МЫШЕЛОВ

Ящик с грохотом повалился на пыльную дорогу, когда мальчишка со всего маху влетел в него. Боль от удара на мгновение ослепила, но он продолжил бежать, усиленно моргая, чтобы темнота перед глазами расступилась.

Толпа за его спиной ревела — его гончие, его судьи. Они были совсем близко, почти поймали. Грязные пальцы хватались за воздух в дюйме от рукава его рубахи. Но он лишь заставлял себя бежать быстрее, выжимая всё возможное из своих ног, своих лёгких, своего сердца.

— Ты не уйдёшь! — голос Жорки прозвучал слишком близко.

Миг, и рука преследователя вцепилась в плечо:

— Попался, Андрейка?

Резкая остановка вышибла воздух из легких, в глазах потемнело. Сознание начало покидать Андрея, и телом овладели инстинкты. Рука сжалась в кулак, из груди вырвался отчаянный вопль. Он ударил преследователя в челюсть, и боль, обжегшая костяшки смогла привести мальчишку в чувства. Жорка от неожиданности разжал пальцы. Андрей рванул вперёд.

— Держи его!

Узкий проулок выплюнул его на широкий проспект. Оглушённый гоготом клаксонов, мальчишка застыл как вкопанный. Он, растерянно глядя на проносящиеся мимо паромобили, отступил на пару шагов от дороги, на мгновение позабыв о погоне.

В лакированных крышах паровых автомобилей отражались неподвижные кроны деревьев. Проспект отделял Андрея от спасительной чащи городского парка. Но перебегать дорогу в этом месте было самоубийством.

Он обернулся. Дольше мешкать Андрей не мог — его преследователи были слишком близко. Его палачи — перепачканные в пыли и саже мальчишки, и девчонки с растрепанными от беготни косами. Все как один с пунцовыми лицами и горящими злостью глазами.

Андрей бросился через дорогу. Завизжали тормоза, его окатило руганью, глаза защипало от дыма, но он ни на мгновение не сбавил скорости, едва успевая лавировать между капотами. Он не знал, удалось ли ему оторваться от погони. Но молил Бога, что да.

У самого бордюра зеркало паромобиля зацепило его за выбившуюся из штанов рубаху. Андрея повело в сторону и он, потеряв равновесие, рухнул на дорогу. Не растерявшись, на четвереньках пополз к тротуару, едва успев увернуться от высоких колёс омнибуса.

Выбравшись на тротуар, мальчик обернулся. И похолодел от ужаса.

Жорка почти нагнал его. Застыл в паре метров от Андрея, спасаясь от истошно гудящего дилижанса, не желающего сбросить скорость. Мгновение Андрей в оцепенении глядел на него, но затем взгляд привлекли остальные — они были ещё на той стороне — вереницей семенили по тротуару, направляясь к остановке омнибуса — единственному месту, где можно было безопасно пересечь проспект.

Словно ошпаренный, Андрей вскочил на ноги и бросился на витую решётку Александровского сада. Прутья были слишком высокими, слишком тонкими, слишком гладкими. Они скользили под пальцами, и Андрей, обезумев от страха, принялся прыгать, силясь зацепиться за расположившуюся под самыми наконечниками забора перекладину. Ему бы только ухватиться за неё — а там дело за малым.

Резкий удар приложил его головой об решётку. Андрей схватился за лицо, взревев то ли от боли, то ли от отчаянья.

— Тебе конец, сучёныш! — прохрипел Жорка.

Андрей попытался вывернуться из его рук, и тогда тот ещё раз ударил его об парковое ограждение. Андрей взвыл, почти не ощущая, как подломились колени. Он начал оседать на землю.

Наклонившись, Жорка заломил ему руки, вынуждая скрючиться на тротуаре. Затем крикнул остальным, чтобы поторапливались, но голос потонул в шуме оживлённого проспекта. Дворовые были ещё далеко от остановки.

Андрей дёрнулся, и Жорка, отреагировав мгновенно, упёрся коленом между его лопаток, прижимая к земле. Им вдвоём придётся немного подождать. Жорка смерил свой трофей надменным взглядом и сплюнул.

Сколько бы не было у него последователей, он предпочитал ловить осуждённых самолично. Спина под его коленом подрагивала, и Жорка надавил сильнее. Его раздражало любое проявление слабости.

Где-то рядом послышалась знакомая бренчащая мелодия, и Андрей в надежде поднял голову на звук. Из-за угла парка вынырнул расписной вагончик ходячего магазина. Мелодия, сдобренная звоном мелких бубенчиков, подпрыгивающих с каждым шагом конструкции, была хорошо известна всем столичным жителям. Так зазывали покупателей "Павлинки" — шесть расхаживающих по центру Петро́поля магазинчиков сладостей. Останавливались они редко, но шли медленно, так что торговцы без труда продавали пряники прямо на ходу. В ярмарочные дни парочка из них швартовалась у чайных рядов, но гораздо больше внимания они привлекали, когда разгуливали по городу. Одной из "Павлинок" управлял Захар, старый друг матери Андрея.

Мальчишка жадно уставился на приближающуюся машину.

Жорка с удвоенной силой вдавил Андрея коленом в мощёный тротуар. Тот охнул, оторвав взгляд от магазина.

К ним начинали подтягиваться дворовые. Двое мальчишек, самых взрослых и оттого быстрых, рывком поставили Андрея на ноги. Он пытался упираться, но пара увесистых тумаков заставили его оставить эту идею.

Четыре металлические лапы "Павлинки", приводимые в движение балками соединительной тяги, замедлили шаг перед перекрывшей тротуар толпой детей. К дорожному гулу паромобилей присоединился низкий и протяжный гудок ходячего магазина.

— Помогите! — заорал Андрей, пытаясь разглядеть знакомые черты Захара в чумазом, наполовину закрытом гогглами лице продавца, возвышающимся над прилавком.

Жорка со всего размаха заехал пленнику кулаком в челюсть.

— А ты играешь не по правилам, — оскалился он. — Мы не вмешиваем взрослых, помнишь? Ну конечно не помнишь, крысёныш! — добавил Жорка, и в следующий миг его кулак вонзился Андрею в живот.

Тот согнулся пополам, захрипев. Его потащили обратно к дороге.

Андрей упирался, пытаясь обернуться к "Павлинке", закричать что-то ещё, чтобы привлечь внимание торговца. Но тот, вначале повернув голову на его крик, через пару мгновений отвернулся, когда толпа расступилась освобождая ему путь. И, ускорив ход магазинчика, направился дальше по тротуару.

Какая-то девчонка из дворовых швырнула в Андрея мелким камушком, взвизгнув:

— Крыса!

Остальные одобрительно загудели.

Они шли за Жоркой, словно стая дворовых собак — дети рабочих, торгашей и ремесленников. Злые, грязные, никому ненужные, кроме своего вожака. Стоило кому-то попасть в его немилость, и эта свора была готова на всё, чтобы расправиться с несчастным. Андрей же был не просто в немилости. Взгляд Жорки сочился настоящей ненавистью.

Оставив сопротивление, мальчишка покорно позволял вести себя, стараясь не обращать внимание на то, как сильно стискивали предплечья рослые Жоркины приятели. Он знал куда они ведут его. Это место было известно всем дворовым — и тем, кого приняли в Жоркину шайку, и тем, кто старался держаться от неё в стороне.

Они перешли через мост. Но вместо того, чтобы свернуть Жорка повёл их прямо. Он предпочёл быстрой дороге через дворы длинный путь по широкой улице. День клонился к вечеру, так что здесь шаталось много оставленных без присмотра детей.

Жоркин план сработал, и краем глаза Андрей видел, как мальчики и девочки — помладше и постарше — бросают свои игры, выбегают из домов и присоединяются к их странному шествию. Все они хотят быть частью процессии, все они хотят посмотреть на Казнь. Ведь сегодня они сами — вне опасности, Жорка уже нашёл свою жертву.

— Ты крыса! Ты всех нас заложил! — один из Жоркиных приятелей решил раззадорить остальных.

Его слова, брошенные обозлённой толпе, были подобны горящей спичке, брошенной в стог сухой травы. Андрей закрыл глаза.

— Крыса! Крыса! Крыса! — завопили голоса вокруг него.

Его принялись тыкать и толкать. Какой-то мальчишка больно ущипнул его за бок. Андрей зашипел, пытаясь увернуться, и получил увесистый удар под дых от одного из конвоиров.

Они перетащили его через второй мост и свернули в Михайловский проезд. Знакомые фасады заставили сердце Андрея пропустить удар.

Ряды свежевыкрашенных домов, с высокими окнами, настежь открытыми из-за июльского зноя были не просто хорошо знакомы Андрею — он вырос в их тенистых дворах. Здесь жил его лучший друг.

Метр за метром они приближались к такому знакомому, такому родному глазу зданию. Андрей судорожно пытался придумать, что сделать, что крикнуть, чтобы его заметили. Помогли ему.

Его уже тащили мимо парадного крыльца. «Сейчас или никогда» — сказал он себе и, набрав в лёгкие побольше воздуха, что есть мочи закричал:

— Коля! Коля! Помоги мне!

— Заткнись, сученыш! — рявкнул Жорка, и один из его приятелей попытался зажать Андрею рот ладонью. Но тот увернулся:

— Коля! Помогите!

Толпа ускорила темп, и Андрей рухнул на землю. Его конвоиры принялись войлоком тащить его, пока сам он орал во всю глотку:

— Коля! Илья Павлович!

Пыль, облаком поднявшаяся с земли вскоре заставила Андрея зайтись в сильном кашле. В глаза набилось столько песка, что он едва мог их открыть, да и толку — всё, что он мог увидеть это рваные портки и грязные ботинки Жоркиной свиты. Сплюнув на землю, он принялся голосить снова:

— Казнь! Коля! Они ведут меня на Ка-азнь! К-кол...

Что-то тяжёлое ударило его по затылку. Он поперхнулся последним словом. Перед ним резко возникло Жоркино лицо:

— Ещё звук, и я выбью тебе зубы, скотина!

— А я выбью тебе, — густой, хорошо знакомый мужской голос, раздался прямо над их головами — Щенок!

Жорка отпрянул от своей жертвы. Андрей почувствовал, как его руки отпустили. В следующее мгновение большая ладонь схватила его за шкирку и поставила на ноги.

— Что за цирк вы тут устроили? — Мужчина обвёл детей тяжёлым взглядом и рявкнул. — Пшли прочь!

Толпа отступили на шаг, вопросительно глядя на Жорку. Тот стоял, стиснув зубы, и в упор смотрел на Андрея.

— Потом будет хуже, — прошипел он.

— Я сказал, прочь отсюда, — вкрадчиво повторил мужчина. — А тебе, — он повернулся к Жорке — порки было похоже мало. Ничего, я потолкую с твоим отцом, чтоб повторил.

Жорка побледнел, сделал шаг назад и кивнул своей стае: «Идемте». Толпа медленно рассосалась, пока Андрей молча смотрел им вслед. Отойдя на приличное расстояние от мужчины, Жорка сплюнул на землю и что-то выкрикнул — достаточно громко, чтобы его приятели одобрительно заулюлюкали, но недостаточно, чтобы это услышал спаситель Андрея.

— Идём-ка, сынок, — мужчина подтолкнул мальчика к дому.

— Спасибо, Илья Павлович.

Те пару метров, что им оставалось до крыльца, мальчишка шёл всё оглядываясь на дорогу. Илья Павлович угрюмо косился на него, но молчал.

За двустворчатыми входными дверьми их поджидал хорошо знакомый Андрею коридор — тёмный, пахнущий сыростью и керосином. Двумя дюжинами ступеней выше, у самой лестницы, жил его друг.

Дверь в квартиру была приоткрыта, отчего отчётливо чувствовался запах домашней стряпни.

Мужчина толкнул дверь рукой, и пропустил мальчишку вперёд. Только лишь тот очутился в квартире, как на него налетела чуть пухлая, невысокая фигурка друга.

— Андрюха! — воскликнул он, и тут же закашлялся.

— Отставить нежности, — мужчина отвесил сыну подзатыльник. — Кто разрешал тебе вылезать из постели?

— Мне уже лучше, — оправдался мальчик. — Можно мы посидим у меня?

— Нет, — отрезал Илья Павлович. — Мы потолкуем с твоим приятелем на кухне. А ты отправишься обратно в постель.

— Но...

— Разговор окончен! — рыкнул мужчина.

Андрей уставился в пол, чтоб не видеть вспыхнувших щёк лучшего друга. Илья Павлович скинул ботинки и прошёл вглубь квартиры.

Оставшись наедине, мальчишки быстро обнялись.

— Ну, ты как? — шёпотом спросил Андрей, убедившись, что Илью Павловича скрыла темнота коридора.

— Я уже давно поправился, — отмахнулся тот. — Но отец... Они не выпускают меня. Пока что. Говорят, что я бы не мог выздороветь так быстро, — он снизил голос ещё сильнее, и Андрей едва разобрал последние слова. — Расскажи мне, что случилось!

— Они вели меня на Казнь, — голос Андрея дрогнул на последнем слове.

— Это я слышал. Я как увидел тебя в окно — сразу побежал к отцу.

— Да, — Андрей чуть улыбнулся. — Спасибо тебе. И ему. Они бы точно сделали со мной... это. Если б не вы.

— Но почему?

За их спинами раздались тяжёлые шаги. Мальчишки умолкли.

— Николай, — мозолистые пальцы Ильи Павловича стиснули плечо сына. — В комнату. Живо.

— Можно ему посидеть чуть-чуть с нами? — подал голос Андрей. — Самую малость. Я хотел бы и ему рассказать о том, что случилось.

— Он болен, — на щеках мужчины проступили желваки. — Ему нужен отдых.

— Пожалуйста, отец! — взмолился Коля. — Я посижу пять минут, и потом сразу лягу.

Мужчина одарил сына таким свирепым взглядом, что лицо Андрея изумлённо вытянулось. Заметив это краем глаза, Илья Павлович резко отпустил плечо Коли. Затем натянул быструю улыбку:

— Что ж, раз ты такой упрямец, то будь по-твоему, — его улыбка сделалась слишком широкой — В первый и последний раз, малец. И принеси одеяло.

Лицо Коли озарила благодарная улыбка, хотя во взгляде читалась настороженность. Не заставив отца повторять дважды, он бросился в комнату.

Илья Павлович кивком велел Андрею следовать за собой.

За большим кухонным окном серело низкое небо. Сумерки были тем временем суток, когда керосиновые лампы ещё не зажигали, а потому и без того маленькая кухня казалась совсем крошечной. Андрей часто бывал здесь. Правда когда они с Колей были дома одни.

— Аня! — крикнул Илья Павлович, опустившись за широкий стол, занимавший большую часть кухонного пространства. — Сделай нам чаю!

Андрей в нерешительности мялся в дверях, когда его слегка подтолкнула в спину Колина мать. Низкорослая и щуплая, она скорее напоминала старшую сестру. Андрей пропустил её и проскользнул следом. Молодая женщина налила в самовар воды из ведра, и бросила в кувшин горящую спичку. Её муж неотрывно следил за каждым действием.

— Рассказывай, — вдруг велел он. Андрей, всё ещё стоявший возле дверей, едва заметно вздрогнул и покосился на молодую женщину. Её лицо казалось совершенно безучастным, будто в кухне она была одна.

Мгновением позже из темноты коридора вынырнула с ног до головы укутанная в пуховое одеяло фигура Коли. Он опустился на табурет напротив отца, и взглядом пригласил друга сесть рядом.

— Мы просто повздорили... — начал было мальчик, как вдруг металлический звон заставил его дёрнуться снова.

Колина мать не слишком проворно открыла банку с чайной травой, и крышка упала на пол. Илья Павлович громко цокнул, затем вновь повернулся к Андрею и благосклонно кивнул головой.

— На прошлом занятии в школе батюшка сильно задержался, — сказал Андрей. — И Жоркины дружки предложили сбежать. Они говорили, что батюшка уже не придёт, и нет надобности оставаться в классе. Большинство их поддержали.

— Да, отец Пётр упоминал на прошлой службе об этом, — кивнул Илья Павлович. — Того мальчишку неплохо потом отодрали.

— Дело в том, что... — Андрей замялся, но, поймав ободряющий взгляд друга, продолжил. — Это всё из-за меня. Его выпороли из-за меня. Сбежать-то хотело большинство, но я... Жорка поставил условие — либо уходим все, либо никто. Он говорил, мол всё равно всех не смогут наказать. Но я сбегать не хотел совсем, ведь если бы мать узнала, то прибила бы меня. Один я убежал или не один, ей не важно.

— И правильно бы сделала, — хмыкнул Колин отец.

— Но никто кроме меня не хотел оставаться. Ну, и мне пришлось тоже уйти... — его лицо сделалось совсем несчастным, и с мольбой в голосе он добавил — Иначе они бы стали издеваться надо мной.

Молодая женщина со звоном вынула из шкафчика чашки. Андрей снова умолк, затравленно уставившись на неё, словно только что снова заметил её присутствие. И без того красные щёки мальчишки стали пунцовыми. Одарив Андрея внимательным взглядом, Илья Павлович повернулся к жене и сказал:

— Спасибо, Аня. Дальше мы сами.

Женщина с глухим стуком поставила чашки на стол, и вышла из кухни. Так и не произнеся ни слова.

— Что было потом? — от нетерпения Коля заёрзал на табурете.

— Я вернулся, — тихо ответил его друг.

— Что?

— Я вернулся в приход, — повторил Андрей. — Все разбежались. А мне стало жутко стыдно. И страшно. Я знал, что отец Пётр так это не оставит. И пошёл обратно. Не знаю, что именно я собирался ему сказать. Я придумал множество версий, про то, что ничего не знаю, что опоздал и только пришёл. Или про то, что вышел, а когда вернулся никого не было. Но когда я увидел отца Петра... Всё это вылетело из головы. Ну, а дальше... Он начал выспрашивать, куда все подевались. И я... рассказал, как есть. Вернее, не совсем так, но... Отец Пётр похвалил меня за то, что я вернулся. И спросил, уж не Жорка ли всех заставил. Ну и я сказал, что да. Жорка заставил.

— Но ведь... — осторожно вставил Коля, — Ты говорил, что...

— Да знаю! — перебил его Андрей. — Я просто... просто сказал это. Понятия не имею почему. Слова просто вылетели из моего рта. Наверное, мне казалось, что так не накажут остальных. Не знаю. Я просто зачем-то солгал. Но я уже не мог забрать свои слова обратно. Ты же знаешь, что батюшка делает, когда мы лжём.

Коля сглотнул. Он знал.

— А на следующей службе батюшка долго сокрушался об этом нашем проступке. Упомянул Жорку. И меня упомянул, сказал мол, я очень правильный, хороший. А после службы, только они из церкви вышли, как Жоркин отец сорвал с него рубаху, да давай лупить. Кричал, что тот его опозорил. Просил и других взрослых преподать урок его сыну. И они тоже его секли. Кто чем, но в основном ремнями от сумок. Особенно старался папаша Ксени Петрушиной. От него у Жорки даже кровавые следы остались. Я и подумать не мог, что всё так обернётся. Но поздно уже было. Я понимал, что он будет мне мстить. А вчера в окно влетел камень — а все знают, что это значит. Они и за меньшие проступки казнили. А тут такое...

— Чтоб дети друг друга казнили? Это что ещё за новости? — перебил Илья Павлович. — Интересно, а знает ли об этом бездельник-городовой?

— Ну там... на Казни, — встрял Коля, — никого не убивают. Просто...

— Да это хуже, чем смерть! — воскликнул Андрей. — Помнишь, что сделали с Соколовым? Его семья переехала после Казни. А ведь вина его была лишь в том, что они думали, будто он цыганёнок!

— Будь Соколовы цыганами, мальчишку бы не затравили — хмыкнул Колин отец. — Опасный народец. Эту детскую забаву быстро бы прикрыли. — Он повернулся к сыну. — Всё, посидели и хватит. Тебе нужно лежать.

— Но может ещё...

— Ты тут со мной не торгуйся — не на базаре! — рявкнул мужчина, впечатав кулак в столешницу, — В постель, я сказал!

Коля вздрогнул и, стараясь не смотреть на лицо друга, поднялся.

Андрей втянул в рот нижнюю губу, тщетно пытаясь скрыть отразившийся во взгляде, брошенном на Илью Павловича, страх.

Подобрав свалившееся на пол одеяло, Коля медленно направился прочь из кухни. Он ни разу не обернулся на своего друга, который ссутулившись остался сидеть на табурете. Андрей проводил Колю взглядом и поднял голову на мужчину. Тот задумчиво смотрел на друга своего сына.

— Тот мальчишка, — вдруг сказал Илья Павлович.

— Жорка?

— Да, он, — Илья Павлович поднёс чашку к самовару и открыл краник. — Он обижал вас? Колю?

В кухне повисла тишина. Андрей принялся кусать губы, разглядывая свои заусенцы. Табурет Ильи Павловича скрипнул, и мгновением позже перед носом Андрея возникла глубокая дымящаяся чашка. Ноздрей коснулся тонкий запах иван-чая.

— Ну? — напомнил о своём вопросе Илья Павлович.

— Да нет, — Андрей всё ещё не поднимал на взрослого глаз. — Не обижал. Ну, они ко всем вообще цепляются. Кто не с ними. Но это так... Нельзя назвать обидами. По сравнению с тем, как они могут... обижать.

— Они?

— Да, у Жорки там целая, — он чуть замялся, не зная, как точнее обозвать вечно таскающихся за Жоркой детей. — Стая.

— Я понял, — проговорил Илья Павлович. — Но почему бы вам не поставить его на место?

— Нам? Нам с Колей? — глаза Андрея широко распахнулись, когда он наконец поднял их на собеседника.

— Вам с Колей, да и просто всем вам, кому от него достаётся, — мужчина откинулся на стену. — Почему бы вам просто не разобраться с ним. Всё ж не девчонки. Нужно уметь постоять за себя.

— Нет, мы с Колей точно нет. Против Жорки, — из его горла вырвался нервный смешок. — Нет, мы не сможем. Вы не понимаете, его знает весь город и...

— Ясно, — грубо прервал его мужчина. — Ладно, приятель. Тебе домой пора. Уже стемнело. Мне нужно работать.

Андрей побледнел.

— Домой?

— Домой, — в тоне Ильи Павловича слышалось раздражение. — Твоя мать наверняка уже места себе не находит.

Губы Андрея задрожали. Он кинул быстрый взгляд на окно, часто заморгал явно собираясь с мыслями. Затем посмотрел в упор на мужчину, и пока остатки храбрости не покинули его громко выпалил:

— Можно мне остаться?

Илья Павлович поднялся с табурета. На его лицо упала тень, и Андрей едва ли мог рассмотреть выражение его глаз. Но кожей чувствовал повисшее в воздухе напряжение. Мужчина молчал.

Казалось, он тщательно что-то обдумывает. Андрей почувствовал зарождающуюся в груди надежду.

— Нет, — голос Ильи Павловича был спокоен и холоден.

— Я прошу вас! — взмолился Андрей. — Они знают, что я здесь. Они будут ждать меня!

— Значит пойдёшь осторожно.

— Илья Павлович...

— Послушай, сынок, — ледяным тоном сказал мужчина. — У меня нет ни времени, ни желания решать твои проблемы. Тебе следует понять, что жизнь так устроена, что приходится самому разбираться с тем, во что ввязался. Чем раньше ты это поймёшь, тем лучше. Я не могу взять и оставить тебя у себя дома — у тебя есть свой. У тебя есть мать, и представь какого ей будет, когда этой ночью ты не вернёшься домой. Откуда ей знать, что ты здесь, а? И когда ты не вернёшься, знаешь, что она станет делать?

Андрей, сглотнув, покачал головой.

— Пойдёт тебя искать. Одна. Ночью. Женщина, — его рука опустилась на плечо Андрея. — Дай Бог если она вернётся домой целой и невредимой. Да даже если и так. Мне не хочется потом на ярмарке выслушивать её упрёки. Ты родился мужчиной. Так что, будь добр, поступай, как мужчина.

Андрей опустил голову. Илья Павлович выпустил его плечо и велел идти обуваться. Едва ли он заметил с какой обреченностью мальчишка поплёлся за ним в коридор. Проходя мимо приоткрытой двери в комнату друга, Андрей с надеждой посмотрел в тёмную щель. В ней блестели любопытные Колины глаза. Андрей не сомневался, он слышал всё.

Мужчина зажёг в прихожей керосиновую лампу, и та отбросила тень на цветочный узор обоев. Андрей уставился на них как в последний раз, медленно опускаясь на корточки, чтобы надеть ботинки. Илья Павлович стоял прямо над ним.

— Можно попрощаться с Колей? — затравленно спросил Андрей, лелея в душе остатки надежды.

— Он спит.

— Не спит, — упрямо сказал Андрей, не поднимая глаз на мужчину.

В прихожей повисла тишина, нарушаемая тихим тиканьем настенных часов. Андрей знал, что сейчас последует грубый отказ, но вместо этого Илья Павлович произнёс:

— У вас пять минут.

Андрей бросил на него удивлённый взгляд, но успел увидеть лишь удаляющуюся в темноту коридора спину. Коля выскочил из своей комнаты. Андрей завязал шнурки и упрямо взглянул на лучшего друга.

Это был один из тех моментов, что проверяет дружбу на прочность. Они оба чувствовали это, отчего Коля нервно теребил рукав рубашки, а Андрей принялся сдирать зубами корочки с нижней губы.

— Помоги мне остаться, — тихо попросил Андрей.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу, — щёки Коли нездорово порозовели. — Отец убьёт меня.

— Мы не скажем ему! Просто спрячь меня где-нибудь! — он в отчаянье вцепился в Колину руку.

— Где?! — в голосе Коли сквозила паника.

— Я не знаю, — прошипел Андрей. — В комнате, под кроватью. Да где угодно! Он не увидит.

— Тише! — Коля нервно обернулся на угрюмую темноту коридора.

Его начала бить дрожь. Он беспомощно заглянул в лицо друга:

— Я не могу, Андрюх. Он всё видит. Он всё узнает.

— Пожалуйста. Если ты правда мой друг.

— Я не могу. Пойми меня! — взмолился Коля, к своему стыду услышав слёзы в собственном голосе. — Прошу, пойми меня. Ты не знаешь, как он... Какой он, когда злится. И тебе достанется, поверь мне...

— Лучше твой отец, чем то, что они приготовили мне. — глухо сказал Андрей, выпуская руку друга. — Я умоляю тебя.

Коля обернулся на свою комнату. Он знал, что высокие ножки кровати не позволят простыне скрыть его друга. Тумба с одеждой была слишком узкой, а шторы на окнах были убранством спальни родителей, а не его маленькой комнатушки.

— Прости, но мне негде спрятать тебя. — Дрогнувшим голосом вымолвил он. — Отец тебя увидит.

— Тогда просто поговори с ним...

— Это бесполезно! — воскликнул Коля. — Ты слышишь меня или нет? Не выйдет.

Андрей стиснул губы, пытаясь скрыть как сильно они дрожат. Горло сковало обидой. Он не мог даже сглотнуть.

— Ты бы хоть попытался, — выплюнул он и повернулся к двери.

Коля схватил было его за плечо, но тот грубо стряхнул его руку. Андрей толкнул дверь.

— Прости. Я уверен, всё будет хорошо, — сказал ему в спину Коля — Они не увидят тебя.

Андрей не ответил и шагнул в коридор. Темнота поглотила его. Минутой позже на лестнице стих лёгкий хруст песка, скрипнула парадная дверь. Он ушёл.

Костяшки Колиных пальцев побелели — так сильно он вцепился в дверные наличники. Он чувствовал, как босые ступни стискивает холод, а щёки пылают всё сильнее и сильнее. Но не мог оторвать взгляда от темноты коридора.

Отец обнаружил его здесь же пятью минутами позже — зашедшимся в кашле, с лихорадочным блеском в глазах. Илья Павлович отнёс сына в комнату, положил на кровать. Жена не отходила от него ни на шаг.

Той ночью у Коли был криз. Он метался по кровати, кашлял надрывно и мокро. Но в конце концов, всё же победил лихорадку.

А Андрей так никогда и не вернулся домой.