И кровь станет известием.
Ночь больше не имела границ.
Она начиналась, но не заканчивалась.
Каждый раз, когда тьма опускалась на дворец, Тэхён чувствовал, как внутри него что-то сжимается.
Сначала он надеялся, что Чонгук забудет.
Что всё было разовой жестокостью.
Что он насытился.
Но он ошибался.
Та ночь пришла как буря.
Без предупреждения.
Без пощады.
Чонгук вошёл в покои Тэхёна, когда весь дворец спал.
Он не говорил.
Просто смотрел.
Тэхён понял всё сразу.
Он попытался отступить.
Он просил. Шепотом. Потом громче.
— Не надо... пожалуйста...
Но Чонгук был не тем, кого можно умолять.
Он взял его.
Не по согласию. Не по любви.
Словно сломал дверь в храм и выжег всё внутри.
Крики Тэхёна были поглощены стенами.
Звук разбитой души исчез в тяжёлых шторах, в коврах, в равнодушии роскоши.
А Чонгук…
Он дышал тяжело.
Он улыбался.
— Теперь ты — мой. Навсегда.
Когда он ушёл, Тэхён долго лежал неподвижно.
Он не плакал.
Он даже не трясся.
Он просто смотрел в потолок.
И чувствовал, как всё внутри него медленно гниёт.
Чонгук приходил каждую ночь.
Молчаливый. Холодный.
Как палач, уставший от своих обязанностей, но всё равно выполняющий их без колебаний.
Иногда он говорил что-то, гладил волосы, называл «дорогим», «необходимым».
Но в этом не было тепла.
Это была форма власти.
Тэхён перестал сопротивляться.
Не потому, что согласился.
А потому, что сопротивление — бесполезно.
Каждое «нет» разбивалось о стены, как звук в пустоте.
Он ложился и просто… ждал.
Как будто вынимал себя из тела.
Как будто наблюдал со стороны.
Как будто это происходило не с ним.
Однажды утром он не встал.
Он лежал, глядя в потолок, и чувствовал, как тело стало… чужим.
Нечто внутри менялось.
Тошнота пришла внезапно.
Он не успел добежать до умывальника.
Он упал на пол и рыдал — не от боли, а от понимания.
— Нет… нет… не может быть…
Он провёл руками по животу.
И что-то внутри — пульсировало.
Словно отголосок прошлого, которого он не хотел.
Ему не нужны были врачи.
Он знал. Он чувствовал.
Он был беременен.
От него.
От монстра.
Он не сказал ни слова.
Ни слугам. Ни лекарям. Ни себе.
Он просто начал носить плотные рубашки.
Прятать руки на животе.
Избегать взглядов.
Слушать, как внутри растёт молчание.
---
Это был единственный шанс.
Слуга, который пожалел его. Тайный выход, который давно считался закрытым.
Ночь, в которой Чонгук уехал по делам.
Тэхён не ел три дня.
Он копил силы.
Тихо, не выдавая ни одного звука.
Он чувствовал — внутри него что-то еле-еле дышит.
Маленькая жизнь.
Он не знал, кого он носит — сына, дочь, или может никого.
Но он знал, что если останется — и он, и ребёнок исчезнут.
Он дошёл до ворот.
До самого конца.
Свобода — почти прикоснулась к его пальцам.
— Думаешь, я такой глупый?
Голос.
Холодный. Знакомый.
Сзади.
Он обернулся.
И не успел ничего сказать.
Чонгук схватил его за плечо, резко, грубо.
И, не слушая ни слов, ни дыхания — ударил.
Это не был просто удар.
Это была ярость. Как будто Чонгук сам испугался своего страха потерять контроль. Тэхён упал.
На камни.
Острые, мокрые.
Он почувствовал, как удар пробивает не кость — глубже. Внутрь.
Что-то внутри… оборвалось.
---
Он очнулся на полу.
Сам.
Мокрый. В крови.
— Нет… пожалуйста…
Он держал руки на животе, как будто мог защитить то, что уже исчезало.
Он кричал.
Тихо. Сдавленно. Беззвучно.
Так, как кричит человек, которого никто не услышит.
Чонгук молча вошёл в спальню.
Он был зол. Но не на Тэхёна — на самого себя.
Как он мог так потерять контроль? Почему позволил себе слабость?
Он не замечал ни крови на рукаве,
ни тяжёлого дыхания, что доносилось откуда-то из зала.
Он думал, что просто усмирил беглеца.
Он не знал.
Не знал, что внутри Тэхёна было нечто большее, чем просто страх.
Не знал, что с этим ударом он убил их ребёнка. И с этим ударом он — начал войну.
Никто не знал, что ребёнок умер.
Кровь на полу так и осталась незамеченной.
Слуги, наученные бояться, молчали.
А Тэхён — просто лежал.
Словно не человек, а тень.
Словно пустота внутри него была тише, чем смерть.
Он не кричал.
Не звал на помощь.
Лишь смотрел в потолок,
и думал, как могло быть иначе,
если бы всё было по любви…