Вор
Ночная дорога пролетела быстрее стрелы, пущенной из тугой тетивы. Издалека начали виднеться огромные деревья Форестконта.
Чудная та деревенька. Дома аккурат стволов прячутся, а иные и вовсе - на стволах. Больно любит их Леший, но за то огонь разлюбил. А ведь ни разбоев ни ураганов на эту деревеньку боги не посылали, оттого люд здешний восхвалял, как только можно, духа лесов. Живи и процветай, Форестконт! Чего ещё ты можешь желать?
Выглядело это всё точно как на виртуозной вышивке: не такое туманное, как обычно в этих краях, утро, даже наоборот - было сказочно светло; лучи яркого осеннего солнца мягко ложились на кроны деревьев и стрелами просачивались сквозь листья, освещаяя путь. Здешние ворота были высокие - с две-три сажени так точно.
За время пути весь вчерашний день стал казаться ужасным сном, будто его и не было. Вот и сейчас охотники не шли - плыли по земле, как рыбак по реке.
Но о страшном сне лишь хотелось думать. Из грёз выдернуло приветствие местного сторожа:
- Стоять! - донесся рубящий голос прямо у ворот деревни. - Откель идёте? На кой вам в Форестконт?
- А не видно? Охотники мы. Да и дорога тут, вроде, токма в одно место ведёт, - огрызнулся тотчас Куперт, но его прервал друг.
- А к чему допрос-то, милсдарь?
- Не ваше собачье дело.
- Ты так в холоднице говорить будешь, сторожила, - Куп едва потянулся к ножнам на поясе, как увидел, что и рука оппонента легла на гарду меча.
- Драки шукаешь, малёк?
Было дело, слух прошёл о том, что не так всё добро в этой деревеньке, как кажется. Сторож это подтверждал и видом своим и поведением. Солнце пекло, как из печи, но то лишь казалось. На деле - и Куперт как бешенства после укуса схватил, и местный ворчун жизнью был недоволен, как недовольны бурлаки в жаркую погоду... да и в любую другую погоду. Оттого и жара между ними накалялась. Драться сил не было: охотники и выспаться толком не смогли, да дорога изморила без привала, без перекуса. Все мысли о прошедших событиях давно стали кашей. У Куперта ныла перемотаная рука, отчего драться желание отпадало, но таков уж был случай. Едва рука одного охотника легла на эфес клинка, в разговор вмешался другой:
- Так, мужик! - обратился к сторожу Голг. - Не надо лучше. Тир тебе суд учинит - а мы прокляты, ясно?
- Кляты? - оступился сторож, словно проклятием можно было заразиться. - Охотники, да кляты? Разрази меня молнией Люмина. Клятый Гон... Идите, нас ради, пока не поздно. Если оно нужно - идите! - гримаса сторожа вмиг сменилась на испуг, трясущиеся руки, указывающие на ворота, выдавали суетливость.
Куперт изрядно удивился, но, поняв, что нужно идти, пока ничего не произошло, двинулся за ворота вместе с Голгом.
- Стойте! - крикнул сторож вполголоса, из-за чего охотники вздрогнули и остановились. - А звать вас как?
- А на кой тебе? - ответил Голг, повернувшись к кричавшему.
- Знать хоть, кто мне житие схоронил.
Куперт успел понять, что ворчун-сторож теперь сильно размяк и всё на веру примет, что ни скажи:
- Зови нас, стало быть, Мир да Мор, - Куперт здоровой своей рукой поочерёдно показал сперва на друга, а затем и на себя.
Сторожу больше нечего было сказать.
Так лесная деревушка охотников и встретила. Благо, с оружия только в городах спрашивали, и то - не всегда. Обошлось. То и благо.
Пройдя достаточно, чтобы у ворот никто ничего не услышал, охотники засмеялись, как бы выталкивая весь страх и нервы, которые накопились за время разговора со сторожем.
- Как, черт тебя подери, Голг? Как ты это сделал? - Куперт был взбудоражен находчивостью друга, за столько лет знакомства так и не привыкнув к таким выходкам.
- У меня вопрос получше. Куда пойдём-то? Погуляем и потом спать? Али сразу спать?
- Токма день начали и сразу такие прекрасные вопросы! Пошли спать.
Ночлежки то и дело были одним целым с корчмой. Ясное дело ведь: пьянице нужно где-то спать. Но корчма обычно была первым зданием, которое увидишь по прибытию в деревню, но Форестконт и этим был необычен. Голг даже где-то слышал, что сюда почему-то не заезжают охотники. Совсем. Так судьба и выбрала, чтобы охотники перед сном погуляли, изучая каждый дом.
Те люди, что строились на деревьях вовсе, казалось, из своих убежищ не вылезали, потому на тенистых улочках и было народу, что сарняков в огороде. Никто не торговал. Весь промысел у здешних был - собери грибов, поймай пару птиц, да продай всё в тридорога заезжему каравану. Было немало и тех, у кого хозяйства в полях рядом с лесом, но прославили на весь Ламберг мошенников и мухлёвщиков из Форестконта. "Всё, - говорят, - от того, что в тени живут".
Вот и, собрав грибов, возвращались из чащи леса две женщины и болтали о чём-то своём. Слова было почти не разобрать, но понять можно было, что говорят о корчме. Мол, оттуда вновь люд схищают под сезон охоты. Спустя время показалось, что об этом шёпотом гудит вся деревня.
Судя по тому, что удалось подслушать - а охотники были очень жадные до слухов - жертв и не было вовсе. В том смысле, что не умирал никто. Люди возвращались домой в полудрёме, а как проснутся, так ничего не помнят.
Один пьяница за пару медяков и про похитителя поведал, и на корчму указал - тема была общая, как оказалось. Раньше, по рассказу пьяницы, прямо в центре деревни корчма стояла. Но год - а то и два - назад, стали на корчмаря наговаривать, мол, колдун он, да с колдуньями воркует. И причины вескими казались: пара десятков из тех, кто в ночлежке ночевал, под утро не выходили, а сам корчмарь за восемь лет ни на каплю не постарел. Вот и забились местные в страхе. Сперва - пить ходить перестали, но самые ярые завсегдатаи стояли на том, что не виновен корчмарь и должно оставить его в покое. Тогда-то и собралась свора озлобленных баб да мужиков, корчму и подпалили, чуть не спалив в добавок весь лес. Корчмарь из пожара вышел. Так и бежал от той же толпы из деревни. Но год спустя в закоулке деревни, подальше от жилых домов, открылась новая обитель эля всё за тем же корчмарём.
Пьяница на всё глаза открыл: и почему люд тут такой неприветливый, и почему корчму днём с огнём не найти. Но всё найти удалось. Желанная ночлежка была уже совсем перед носом. Так её и не различишь среди остальных домов. И таблички тебе не висит, и из окон ничто и никто не вылетает. Деревья здесь совсем близко к дому стояли. Теперь-то точно просто так не спалят. А внутри можно было чувствовать себя, как в любом другом питейном месте - всё тоже самое.
Даже тускловатый огонь факела здесь расползался так же медленно и не к спеху. Стареющие столы и стулья кряхтели и разваливались, но были дороги как память о том, сколько добрых воинов за ними пило, сколько слухов и легенд растекалось здесь вместе с брагой. Пьянчуги здешние словно приросли к своим стульям.
Хозяин корчмы и впрямь выглядел охотникам ровесником. Телом - худощав; волосы светлые, чистые; а на лице и царапинки нет. Так и не скажешь, что такой человек занимает досуг колдовством - непохоже было, что у него вообще есть досуг. Лицо не хмурое, не усталое, но всё в работе. Всё говорит с кем-то, улыбается, да с вежий, как огурчик. Пусть весь день этот парень только и делал, что разливал хмель, было видно - человеку работа в радость. Страшно подумать, что с ним было, когда ту корчму спалили.
- А вы чего испить изволите, судари? - раздался звонкий и задорный голос корчмаря в адрес охотников, которые вот-вот зачем-то двинулись к стойке, не смотря на то, что помещение обходила милая красавица и разносила питьё тем, кто окликнет.
- Мёду с две кружки нам, - ведя раскрытой ладонью в сторону побратима окликнулся Куперт.
- Вы, стало быть, охотники? Ну и как улов? - корчмарь уже разливал медовуху по двум деревянным кружкам.
- А как это ты охотника от позори с луком отличаешь? - Куперт говорил за двоих - больно уж Голг стеснялся новых людей.
- Не велика наука. Клинки у вас с эдакими зубьями, станет позорь такой носить? Бывали тут всякие... Так, улов ваш как?
- Скверно, - решил солгать Куп, когда Голг пнул его по ноге, как бы намекая. - Раз охоту открыли, то как раз погань-то самую добротную сдобу и собрала. Токма, пользовать они её не умеют. Кто ж станет стальной стрелой в грудину метить? - Куп точно припомнил свою собственную ошибку.
- И то верно. Жалко, у нас оленей нет толком, так бы столько баек новых услыхал... Вот, заезжала раз один свора охотников. Немало их было - пятеро, а то и больше. И добычу всю на телеге приволокли вместе с караваном. Вот, видали, чтобы охотники с караваном шастали? Да и дело не в том. Они, как потом рассказывали, половину всей сдобы оставили в полях, ибо кобыла уволочь не сдюжила. Представляете? Не иначе, как чей-то хлев подпалили шкур ради, не иначе, - казалось, корчмарь готов разговаривать часами, сутками, да пока горло не иссохнет! А Куп, пусть и был приветлив, нудных разговоров не любил: всё ему по делу подавай.
- А что у вас о хищениях молвят?
Тут корчмарь и поведал во всех красках, как ненавидит он того психа, что из ночлежки людей ворует. Боле нигде не пропадали - лишь тут, на постоялом дворе. Доселе завсегдатаи жалуются, что по-ночам временами кто-то топчет. А то, что люди на улице болтали - то брешут. Хотя, тут оба охотника неладное почуяли: у корчмаря все причины скрывать правду. Но о том никто не обмолвился, ибо выбор невелик: ночь в ночлежке али ночь на улице. Пусть и с большой неохотой и страхом, но побратимы выбрали первый вариант.
И невесть, кому на слово верить можно: любой что не скажет, так он - жертва. Но и проверить-то толком нельзя: пусть их проблемы останутся при них.
- Как думаешь, что с нами стряслось?
- Ну.., - затянул ответ Куп. - На нас немного боги травлю завели, а как люди цену искупления узнают, так и те травлю заведут.
- Хороший ответ. Мне почти понравилось. Вот, ты мне просто скажи, неужели тебе так плевать?
- То я просто виду не подаю. Внутри паника кричит, что селезень, аки за уткой щебечет. Не первый же день знакомы, как можно не знать?
- Я доселе не понимаю даже, издёвки из тебя льются, али мысли истинные.
Серый и скучный день тянется гуще мёда - медленнее улитки - оттого и спать скорее хочется, чтобы скорее новый день, лишь бы он веселее был. Комнаты охотников стояли по-соседству, но с такими слухами в одиночку ночевать было жутко. Вот Куперт и залёг на полу в комнате Голга с надеждой на то, что шаги ночью - это лишь чьи-то шалопутства.
Голг видел перед собой мглу. Мгла, сквозь которую продирался маленький огонёк, не освещая путь, но показывая его.
- Он несчастен, - раздался голос Сайруда, явно не ожидая услышать что-то в ответ. - Волки близко.
Голг хотел что-то спросить, но, открыв рот, он не смог издать ни звука.
- Скажи ему, что поможешь, иначе волки вас настигнут.
Голг не видел Сайруда, но чётко слышал его голос. Сам Сайруд почему-то не хотел являться. Возникало много вопросов.
- Теперь, проснись.
Очнувшись в тёмном сыром помещении, Голг слышал лишь мерное, ритмичное капанье воды. В такой тьме, казалось, и свет заплутает. Всё равно, что ослепнуть. Охотник потянулся рукой к лицу, хоть бы глаза протереть (казалось, поможет), но только так и заметил, что руки вместе с ногами связаны. Ладонь нащупала крепкий и сухой деревянный пол, хотя воздух казался очень сырым. Будто эти доски достали из какой-то подсобки. Следом, затылок охотника нашёл железный прут, который торчал прямо из пола. Голг поспешил провести руками вокруг себя: таких прутьев оказалось много, и все замыкали беспомощное связанное тело в настоящую клеть, в каких Голг часто видел охотничьих ястребов или бойцовых собак.
Руки вновь захотели найти вокруг что-то новое, но действо прервал скрежет увесистой, судя по шуму, щеколды, кой оказался предвестником скрипа дверных петель. Тускловатого света луны, пролившегося сквозь облака в дом, хватило, чтобы хоть как-то разглядеть пространство вокруг себя. Рядом стояла ещё одна клеть. Но единственный источник света быстро заслонил сутулый низкорослый силуэт. Это определённо был старик, но лицо его скрывал капюшон.
Как только старик переступил порог дома, дверь с ужасной силой захлопнулась, и весь свет вновь пропал. Охотник плотнее прижался к железной ограде и старался не издавать звуков, будто его здесь и не было. Дверь захлопнулась и послышалось неведомое шуршание, скрип, а затем и шорох. Точно что-то пытались поджечь.
- Со светом вам ведь лучше? - раздался немного писклявый и хриплый голос. Небольшой светильник встал на стол.
- Кто ты? - выдавил злобный голос из клети. Это точно был Куперт.
- В моём доме прошу вас не повышать голос, - строго ответил незнакомец. - Каждый раз одно и тоже. Каждый раз, - фраза будто прозвучала кому-то ещё. - Я не желаю вам зла.
- Хорошая причина запереть меня здесь и связать руки.
- Я так же не желаю, чтобы вы причинили мне зло. А ваш друг тоже здесь, прямо у вас за спиной. Видимо, ещё не проснулся.., - незакомец опять буркнул себе под нос. - Покамест моя лаборатория будет вам домом, позже я вас отпущу. Даю слово.
- Лаборатория? - наконец подал голос Голг. - Тир тебе будет судья, но кто ты?
- Ну вот и проснулся, как видите, - капюшон слетел на пол, под ним зияла улыбка, но пустые молчащие глаза смотрели куда-то сквозь мебель, сквозь стены, сквозь всё остальное. Он был слеп.
Теперь, когда глаза привыкли к свету, старика удалось разглядеть как нельзя хорошо: всё лицо покрывали глубокие трещины, которые когда-то были простыми морщнами, а кончик носа давно поник. Лицо вовсе не внушало ничего злобного.
- Моё вам почтение за то, что не перебиваете. Прежние мои гости только то и делали поначалу, а это, знаете ли, некультурно. Вы желаете знать, кто я? Ну что ж.., - охотники готовы уже были услышать долгую и нудную историю, а потому смирились. - Мне говорили, что там, наверху, меня зовут вором. Но, увы, это не так. Я не ворую людей, я лишь отвлекаю их на пару разговоров. Может, вы хотите чай, к слову? - вор подхватил деревянные кружки так ловко, будто видел их.
Охотники не успели ничего ответить, когда из кружек уже пошёл приятный травный запах. Чаем это и не казалось, но пахло вкусно. Две полные кружки встали прямо у створок клетей, и лишь тогда старик посчитал нужным продолжить говорить:
- Как я и говорил, я не вор. Я просто люблю говорить с людьми, а они со мной - нет. Родился прямо в этой деревушке, с десяток лет в ней прожил. И прожил бы ещё не один десяток, если бы не настал один скорбный день. Тогда мы с мамой собрались в лес по ягоды да по грибы. Матушка это дело любила - знахаркой была. Но в тот день нам понадобились очень редкие грибы из тех, что растут на болотах неподалёку. Страшные места. Тропы скользкие, деревья неживые подавно. Мать всё хотела мне это место показать, да предупреждала, дабы я не боялся грибов. Но я увидел. И я боялся. Звучит как бредни одинокого старика, но это правда были грибы. Живые грибы. Всё двигались к нам, медленно так, аккуратно. Матушка всё говорила идти спокойно, но.., - мужчина опёрся на стол и сделал глубокий вдох. - Её с ног до головы залевали чем-то едким. Её кожа... Она таяла! А я, - дыхание бедняги сбилось. Он старался не заплакать. Набрал себе воды и всё же присел, дабы дорассказать, - Я бежал. Бежал до самой деревни, до изгороди. Там и встал, слёзы вытереть. Последнее, что я увидел - мои перчатки, на которых оказались капли той же гадости, которая растворила мою мать, - старик смиренно вздохнул и сделал глоток из своей кружки. - С тех пор-то я и слепой сиротка. Люди отвернулись от меня, но я их не виню. У них, верно, своих проблем - сарай. Что им до малолетнего калеки? Но - вот, чего понять не могу - такие же мальчишки, как я... Им в потеху были издёвки. И тогда я бежал сюда, и с тех пор мрак - мой дорожайший друг.
Охотники сами не заметили, что слушали рассказ со всем вниманием и полупустыми чашками в руках. А рассказ всё не хотел кончаться:
- Я вырыл дом здесь, в холме. Словно жалкий грызун. Благо, мать многому успела меня научить. Благо, мои драгоценные растения на моей стороне. Дают мне чувства, дают осязать этот мир - и как! Знаете, как прекрасен запах травы за дверью, когда сидишь дома и пьёшь чай? Вот так я один раз, пойдя за травами, учуял совершенно новый запах. Он был нежный, как топлёное молоко и резкий, как перец, - старик вытянул из кармана бежевый корень причудливо-угловатой формы. - Вот эту вещицу я назвал пра-непентес - корень забвения, если вам угодно. Зверей я у себя не держу, так что прилось самому пробовать на страх и риск. Так я и забыл, где я его нашёл.., - голос стих так, что охотники почти поверили, что рассказ закончился. - К счастью, - продолжил старик с задорством, словно пытаясь взбодрить самого себя, - запах не забыл. Вдобавок я понял, как использовать корень, дабы не свихнуться от одиночества. Так слепец и прослыл вором. Так по моей неосторожности и сожгли ту таверну... Мне ужасно стыдно за это. Жаль корчмаря...
- Людей-то ты всё равно крадёшь, как нас украл, - впервые посмел перебить Куп. - Вот и нашла коса на камень, да?
- Мне было очень инетересно изучать людей, узнавать новости с поверхности... В конце концов, мне просто нужно общение. Я не мстил, не крал. Брал в корчме хлеб, оставлял взамен эндорат в бочках с медовухой и пивом. Для питейных такое - на вес - золото. Делает счастливее, быстрее опьяняет. Добротный ведь бартор! - старик перевёл дыхание. Он словно почуял, что его гостям становится скучно слушать, - А расскажите мне, как там, на поверхности?
- Тихо и спокойно, - Куп только-только заметил, что его друг решил вздемнуть. - Токма, сезон охоты ноне закрыли. Без этого не так весело.
- Так вы, стало быть, охотники?
- Верно. А мы вдвоём по дурости своей полосатого оленя подстрелили. Никто до того не говорил про то, что таковой священный. Слыхали только, что добыча это знатная.
- Священный? Убили? Ох, дитятки, беду вы накличали на себя...
- Да, знаем мы уже... Мы, к слову, Куперт и Голг, - охотник едва не начал указывать пальцем. - А тебя как звать?
Старик опешил. Издавна ему не задавали этого вопроса:
- Матушка звала меня.., - вор вновь задумался, - вроде как, Ханс. Добро познакомиться.
- Взаимно, Ханс, - Куп заметил, как его друг вновь проснулся.
- Да... Взаимно, Ханс, - Голг старался не подавать виду, что он спал. Страшно подумать, что может с человеком сделать одиночество. А ты всем так о своём житии рассказываешь?
- Раз на раз не приходится, - удивительно коротко для себя ответил Ханс.
- Оправдание у тебя надёжное.
Повисла неловкая пауза. Все трое ненадолго задумались о чём-то своём. Ненадолго...
- Слушай, Ханс, - начал вновь Голг. - Мы можем тебе помочь. Мой друг Сайруд рассказывал мне про духовную лекарню, что в Лейкборне. Люди там общительные, подстать тебе. Мы отведём тебя туда, нам по-пути.
Куперт, слушая всё это, недоумевал. Духовная лекарня? В Лейкборне? Голг лгал. Жаль было даже, что слепец не понимал этого. Но было поздно что-либо менять: мёртвые глаза Ханса готовы были излиться слезами. Впервые кто-то говорил с ним с заботой и пониманием. Это были слёзы радости.
Знахарь тотчас отперел клети, разрезал путы и указал в ту часть норы, где стоял сундук. Как оказалось, вещи своих собеседников Ханс тоже забирал, и они-то и таились в том сундуке. Сам слепец отправился собирать свои "самые необходимые" вещи.
Сборы длились не настолько много, чтобы пришлось ждать, и не настолько мало, чтобы путники сами не успели собраться. Знахарь пришёл со своей пирой как раз, когда Куперт закидывал тул за спину.
- Возьмите это, - старик протянул Куперту маленький мешочек с подписанными перевязками разных корений. - Мне это уже не к проку будет, а вам, глядишь, и поможет. Там и умодурящие есть, - Ханс даже не пытался мягко намекнуть.
- Благодарю, - Куперт принял дар толи с жалостью, толи с уважением. Он похлопал Ханса по плечу и крепко пожал его старческую руку. - Вовек не забудем добра.
- Вам спасибо. Я так понимаю, путь будет долгим?
- День да ещё половина, - отозвался Куперт.
- К утру дойдём, - подхватил Голг.
Старик отчего-то торопил охотников, словно пёс мешкался перед грозой.
Свет погас. Створка двери показала наконец улицу, где таинственный и успокаивающий свет луны озарял траву и деревья вокруг. Чёрное ночное небо усеяли звёзды, а под этим всем - парят редкие низкие облака. Лес остался уже позади. Впереди ждали степь, топи, вновь лес и, наконец, Лейкборн. Великий город на развилке двух великих рек - Горьи и Вольхвана, что когда-то были единым озером.
Ночь сегодня мирно и сладко спала, да так, что будить её совсем не было желания. Один ветер раскачивал деревья. Но в какой-то момет тишь разрубил резкий хруст веток. "Парни, - послышался смиренный голос слепца, - ступайте дале. Это по мою душу". Тишина превратилась в глухоту, когда оба охотника нервно начали осматривать каждый куст вокруг. Но когда взгляды вернулись к Хансу, тот уже лежал в луже собственной крови. На нём, истыкивая бездыханное тело кухонным ножом и бранясь, сидел тот задорный и болтливый корчмарь: "Да будь ты проклят, психопат. Смерти мало за то, что ты со мной натворил! Да не вознесут тебя боги в лучший мир. Пусть дух твой страдает до конца времён. Получай! Получай".
Голг с криком навалился на корчмаря, пытаясь отпихнуть, но тот - что гвоздем прибит. Куперт, увидев это, что было мочи пихнул убийцу ногой, да с такой силой, с какой и дерево повалить можно. У корчмаря хруснуло плечо, пошла кровь. Но он всё равно пытался дотянуться до ножа, который лежал в паре метров. Лицо несчастного было готово разорваться от боли и ненависти.
И раздался лай. Злобный рык. Вой. Охотники не могли забыть эти звуки. Никогда не забудут. Это были те самые волки из пепла и угля.
Охотники бежали, напрочь забыв о теле старика и его убийце. Ослеплённые животным страхом, их глаза смотрели лишь вперёд.