Хинкон
Колокольчики издают громкий звон, когда тележки с травами, петардами, рыбой и ещё бог знает, с чем проезжают по каменным тропинкам. Их толкают тонкие люди, к пальцам которых привязаны эти колокольчики, а может и вовсе пришиты. Это своеобразный контроль над ними, каждое неверное движение будет замечено, а если нет, то услышано. На головах у них китайские соломенные шляпы, постепенно разваливающиеся, ходят они босяком.
Они подходят к нефритовой будке рядом с заброшенной рыбной лавкой. Они синхронно падают на колени и кричат что-то своим прогнившим ртом, стуча колокольчиками по земле. Они замолкают, как только из будки возникают две тонкие руки с длинными ногтями ладонями вверх. Один из пришедших встаёт, берёт от каждой тележки то рыбу, то специи, даже чуть петард, а так же чай и маленькую статую слона со слонятами. Он по очереди, очень аккуратно вкладывает их в длинные руки из ящика, когда ритуал закончен, он садится на своё место. Каждый из них невнятно произносит восхваления богу Хинкону, а затем просит хорошей жизни. Когда их голоса стихают, Хинкон трижды хлопает и опускает руки. Люди уходят.
34 из 38
Так проходит каждый его день. Он встаёт в шесть, идёт в этот нефритовый гроб с дырой вверху, ждёт примерно полчаса, в это время приходят люди с колокольчиками. Затем он вылезает оттуда с «дарами» и возвращается в свою рыбную лавку. Он завтракает. Статуэтки он потом выставляет на продажу, петарды нужны для защиты, а всё остальное – еда. У Хинкона коричневые свалявшиеся волосы, а на затылке привязана банка со специями, на чёрный день. Весь оставшийся день он занимается йогой на крыше, за большой трубой, чтоб не видно. Затем, примерно в полночь, он возвращается внефритовую будку и, если повезёт, ужинает. Иногда он молится самому себе об общении. Простом общении.
Ночи в баре теперь проходили иначе: несколько коренастых официантов теперь регулярно таскали ящики с дорогим вином из трансформаторной будки. Она находилась как бы на границе, это территория и не бара, и не магазина, она, наверное, даже общая. Трудно называть это кражей, если будка не принадлежит никому. Ну, по крайней мере, подокументам. Как говорит Мали, земля общая, а остальное – уже детали. Хотя откуда ему знать, он же не бог правосудия.
Поначалу всем казалось, что они – это какая-то опасная банда мафиози. Возможно, это была ещё одна попытка справиться с тем фактом, что они когда-то кого-то убили, а теперь воруют алкоголь, на который у них нет лицензии. Сначала это даже забавляло, но потом это снова стало рутиной, причиняющей боль и внушающей страх. В их случае, конечно, можно было бы оправдаться фразой: «С нами бог», но она вряд ли успокоит, если ваш бог – это истеричный идиот.
С каждым днём в голове Бармена закреплялась мысль о том, что богов в его детстве сильно преувеличивают. В плане характера, естественно. Никто ведь и не спорит, что они велики, раз создали этот мир, но не стоит из-за этого закрывать глаза на их слабости и ошибки. Это ведь всё равно что смотреть сквозь пальцы на поступки ужасной матери только потому, что она родила троих неудачников.
«Ответственность несут все», – сказал Мали, допив своё пиво – «Даже боги». Хоть Мали и вёл себя как идиот, таковым он, на самом деле, не был. Он мог бы стать отличным человеком, не будь он богом с дефицитом внимания. Он понимает всё, он прекрасно знает, что будут последствия и какими они будут. Но суть его идиотизма в том, что каждый раз в голове кричит маленький Мали. Он кричит: «Есть шанс, что всё сойдёт с рук», и Мали слушает его. Каждый день.
– Зато посещаемость увеличилась. Как и продажи, – сухо подметил Бармен.
– Тебе бы только денег срубить – усмехнулся Мали.
– Я, конечно, понимаю, что сейчас важнее всего месть, но мне надо платить за квартиру. И выбираться из этого всего.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Когда вся эта беготня за хвостом кончится, я заберу всю кассу, всё, что мы заработали на этой афере … И уеду отсюда нахуй.
Мали рассмеялся.
– Неужели ты думаешь, что так легко от всего убежать? Просто взять чемоданы и уехать в какую-нибудь Айову, а лучше сразу на Аляску! И всё? Нет ни богов, ни убийств, ни кражи?
– А что ты прикажешь делать?! Я устал. Всё, чего я хочу от жизни – покой. Я устроился в бар, куда ходят два с половиной человека, заказывают одно и то же, а все коктейли я вливаю в себя. Идеально!
– Ну, извини, что не дал тебе покончить с собой.
– Это было сто лет назад.
– Это было полгода назад.
Бармен опустил глаза.
– Я не буду объяснять тебе, как работает жизнь, ничего из этого не отложится в твоей голове. Но просто поверь, так нужно. Уезжай. Куда хочешь, но только после того, как всё закончится.
– И я правда смогу забрать всю кассу?
– Размечтался.
– Семьдесят на тридцать?
– Шестьдесят на сорок, и я живу в твоей квартире.
– По рукам. Где расписаться?
На следующий день Бармена в кабинете ждал сюрприз. Мали словно в панике бегал по комнате, дымя сигаретой, он кидал какие-то вещи в зелёного цвета сумку, но как только он увидел Бармена, Мали подпрыгнул. «Стучаться надо!» – прокричал он, выронив сигарету, «Вообще-то, это всё ещё мой кабинет», – спокойно ответил Бармен, оставшись в дверях – «Что за спешка? Ты в бегах? Вычислили?» Мали недовольно на него посмотрел и закурил снова. Он присел.
– Нужно кое-куда съездить – наконец, начал объяснения Мали.
– Куда – ты конечно же не скажешь – съязвил Бармен.
– А ты сообразительный.
– И как же мы туда-неизвестно-куда доберёмся?
– На машине, как белые люди.
– Странно, что не на метле.
– Поговори ещё.
Тут Мали потушил сигарету и, схватив сумку, ничего не объясняя, направился к выходу. Бармен попутно сказал Ивану встать на бар и поспешил за богом.
Они вышли на задворки, и Бармен саркастично усмехнулся: «Ну, давай», Мали вопрошающе поднял бровь. «Давай», – повторил Бармен – «Ломай волосинку на две части, маши волшебной палочкой. Как нам машину-то достать, друг?» Мали тяжело вздохнул: «Идиот» и направился к огромному кусту. Он отодвинул листву, там стоял не большой зелёный автобус, Мали открыл дверь со стороны водители и завёл мотор. «Стоп», – выдавил из себя Бармен – «Всё это время у тебя был фургон. Целый, мать его, фургон, а ты спал в моём кабинете, капая слюной и храпя как медведь?!» Мали пожал плечами и сказал: «Ну … Да. Залезай».
Ехали молча, Бармен прислонился к окну и слушал радио. Но тишина длилась недолго. «Знаешь…Я хочу задать тебе чисто человеческий вопрос», – начал серьёзно Мали, Бармен даже отвлёкся от дороги за окном – «Вот скажи, зачем рисовать томатный суп?» Бармен усмехнулся и отвернулся к окну.
– Ну, правда! – чуть посмеялся Мали.
– Я не люблю томатный суп – ответил Бармен, в этот раз не повернувшись.
– Я тоже! А вот художник, видимо, любил. Да так, что это назвали поп-артом и продавали за охерительно большие деньги. Слушай, а давай ты меня сфотографируешь?
– Зачем?
– Ну как… Назови это «Бог у руля» и продай за миллион долларов. В отличие, от супа это будет всяко удивительнее.
– Так и знал, ты пытаешься меня отвлечь. Так куда мы едем?
– Вечно ты меняешь тему и лезешь вперёд… Если я куда-то тебя везу, значит, так надо, а значит, не надо задавать вопросы.
Мали посмотрел куда-то влево, а пассажир сфотографировал его на телефон.
Когда уже стемнело, Бармен начал бояться. Мали непредсказуем. Он прекрасно понимал, что есть ещё миллионы вещей, которых он не знал, ни о боге, ни о мире. И что-то ему подсказывало, что незнание это может очень помешать, а задавать вопросы … Он и так их слишком часто задавал. А вот ответы получал редко. Никогда.
«Сейчас, наверное, думаешь, что я завезу тебя в лес и убью?» – нарушил тишину Мали, Бармен лишь прикрыл глаза – «Я знаю. Тебе так страшно, что у меня аж мурашки, но позволь узнать, кто на кого работает?»
– Я работаю на тебя? – спросил Бармен, не повернувшись.
– Хозяин работает на уборщика? – усмехнулся Папа Мали.
– Хозяин работает на бога?
– Уборщика? Никто ни на кого не работает, это время прошло. Я твой друг, который знает чуть больше. У нас есть общий враг.
– Но мы скорее приятели.
– Да как скажешь.
Мали резко свернул на узкую тропинку, ведущую в лес. Они ехали сквозь эту чащу минут двадцать и выехали на площадь полную китайских фонарей, японских лавочек и корейской рекламы. Мали заехал куда-то на задворки.
Они вышли из фургона. Мали открыл едва заметную дверь, и они оказались в полной какого-то хлама комнате. «Хинкон!» – крикнул Мали, это слово эхом отразилось от золотых фигурок Будды и склянок со специями. Откинув белые тряпки, вылезло существо с длинными худыми руками. Вероятно, оно там спало. «Мали», – почти пропищало существо. После странного приветственного диалога Хинкон, а вероятно, это был именно он, пригласил их попить в лавке чай.
– А ты всё хламом торгуешь? – усмехнулся Мали.
– Это не хлам – чуть обиделся Хинкон.
– Это не хлам, когда за него платят деньги. Тогда да, это не хлам, а ценные трофеи, которые тебя кормят.
– Так мне и еду жертвуют.
– Рыбёшка раз в день – это ещё не жертвы.
– Но мне хватает. Конечно, не скрою, мне бы хотелось, чтобы они жертвовали побольше. Но ведь это и есть современное понятие жертвы. Не мы её диктуем.
– А зря! Мы вообще как-то заметно смягчились. Жертв не требуем, казни не устраиваем, храмов нам не строят. Распустились!
– Ну, мы ведь в свободной стране живём!
– Не нужна нам такая свобода!
Мали стукнул по столу и опрокинул чашку с чаем. Он чертыхнулся и принялся вытирать лужу. Бармен помог собрать осколки, а Хинкон закурил свою любимую тонкую трубку: «Зачем ты приехал?»
– Нам нужна твоя помощь – Мали тоже закурил.
– Неужели самому Мали, Богу джиннов, Богу желаний! Нужна моя помощь.
– Да, Хинкон, нужна.
– Что, война?
– Ну, нет. Войну мы уже давно выиграли. Меня отстранили от дел, а квартал передали Многоликому. Я хочу его вернуть.
Хинкон заметно поменялся в лице. В его взгляде появилось что-то, что заставило Бармена понервничать. Когда он вышел к ним из горы тряпок, он казался простачком с длинными руками и бардаком в комнате, но сейчас он казался понимающим и серьёзным. Он стал казаться богом. «Если ты хочешь от меня каких-то фактов», – голос у него тоже несколько изменился – «Я видел его всего один раз, на суде. И если ты там был, если ты всё помнишь… То тебе должно быть понятно, почему я больше не хотел его видеть». Мали отпил ещё чаю Бармена, эти двое богов сильно посерьёзнели, поэтому единственному козлу в комнате было не по себе. Он отошёл на улицу, покурить. Впервые он так нервничал, впервые он понимал, что это всё не сон.
– Как там Раку? – спросил Мали.
– Ничего, вроде. Стадия его дикой печали миновала. Он медленно, но всё же приходит в себя – вздохнул Хинкон.
– Ты отлично его защищал. Тебе не хватило чуть-чуть.
– Какая уже разница? Многоликий сделал свою работу, работу «справедливого» бога. Жаль, что эта сухая справедливость работает в угоду лишь одной стороне.
Они ещё немного помолчали, после чего Мали предложил Хинкону пока что просто проехать с ним в бар и осмотреться. Мало ли что. Хинкон со скрипом согласился, с учётом того, что его на это время устроят кем-нибудь в баре.
– И зачем всё это было? – спросил Бармен, когда Хинкон уснул на заднем сиденье.
– Хинкон – покровитель бедных, отличный йог, и периодически ему приходят видения, которые могут нам здорово помочь. А ещё у него личные счёты с Многоликим – пояснил Мали.
– И что между ними произошло?
– Нечто, чего не пожелаешь ни одному родителю. Он осудил его сына.
– У него есть сын?
– Да, есть. Раку помог ребёнку, казалось бы, ничего такого. Только этот ребёнок был на территории другого бога, а значит, Раку не помог ребёнку, а вторгся в чужое пространство. И вроде бы казалось, не самое ужасное преступление. А знаешь, как его осудили?
– Как?
– Его выгнали из пантеона.
– То есть… То есть, он больше не…
– Верно. Он больше не бог. С одной стороны, какая разница? Но не когда ты сын бога бедности. Согласись, так себе мероприятие…
– Возможно. У меня вообще нет отца.
– Ну, Раку сказал примерно тоже самое. Сбежал от Хинкона и поселился в мотеле. Они видятся иногда, но…Как ты уже догадался, ни к чему хорошему их встречи не привели.
Дальше ехали молча.
Когда они приехали в бар, было уже четыре утра. Мали взял Хинкона на ночь к себе в фургон, а Бармен решил переночевать в кабинете. Тем более, что через пять часов они должны открыться. Он устало прошёл мимо спящего Ивана, интересно, он хотя бы бар вовремя закрыл? Но сейчас Бармена это не волновало, он просто уснул в своём кресле.