МЫШЕЛОВ

Пустые глаза её уставились в рыжее небо. Девочка лежала на спине, на свалке, между проржавевшей дирижабельной гондолой и каркасом дельтаплана. Мужчина в жандармском казакине наклонился и смахнул остатки песка с её лица. Оно было сизым.

— Дай потрет, — велел он.

Помощник спешно выудил из-за пазухи смятый кусок пергамента.

Лицо, схематично нарисованное углём, было вытянутым и худым. Разыскиваемая девчонка смахивала на большеротую и лупоглазую рыбёшку. Жандарм перевёл взгляд с неё на найденное тело. И хмыкнул.

Мёртвая девчушка даже с посиневшими, раздувшимися щеками и выпученными глазами была скорее похожа на паровых кукол из публичных домов, чем на рыбу. За такое смазливое личико владелец последнего оставшегося в столице борделя с живыми услужниками отдал бы не одну сотню рублей.

— Это не Лопухина.

Жандарм выпрямился, возвращая портрет. Затем толкнул тело девочки носком сапога и протянул:

— Обычная дворняжка.

Её светлые волосы упали на песок, оголяя шею. Та была почти чёрной.

— Закопай обратно.

Помощник поднял лопату и нехотя вонзил её полотно в землю. Жандарм вынул портсигар из мундира и огляделся.

Это место городские называли «Кладбищем дирижаблей». Заброшенное поле, заваленное раскуроченными частями некогда великих воздушных судов. Свалка. Поговаривали, что её облюбовала дворовая детвора. «Распорют себе животы, и попрошаек в столице поубавится» — жандарм задержал взгляд на торчащих штырях поломанных каркасов. Затем закурил:

— Давай поживее! Не могилу выкапываешь. Засыпь песком и будет!

Лежавшая рядом проржавевшая гондола вдруг издала низкий скрежет. Помощник резко повернулся на звук. И дёрнулся, когда следом услышал глухой удар.

Жандарм выплюнул папиросу и лениво достал из кобуры револьвер. В два шага преодолел расстояние, разделявшее его от гондолы, и со всей силы ударил ногой в дверь. Та с низким скрипом распахнулась. В воздух взлетело облако пыли.

Мужчина зашёл внутрь. Под его пальцами щёлкнул взводимый курок, он направил дуло в полумрак перед собой. Помещение было тускло освещено узкими солнечными лучами, скользящими сквозь длинное, местами разбитое окно. В гондоле было грязно, вдоль стен были расставлены ряды изъеденных временем пассажирских кресел. Пахло старой кожей и плесенью.

— Во имя Патриарха, выходи! — прорычал он темноте.

Ответом ему была тишина.

Тогда жандарм резко опустил револьвер и нажал на спусковой крючок. Пуля с грохотом пробила отверстие в отсыревшем дощатом полу в шаге от полицейского сапога. Из темноты раздался испуганный взвизг.

— Следующая будет в голову, — оскалился мужчина. — Выходи!

В одном из косых лучей света показалось узкое лицо, всё усыпанное крупными веснушками. Жандарм сплюнул и опустил револьвер. Рыжий мальчишка, представший перед его взором, едва ли доставал ему до локтя. Мужчина шагнул к нему и, схватив его за ухо, потащил на улицу.

Мальчишка взвыл, цепляясь за полы его казакина.

— У нас гости — жандарм швырнул ребёнка к ногам помощника.

Рухнув меньше чем в полуметре от посеревшего мёртвого тела, мальчишка, скривившись, попытался отползти. Но младший служитель порядка приставил лопату к его горлу. Острый металл впился в детскую кожу. Мальчик всхлипнул.

— Отпустите его, господа полицейские, — раздался позади них низкий прокуренный голос.

Жандарм обернулся, вновь взводя курок револьвера. Но то оказался ещё один из дворовых щенков — постарше, чем рыжий. И явно понаглее.

— Кто такие и что здесь забыли? — рявкнул полицейский, раздосадованный, что парочка оборванцев застала их врасплох.

— Волков, — старший мальчишка отвесил полушутливый поклон. — Георгий Волков. Мы с братом часто играем здесь в ту̀ки-та̀.

— Братом, — жандарм скривился в снисходительной улыбке, переводя взгляд с высокого чернявого Георгия на хлипкого рыжего мальчишку, — А мамаша то у тебя легка на передок.

Мальчишка сжал зубы. Но промолчал. Мужчина смерил его насмешливым взглядом и сплюнул:

— Щенок.

Затем повернулся к помощнику и рявкнул:

— Не испытывай моё терпение, Рылеев!

Молодой служащий с силой вдавил полотно лопаты в шею дворовому. Тот захрипел, хватаясь за холодный металл. Но в следующий миг младший жандарм ослабил нажим, выпуская ребёнка. И вновь приняться за работу.

Рыжий мальчишка подскочил на ноги, обвив пальцами шею. Ошалело уставился на Волкова, и, стоило тому отвесить незаметный кивок, бросился наутёк.

Жандарм облокотился на выцветшую стену гондолы.

— Это вы девчонку придушили? — лениво поинтересовался он.

Волков едва заметно вздрогнул. Его челюсти сжались, и на впалых щеках выступили желваки. Он засунул руки в карманы мешковатых холщовых брюк и процедил:

— Нет.

— Ага, — оскалился мужчина.

Какое-то время они молча стояли и сверлили друг друга глазами. Затем жандарм хмыкнул и перевёл взгляд на помощника.

Рылеев, наконец, засыпал тело горкой тёмного от влаги песка, оставляя рядом неглубокую траншею. Откинув лопату в сторону, вопросительно посмотрел на начальника. Тот коротко кивнул и глянул на карманные часы.

Мальчишка не двигался с места, напряжённо наблюдая за каждым действием старшего жандарма.

Мужчина примял песочную горку подошвой сапога. После чего сплюнул на землю и махнул помощнику — им было пора уходить. Оба полицейских двинулись в сторону решётчатого забора, отделявшего свалку от окраины столицы.

Проходя мимо мальчишки, жандарм толкнул его плечом. Волков заметно пошатнулся, но сумел устоять на ногах, кинув в ответ взгляд, полный лютой злобы. Но рта так и не раскрыл.

Когда серый столичный смог за забором наконец поглотил их фигуры, Волков повернулся к раскинувшимся позади него развалам металлолома. Его окружали целые горы мусора, некоторые настолько высокие, что могли бы служить причальными башнями для малых полицейский аэростатов. Но им нашли куда лучшее применение.

— Выходите! — рявкнул он.

Прошёл всего миг, а казавшееся пустым «Кладбище дирижаблей» превратилось в подобие пятничной рыночной площади. Дети — от пухлых сопляков до почти возмужавших подростков — заполняли свободное пространство между грудами мусора. Они вылезали отовсюду — из гондол с пробитыми днищами, смятых оболочек аэростатов, высоких куч металлолома. Грязные оборванцы, некоторые босые и обритые наголо, другие в высоких кожаных ботинках не по размеру и отцовских портупеях. Дворовые сбегались к Волкову, как муравьи к матке.

Они окружили его, кто-то даже залез на крышу перевёрнутого омнибуса, чтобы видеть своего главаря поверх десятков голов.

Черноволосый мальчишка окинул взглядом свою стаю и прищурился:

— Кто прятал тело?

Дворовые зашептались, кидая друг на друга затравленные, злобные взгляды.

— Кто прятал тело? — повторил Волков, на этот раз его голос звенел от едва-сдерживаемой ярости.

— Кажется, Соколов, — подал голос один из его приближённых — Цыганёнок.

— Кажется? — прошипел Волков.

— Нет, точно Соколов, — закивала стоявшая на омнибусе девчонка. — Я помню, как Саша назначал его.

Толпа загудела. Дворовые принялись хватать друг друга за плечи, разворачивать, вглядываясь в чумазые лица. Волков смотрел на них, казалось, равнодушно. Но побелевшие от гнева губы выдавали его.

Цыганёнка среди них не оказалось. Об этом объявила всё та же девчонка.

Главарь стаи стиснул зубы. Повернул голову к рыжему конопатому мальчишке, спасённому им от жандармов и прошипел:

— Найди его!

Тот испуганно кивнул и юркнул в толпу. Волков скользнул взглядом по лицам дворовых. Оскалившись, цокнул и провел языком по передним зубам. Затем поманил к себе пальцем девочку, стоявшую к нему ближе всех.

— Выкопайте тело и сожгите, — сипло приказал он. — Пока всех нас не вздёрнули.