Вилли
На полу ярким калейдоскопом рассыпаны осколки, они зелёные, чёрные, но вместе они сливаются в одну большую лужу слёз бармена. Вот он на карачках собирает осколки горстями в синий тазик, глотая скупую обиду. И никакая компенсация теперь не загладит ту боль, что одолела его. Он, словно складывает в катафалк тела его погибших друзей.Собрав всё, он почесал козлиную бородку и со скрипом в зубах выкинул осколки.
Вернувшись за барную стойку, он налил себе стакан оставшегося виски, а затем залпом выпил, чуть поморщившись, «Куда ты пьёшь на рабочем месте?!» – возник перед ним сменщик охранника, тот ещё Лось, конечно. Бармен посмотрел на него с таким выражением лица, мол, парень сказал, настолько глупую вещь, что удивительно, как его даже в охранники взяли: «У меня траур». В эту секунду в бар зашли двое других козлов, на них были чёрные костюмы, а в руках они держали чемоданчики с надписью «Похоронное бюро «Крышка». Бармен усмехнулся: «Я же говорил», а затем спрятал виски под барную стойку.
– С чем, господа, пожаловали? – спросил охранник.
– А разве не вы нас вызвали? – холодным тоном задал свой вопрос правый козёл.
– У нас, конечно, много драк, но до смерти ещё не доходило.
И тут в бар вошла жена хозяина, та ещё овца, но сегодня она больше была похожа на гадюку в трауре - вся в чёрном и огромные опухшие глаза. «Мисс Равински, что произошло?» – спросил бармен, внимательно смотря на хозяйку, та почти театрально хмыкнула и сказала: «Вилли…Он умер…Вчера».
Простой и почти банальный инфаркт настиг беднягу Вилли Равински вчера днём, пока жена была на работе, совсем молодой был, всего семьдесят три. По показаниям мисс Равински, упал перед открытым гардеробом, забавно, вот так живёшь, вкалываешь, обеспечиваешь семью, а в результате, последнее, что ты видишь перед смертью – твоя белая растянутая майка с большим горчичным пятном посередине. А ещё забавно, как эта женщина успела подготовить всё к похоронам за один только вечер.
«Что же теперь станет с баром?» – спросил дрожащий сменщик, «Да ничего», – ответил расстроенный бармен – «Достанется этой овце, если конечно в завещании не сказано другое. Жалко…Вилли любил этот бар, больше, чем свою семью и уж, тем более, больше, чем свою овцу. Даже странно, что, такой как он уже умер, с его-то грубостью и резкостьюмог пережить даже свой бар, потому что когда бы ему исполнилось сто, он бы спалил его к чертям». Бармен допил свой виски, и вышел из бара.
После погребения Вилли рядом с его матерью люди длинной шеренгой под оркестр шествовали через всё кладбище в его бар. В этом строю сильно страдающих заметили его жену, глаза которой уже опухли настолько, что они казались больше её головы, вот-вот выпадут, и их растопчут ряды плачущих по её мужу свиней. Они в костюмах, идеально отглаженных, роняют на землю демонстративные сопли, а сами быстрее всех бегут в бар, ибо будут зачитывать завещание. Один бармен на похороны не пришёл. Не пустили, овца распорядилась так, чтобы на похоронах были только близкие. Те самые свиньи, которые на похоронах самого близкого родственника сквозь слёзы спрашивали: "А кто это? А кормить будут?"
Вот вся эта орава хряков с овцой во главе явилась в бар Вилли. И стало шумно. Это было похоже на крики голодных чаек, только крики голодных хряков, если слушать их достаточно долго, зазвенит не в ушах, а в мозгу, зазвенит команда покинуть помещение. На барной стойке стоял портрет Вилли в чёрной рамке, а рядом стакан его любимого виски, бармен протирал рамку, осторожно, пытаясь не касаться сфотографированного, не моргающего лица.
Наконец, зашёл старый длиннобородый баран в чёрной робе и в огромных очках на носу. В дрожащих руках он держал красную папку. «Дамы и господа, мы собрались здесь сегодня, чтобы почтить память так скоро ушедшему от нас Вилли Равински. Он был неплохим отцом, нормальным мужем и отличным хозяином. У меня в руках его последние слова, с вашего позволения я их зачту» – баран открыл папку. Повисла пауза, её нарушало лишь недовольное ёрзанье свиней, в каждой капле их пота сидел маленький человечек, кричащий: «Быстрее!»
– Я, наверное, прочитаю без бранных выражений покойного – сказал баран в очках.
– Да прям так – прохрипела овца-жена.
– Ну… Хорошо. «Дорогие мои ублюдки, пришедшие на мои похороны, чтобы увидеть, как я вообще выгляжу. Вы все козлы, особенно ты, Якоб, я умер, а долг ты так и не отдал!»
Якоб проговорил что-то под нос, что отдалённо напоминало «Жмот!»
– «Сам жмот!» Здесь так написано. «Но самое главное, я знаю, зачем вы, заразы, здесь собрались, вы ждёте, кому же отдал дело своей жизни и всё состояние. Свой топор и лодку я завещаю своему сыну Сэму». А разве у Вилли был сын?
«Был!» – ответил мужской голос. Где-то в углу бара подняла руку сильно накрашенная козочка с сильно выдающимся кадыком. Баран смущённо улыбнулся и продолжил:
– «Топор и лодку, чтобы он утопился и перестал позорить мою морду. Моей дорогой овце и трём спиногрызам я завещаю нашу двухкомнатную дыру на окраине, теперь сама с ней мучайся. А теперь долгожданный момент, кому же я отдал свой бар? А вот шиш вам! Я отдам бар тому, кто первый поставит ниже свою подпись. Нечестно?! Я мёртв, имею право, смотрите рыло не порвите».
Повисло сильное напряжение, какое бывает между бегунами марафона. Баран аккуратно положил завещание на барную стойку и быстро за неё спрятался.
Полетели стулья, рыльца, в баре образовался целый океан, кишащий «Близкими родственниками», в считаные секунды они превратились в двухметровый клубок. Но их стремление и упорство не позволили им даже добраться до барной стойки, за которой, как в окопе, прятались бармен и перепуганный баран. Завещание лежало неподвижно, бармен повернулся к своему другу по укрытию и спросил: «Ручка есть?»