофе закажет.
Мы сидели в её квартире — небольшой, уютной, с хаосом книг, свечей и запахом ванили. Майкл стоял у стены, молчаливый, как всегда.
— Ты не устаешь от этого? — спросила Вика, когда мы остались наедине. — От того, что всё под контролем?
— Уже нет. Я просто отключаю эмоции.
— Это не выход, Эми. Это привычка. А привычки — как шрамы.
Позже, когда мы с Майклом возвращались домой, он спросил неожиданное:
— Она права.
— О чём?
— О привычках. Я сам их ношу.
Я посмотрела на него — в полутьме салона его лицо казалось еще строже. Но глаза — живыми. Настоящими.
— Ты ведь не всегда был таким.
— Каким?
— Ледяным.
— Я просто помню, что чувствовал, когда потерял того, кого должен был защитить. После этого... отключаешь всё, что делает тебя человеком. Ради выживания.
Мы ехали молча.
И я вдруг поняла:
он знает, каково это — жить в золотой клетке. Только у него решётки внутри.
Поздно ночью я не спала. Сердце стучало слишком быстро — не от болезни. От мыслей.
Я спустилась на кухню. Майкла там не было. Видимо, ушёл к себе.
На столе лежал сложенный лист. Ещё один.
"У тебя сильное сердце. Не потому что оно не ломается. А потому что ты всё ещё пытаешься чувствовать".
Подписи не было. Но я знала. Это был он.
Майкл.
Не охранник. Не функция.
Человек.
Сломанный. Закрытый. Но всё ещё способный видеть в других то, что они забыли в себе.
И в тот момент я поняла, что досье можно сжечь.
Но сердце — его не перепишешь.
Продолжение следует.....