Огнём в глаза, как прощением.
Ночь была странно тихой.
Слишком тихой для Парижа.
Словно город затаил дыхание —
перед криком, перед выстрелом,
перед кровью.
---
Тэхён сидел на полу своей комнаты.
Его волосы были растрепаны, пальцы дрожали.
В нём больше не было того хрупкого тепла,
что он чувствовал утром.
Лишь холод. Страх. И предчувствие конца.
Он уже знал — что-то происходит.
Он чувствовал это в воздухе, в теле,
в мёртвой тишине за окном.
Дверь распахнулась резко.
Слуга, почти на грани паники,
прошептал, задыхаясь:
— Они здесь. Солдаты Кимов.
Они уже внутри Парижа.
Ваш отец... он с армией.
Господин, вы должны бежать!
Но Тэхён не двигался.
Он посмотрел в окно,
где на горизонте уже виднелся дым,
и вдали слышались первые выстрелы.
Крики.
Он понимал — бежать поздно.
Он не мальчик, который мечтает о спасении.
Он — Ким.
И этот ад — пришёл за ним.
В другом конце дворца
Чонгук стоял в боевом плаще,
его лицо было каменным.
Он уже знал — атака началась.
Он знал, что отец Тэхёна ведёт своих людей.
И он знал,
что всё, что у него было, — вот-вот исчезнет.
Но он всё равно не отступал.
— Где он? — холодно спросил он у охраны.
— В своей комнате, господин.
— Не дайте ему выйти.
И никому не приближаться к нему.
Он принадлежит мне.
В ту же секунду
первые солдаты Кимов пробили внешние ворота.
Оглушительные крики.
Выстрелы.
Кровь на белом камне.
Пламя охватило западное крыло.
Слуги в панике.
Дворец больше не был дворцом.
Он стал ловушкой.
Тэхён прижался к стене,
слыша, как за дверью что-то ломается,
как вдалеке уже стреляют,
и как Париж превращается в поле битвы.
Он шептал себе под нос, как молитву:
— Пожалуйста… пусть он не дойдет до меня.
Пусть никто не дойдет.
Но шаги уже приближались.
Кровь уже была повсюду.
На стенах. На лестницах.
На теле тех, кто был предан до конца.
Но ни один солдат не смог остановить мужчину в чёрном мундире.
Генерал Ким шёл сквозь смерть,
как будто он был ею сам.
Чонгук стоял в центре опустевшего зала,
его лицо было испачкано пеплом,
рука всё ещё сжимала пистолет.
Он чувствовал приближение.
Чувствовал, как в груди Тэхёна бешено билось сердце —
за дверью, за его спиной.
Но сейчас,
впервые за всё время,
Чонгук боялся не за себя.
А за него.
— Где он? — прозвучал голос,
как лезвие сквозь лед.
— Где мой сын?
Генерал Ким вошёл,
медленно, но с силой в каждом шаге.
Его глаза были полны огня,
и Чонгук понял:
этот человек пришёл убить.
— Он в безопасности, — сказал Чонгук тихо.
Слишком тихо,
как будто голос мог ранить сильнее, чем выстрел.
— Безопасность? — зло усмехнулся Ким.
— Ты отнял у него всё. Его свободу. Его ребёнка. Его жизнь.
И ты говоришь — безопасен?
Чонгук не отвечал.
Потому что не знал, как.
Потому что это была правда.
Тэхён выскочил из-за колонны,
его ноги дрожали, он еле стоял.
Его глаза — полны слёз,
но не страха,
а боли.
— Папа… прошу… — прошептал он.
Генерал сразу шагнул к нему,
почти уронив оружие.
Его руки дрожали, когда он касался плеча сына.
— Я здесь, — сказал он.
— Я здесь, Тэхён. Я заберу тебя отсюда.
Я убью его, и мы уедем.
Но Тэхён медленно покачал головой.
Он посмотрел в глаза отцу…
а потом — в глаза Чонгуку.
— Я не знаю, кем он мне стал…
но я знаю, что уже не смогу уйти,
как будто часть меня осталась… здесь. С ним.
Молчание.
Оно длилось как вечность.
В ней умирали миры.
Отец и Чонгук стояли напротив.
Два мужчины,
два мира,
два цвета крови.
Их взгляды встретились,
как будто сквозь века.
И вдруг всё стало ясно.
Оба любили Тэхёна.
Каждый по-своему.
И каждый — губил.
— Если бы я знал, — сказал Чонгук,
— что он носит моего ребёнка…
Я бы всё изменил.
Я бы даже себя убил,
лишь бы он был цел.
Генерал медленно опустил пистолет.
Его пальцы были белыми от напряжения.
— Но ты не знал.
И ты уже разрушил всё.
Позади раздался взрыв.
Дворец рушился.
Париж горел.
А между ними — стоял Тэхён.
Его волосы трепал ветер,
лицо было мокрым от слёз,
и он был тем, кто пострадал больше всех.
Любовь.
Семья.
Война.
(отец Тэхёна узнал о беременности сына, так как так служанка паниковала эту новость.)