Вишнёвый сад

Болезнь словно шла по дворцу, как дым — беззвучно, незримо, но с привкусом смерти. Сначала восточное крыло. А потом, возможно, южное. Ли Шуи шагал быстро, но с каждым шагом сердце билось всё сильнее. Он чувствовал, как страх пытается пробраться в сознание. 

«Спокойно. Я — лекарь. Я должен быть первым, кто не дрожит.»

Слуга почти бежал впереди, путаясь в подоле ханьфу. У двери в восточное крыло уже собралась пара перепуганных женщин и один из старших слуг — тот, что редко терял самообладание, а сейчас молча теребил пояс, глядя в пол. 

— Оба в одной комнате? — спросил Ли Шуи, не сбавляя шага. 

— Да, Ли дафу . Кажется, они возлюбленные. Ду Фанъин — дворцовый страж, а Хуан Ланьчжу — служанка старшей наложницы Шан Юэ. И оба горят, как свечи, а их кожа словно потускневшее серебро. 

Он лишь кивнул. Они лежали рядом, как уснувшие. Но не было в этом покоя. Было что-то неправильное в позах, в следах на коже, в воздухе. Старший слуга отступил к стене, будто боялся даже смотреть. Некоторых даже тошнило от вида крови. 

Хуан Ланьчжу сидела, прижавшись спиной к ножке кровати. Её волосы спутались, простое ханьфу серого оттенка сдвинулось, словно было надето в спешке. Щёка — в грязи и запёкшейся крови, но пульс ещё бился, слабо и натянуто. А на серой коже отчётливо видны свежие ссадины. 

Ду Фанъин лежал ближе к окну. Бровь рассечена, а кровь давно высохла, и всё лицо теперь выглядело чужим, будто маской. Как ни удивительно, страж был без своей обязательной формы и одет в чёрное ханьфу без вышивок. 

На полу валялись осколки чаши, вторая стояла опрокинутой на столе рядом с чайником, ещё источавшим свежий травяной аромат. Но зачем им было уединяться здесь? Ли Шуи молча обошёл комнату, стараясь не наступать на глиняные осколки. Жар от обоих был пугающе высоким — точно такой же, как у Чжао Цзинсю. Он уже знал этот ритм пульса, эти капли пота на висках. Но впервые болезнь сопровождалась... следами борьбы? 

— Кто их нашёл? — тихо спросил он, не оборачиваясь. 

— Первой заметила их отсутствие я, — сказала одна из служанок. — Заметив, что дверь заперта, я позвала Гао Минъи. 

— И где сам Гао Минъи? 

— Я тут, — вперёд вышел парень в светло-зелёном ханьфу и низко склонил голову. 

Ли Шуи прищурился, глядя на сломанные дверные петли. Их явно выбивали. Что же здесь произошло? Случайная вспышка страсти? Или что-то страшнее? Он опустился на колени рядом с девушкой и осторожно приложил ладонь к её лбу. Кожа пылала. Вдруг сквозь тишину с их уст сорвался хриплый кашель, который, как ожидаемо, сопровождался сгустком крови. 

— Отнести обоих в лечебницу, постелите что-то на землю, — сказал он наконец. — И никого к ним не подпускать, кроме меня. 

Молчание, короткий кивок от старшей слуги. Другие слуги, увидев картину, побледнели ещё сильнее. Они старались лишний раз не касаться больных и держали их лишь там, где была плотная ткань. В случае с Чжао Цзинсю все отнеслись к этому проще, посчитав это старостью мужчины, но сейчас ситуация изменилась, и никто не хотел подхватить никому не известную заразу. 

— Стой, — окликнул Ли Шуи слугу, который оповестил его и отвечал на вопросы. — Гао Минъи, останься. 

— Только я!? — слуга поднял взгляд, в глазах — страх. 

— А кто нам ещё нужен? — нахмурившись, он продолжил. — К слову, рад познакомиться. Будешь мне помогать. Тебе ведь известно больше, чем другим. 

Гао Минъи тут же склонил голову. 

— Для меня честь... работать с вами. Но я простой слуга и совсем не осведомлён в медицине... 

— Ты, блять, глухой или просто долбаёб!? — Ли Шуи тут же вспыхнул, изменился в лице, хотя ранее старался держать себя в руках, скрывая страх. — От тебя требуется лишь "принеси" и "отнеси" и ответы на вопросы касательно больных! — Он пнул один из осколков глиняной чаши и покинул помещение. 

Лишь позже следом последовал ошарашенный Гао Минъи, не сумевший сказать ни слова против него. 

***

Лечебница не была столь просторной, пришлось уложить обоих слуг на землю, предварительно постелив циновки, а чтобы хоть как-то компенсировать неудобство, им подготовили подушки. 

Когда девушку уложили на землю, Чжао Цзинсю нахмурился и неторопливо поднялся на ноги. 

— Девушку на землю уложить хотите!? Позор мне, позор! Лучше сюда уложите, мне хоть немного, но стало лучше, — мужчина, опираясь на стену, встал на ноги впервые с момента встречи. 

— Вы чего!? У вас возраст. Вы лежите дальше, а я обязательно попрошу приготовить кровать для них, — Ли Шуи пытался уложить его чуть более грубой силой. — Сначала я помогу им. 

Чжао Цзинсю ещё долго негодовал, не соглашался, но его состояние резко ухудшилось, и пришлось заново уложить его на место. 

— Гао Минъи, принеси настой и чистую воду. 

Гао Минъи словно ударило молнией. Он послушно кивнул и предоставил Ли Шуи всё, что нужно. 

Ли Шуи, сев на корточки, вытирал кровь с губ больных и, смачивая ткань, повторял это несколько раз. Перелив немного настоя в чашку, дал отпить Ду Фанъину. Тот не был в полном сознании, но было видно, как его веки слегка приоткрылись, осматривая всё вокруг. Когда он выдохнул, его уложили, пусть даже на неудобное место. 

Даже будучи без сил, Ду Фанъин словно искал кого-то, с тревогой в глазах. 

— Не волнуйся, твоя возлюбленная рядом, — ответил Ли Шуи, пытаясь успокоить. — Ты лучше о себе подумай. Тебе нужен покой. 

Подойдя к Хуан Ланьчжу, он действовал более деликатно. Никаких лишних взглядов, касаний. Всё кратко, по делу — в отличие от Ду Фанъина, которого он мог придерживать полностью сам. Девушка словно сложнее переносила симптомы. Она была взволнованной и корчилась от боли. Ли Шуи пришлось помочь ей отпить хотя бы пару глотков, после чего аккуратно уложил и её. 

— За что мне всё это... — пробормотал Ли Шуи, вставая с колен. 

— Но вы же лекарь! Ваш долг — помогать людям... — Гао Минъи суетился и говорил весьма рискованные вещи рядом с ним, даже не взирая на то, что снова может получить очередную порцию бранных слов. 

— Твоё дело — молча мне помогать! Решил морали учить!? 

— Нет, я не это имел в виду... — он тут же виновато опустил взгляд. — Я просто хотел подбодрить вас... 

— Хуёво получается, — цокнул он и уселся на стул. — А теперь, мистер хуёвая мотивация, отвечай на вопросы. 

— Но меня зовут... 

— Тихо! — перебил его Ли Шуи. — Кого ещё ты видел в комнате, или они были только вдвоём? 

— Только вдвоём... больше никого, клянусь! — затараторил Гао Минъи жалобным голосом. 

— А потом меня называют тираном... — это был Цзин Вичэнь. Незваный гость, который вместо того, чтобы лежать в своих покоях, решил ночью побродить по дворцу. 

Ли Шуи пришлось встать и поклониться, как Гао Минъи, ведь при посторонних он должен был уважать его как императора.

— Его Величество, что вы делаете в столь поздний час? — Он не скрывал своего недовольства и старался показать всем выражением лица, лишь бы тот глаза не мозолил и ушёл. 

— Разве чтобы ходить по своему дворцу мне нужен повод? К слову, я по делу. 

— По делу? Ого! — наигранно удивился Ли Шуи. — Я думал, вы большую часть времени бездельничаете. 

— Ли Дафу, вы чего!? — Гао Минъи был готов провалиться под землю. Он словно готов был лечь на пол и молить о прощении. 

— Как видишь, я не бездельник, — взгляд Цзин Вичэня метнулся на Гао Минъи. — Думал выделить тебе слугу, чтобы помогали. Кажется, ты сам уже всё уладил. 

— Можете не волноваться, — раздражённо фыркнул Ли Шуи. — Лучше предоставьте больным просторное место с кроватью, а не циновки на земле. Желательно подальше от шума и людей. 

Цзин Вичэнь прошёлся по лечебнице и, остановившись у полки со свитками, наконец заговорил: 

— Есть у нас заброшенный павильон у западной стены. Отопления нет, но зато достаточно места. Если сойдёт, я прикажу всё вычистить. К утру будет готово. 

— Так уж и быть. Главное, чтобы было тихо. 

— Договорились. Удачи вам, а я пойду «бездельничать», — выделил он, имитируя голос Ли Шуи, и покинул помещение. 

— И ты можешь идти, чтобы утром был тут. 

— Хорошо, — Гао Минъи склонил голову и ушёл, оставив Ли Шуи с тремя больными. 

Взгляд скользнул по каждому из них. Такие разные, но недуг один. Однако как же отличается уход за ними! Вновь Хуан Ланьчжу закашляла, но уже, к счастью, без крови. Она очнулась раньше, чем Ду Фанъин. 

— Проснулась? Как самочувствие? Думал, ты очнёшься чуть позже, но успела раньше, чем твой кавалер, — Ли Шуи сел рядом, замачивая очередную чистую ткань в прохладной воде. — Жарко? — Выжав из ткани лишнюю воду, он хотел приложить её ко лбу, дабы облегчить пылающий жар. 

Девушка молчала, не проронив ни слова. Когда руки Ли Шуи потянулись к ней, она вскрикнула и отдернула его руку. 

— Это просто ткань, я приложу ко лбу и всё. Не волнуйся, — при попытке повторить он получил ту же реакцию. — Если кричишь, значит, силы есть. Так уж и быть, сказала бы, что не нужно. — Ли Шуи вновь раздражённо выдохнул. — Дай измерю пульс, чтобы удостовериться в схожести болезни. — Взяв её за руку, он коснулся лишь тыльной стороны ладони, чтобы измерить пульс. 

Она вздрогнула и с силой дала пощёчину. Ли Шуи мгновенно замер, а Хуан Ланьчжу, словно ожидая худшего, застыла. 

— Да ты... — он прикусил язык, чтобы не обматерить её. — Неблагодарная! Я пытаюсь жизнь тебе спасти, а ты тут капризничаешь! — Ли Шуи резко вскочил с места, и прежде чем разум успел догнать чувства, его руки схватили ведро с холодной водой. Одним уверенным движением он метнул его в стену. Дерево треснуло с глухим звуком, словно стекло, и обрушилось на пол, а по стене остался влажный след — будто отпечаток его ярости. 

Хуан Ланьчжу прижала дрожащие ладони к губам, словно пытаясь заглушить свой страх. 

Сердце грохотало, будто где-то внутри кипел котёл. Ли Шуи резко провёл рукой по лицу, смахивая со лба взмокшие, выбившиеся пряди. Пальцы дрожали, но движения были точными. Не оборачиваясь, он шагнул к двери и распахнул её. Порыв ветра сорвался внутрь, но он уже вышел, оставив за собой тишину, натянутую как струна. 

— Вот и помогай людям. Терпи, ты же лекарь! Как можно быть настолько грубым?! — говорил он, имитируя чужой голос. — Да мать вашу... искал... 

Он направился к себе, позабыв о больных в лечебнице. Открыв дверь своей комнаты, он с силой обрушился на кровать, словно весь день ждал этого момента. 

Он лежал на кровати, не раздеваясь, словно тело больше не принадлежало ему. Грудь всё ещё вздымалась рывками, и каждый вдох отдавался тупой болью в рёбрах — остаток бешенства, которое только что вырвалось наружу. Пальцы сжались в кулаки, вжавшись в подушку, будто он продолжал бороться, но уже не с другими, а с тем, что росло внутри. Ярость, раскалённая, беспощадная, вдруг начала оседать, как пепел после пожара. Остались только его неровные вдохи и тяжесть, что словно навалилась на грудь. Он закрыл глаза, но это не спасло — в темноте стало теснее. Щёки горели, в горле стоял ком, а под веками защипало. Он сжал зубы, отвернулся к стене, будто от самого себя, но предательски дрогнувшее дыхание выдало то, чего он не хотел признавать. Слёзы не текли — он не позволял. Только глаза наполнились болью, которую уже нельзя было заглушить гневом. И в этой тишине, в одиночестве, ноша, которую он нёс всё это время, стала невыносимо тяжёлой. 

— Терпи... сначала ты лекарь, и лишь потом человек с чувствами. Ты должен помогать, а не калечить... — последние слова вырвались из его уст дрожащим голосом. — А кто поможет мне? Кто будет терпеть такого, как я? — Эти слова стали последними, что вышли из его уст, прежде чем разум одурманил сон. 

*** 

Утро не принесло облегчения. Тусклый свет пробивался сквозь щель в ставнях, разрезая комнату на полосы, но Ли Шуи не спешил вставать. Он лежал с открытыми глазами, не двигаясь, будто каждое движение требовало усилия. Тело одеревенело, глаза горели, словно он так и не сомкнул их. Ночь прошла, но покоя не оставила. 

Он с трудом сел, опираясь на локти. Под рёбрами снова кольнуло — напоминание о вчерашнем. В груди — пусто. Ни злости, ни слёз, только изнуряющая тишина внутри. 

«Встать. Умыться. Проверить больных. Не думать. Не чувствовать».

Он повторял это, как заклинание. В зеркале отражался тот же человек, но что-то изменилось. Что-то невидимое треснуло внутри. Он знал, что сломался, но не имел права показывать это. Потому что в этом месте не прощают слабости — особенно у тех, кто должен лечить. 

*** 

Как всегда, первым делом: умывание, проверка трав и больных. Движения были точными, привычными, как будто он никогда не позволял себе сломаться. Как будто ночь не разорвала его изнутри. 

Он молча раскладывал снадобья, обрабатывал бинты, сортировал сушёные корни, изредка оглядываясь назад, чтобы проверить состояние больных. Только в редкие мгновения, когда руки замирали над чашей, взгляд становился пустым, а пальцы дрожали. 

— Ли Дафу, вы где были!? — Гао Минъи ворвался в лечебницу, распахнув двери с грубой силой. — По словам других слуг, вы не были рядом с больными той ночью! 

— Успокойся, — зашипел Ли Шуи сквозь зажатые зубы. — Значит, они тоже бездельники, раз уж есть время распускать слухи. 

— Но ведь это не слухи... 

— И!? Что ты хочешь этим сказать? Я ужасный лекарь?! — яростно вскрикнул он. Хуан Ланьчжу, так и не отошедшая от вчерашнего, инстинктивно дёрнулась. 

— Нет... приношу свои извинения, — голос Минъи с каждым словом угасал, словно свеча, и он вновь склонился в поклоне. 

Ли Шуи раздражённо выдохнул и уселся на стул, облокотившись на стол. Взгляд снова скользнул по больным. Как же капризна эта болезнь. Ну и чем же им помочь? Заболели неизвестно чем, в разное время, в разных местах, а разгребать всё — ему! 

Дверь в лечебницу тихо отворилась, и в комнату вошёл человек. А точнее — Цзин Вичэнь. В руках у него был свёрнутый свиток. Гао Минъи поприветствовал Его Величество, а Ли Шуи проигнорировал чужой визит, на что получил осуждающий взгляд со стороны своего помощника. 

— Доброе утро, — сказал Цзин Вичэнь, делая медленные шаги. — Как себя чувствуют заболевшие?

— Нормально, — сухо выговорил он. Наконец взглянув на него, он увидел свиток, который сжимал в руках, — А что это?

— Это? — вопросительно вскинул бровь, вспомнив о вещице в руках. — Письмо для тебя от твоей семьи.

Он поднял глаза, будто вынырнув из глубокого сна. Сердце толкнулось в груди тихо, но живо. Пальцы сами потянулись к бумаге, и в ту же секунду его лицо озарилось чем-то тёплым. Не улыбка, скорее тень прежнего света. Словно в глухой зиме вдруг распахнули ставни, впустив в комнату лучи солнца. Вновь позабыв обо всём, он раскрыл бумагу, начиная читать:

Доброго дня или вечера, сын мой. Не знаю, когда дойдёт это письмо, но надеюсь — вскоре.До меня дошли слухи о твоей новой работе во дворце, и я хочу сказать: я горжусь тобой. Твоя сестра и мама тоже скучают по тебе и надеются, что у тебя всё в порядке.

На лице Ли Шуи озарилась нежная улыбка — еле заметная, но значимая.

Не подведи нас. Будь достойным и порядочным лекарем для Его Величества. Не забывай, чьё имя ты носишь. Каждый твой поступок — это поступок нашей семьи. Не порть ту честь, которую мы хранили поколениями. Надеюсь, ты меня не огорчишь.

Пальцы Ли Шуи крепче сжали письмо, когда он дочитал последние строки. Слова, казалось, впились в кожу, словно заноза. Он присел, чтобы успокоиться.

— Конечно... — тихо прошептал он, но голос был полон злой иронии. — Как всегда. Главное — честь. Главное — не запятнать имя...

Гнев вспыхнул в груди, как пламя, но почти сразу за ним пришёл холод. Как вода после ожога. В груди что-то сжалось, словно в этих словах отец одним письмом вычеркнул самого Ли Шуи, оставив лишь «фамилию». Он медленно опустил взгляд, письмо всё ещё было в его руке, но взгляд стал пустым. Злость ушла, оставив за собой только усталость и колкую тишину внутри.

— Вы в порядке? — спросил Цзин Вичэнь, подходя к нему. Он не знал, что было написано в письме, но по выражению лица можно было подумать о плохой вести.

— Вполне, — после этих слов он вновь очнулся. Собирая свои осколки, будто он фарфоровая статуэтка, которая, несмотря на бурю и вихрь, должна быть идеальной.

— Приношу свои извинения, что не поприветствовал вас, — неожиданно сказал он, попутно вставая, чтобы склониться в поклоне, как подобает.

— Что же вы... — взяв короткую паузу, продолжил: — Есть кое-что поважнее этих поклонов. Заброшенный чайный павильон готов к использованию. Единственное, что ещё нужно — это твоё мнение. Можем ли мы выйти и посмотреть, подойдёт ли это место для больных? — Цзин Вичэнь всё ещё стоял рядом, изредка смотря на Гао Минъи через плечо и с подозрением прищуриваясь.

— Конечно, — ответил сразу же.

Подходя к двери, Ли Шуи повернулся. Заметив, как Гао Минъи также следовал за ними, жестом остановил его.

— Гао Минъи, проследи за ними. А я быстро схожу и проверю.

— Как скажете, Ли-дафу, — и выпроводил их поклоном.

***

Дорожка, которая вела к павильону, была ещё влажной от недавнего дождя. По краям — трава, вкрадчиво прорастающая между камней. Цзин Вичэнь шёл чуть впереди, а Ли Шуи, спрятав руки в рукава, молча следовал за ним.

Чайный павильон появился за поворотом. Старое здание с изношенной черепичной крышей, но уже с распахнутыми окнами и выметенной дорожкой у входа. Кто-то явно начал уборку: мусора было меньше, воздух внутри не такой затхлый, но по углам ещё предательски прятались клочья пыли, а стойкий запах древесной плесени въелся в старые стены.

Цзин Вичэнь первым ступил внутрь.

— Половину уже расчистили, — бросил он через плечо. — Осталось притащить постели и кое-что для приготовления отваров. Потолок держится. Пока.

Ли Шуи провёл пальцами по подоконнику, и на коже остался светлый след.

— Холодно. Сквозняки. Придётся утеплить, иначе лихорадка свалит и тех, кто ещё здоров.

Он осмотрелся: дополнительные две комнаты, деревянная перегородка, наполовину разобранный старый стол. В одном из углов — ведро с грязной водой, а рядом куча сложенного тряпья, оставленная, кажется, в спешке.

— Я смотрю, тут не всё готово, — и осуждающе взглянул на Цзин Вичэня. Вспомнив слова отца, тут же смягчил взгляд.

— Я хотел обсудить не только это, — неуверенно выразился он, его взгляд прилип к Ли Шуи, ожидая реакции.

— И что же? — ответил наигранным интересом.

— Я слышал, вчера ты оставил больных одних, а сам исчез, — аккуратно начал он, словно лишние слова могут разжечь между ними очередную войну. — Где ты был?

В ответ — лишь молчание. Не смог оправдаться или защитить свою позицию. Слухи были правдивы, но нужно ли чужому человеку знать, почему он ушёл со своего поста из-за внутреннего состояния? Конечно, нет. Но придумать достойный ответ было ещё сложнее.

— Шисюн, скажи мне правду. Не выдумывай оправдание.

— По-твоему, я лжец?! — и вновь он вспыхнул как огонь, которого облили маслом.

— Нет, я не об этом. Пойми, в этом случае не стоит врать. Я хочу знать не как Император, а как друг, — последнее слово прозвучало звонко, неуверенно, но с искренностью.

Ли Шуи тут же остыл, и их взгляды встретились. Цзин Вичэнь не отводил взгляд, а лишь молча ждал, ожидая ответа.

— Не думаю, что простой лекарь и Император могут быть друзьями, — его чин он выговорил с особым преувеличением. Будто говорил о чём-то немыслимо великом.

— Несмотря на то, кто я, я ведь ещё юноша. Ты старше и явно осведомлён о жизни больше. Мы бы вполне могли подружиться, если бы ты позволил мне.

— Как я могу доверять тебе свои же секреты? Я знаю тебя лишь... три дня!

— Ты ел то, что готовил я. Письмо было отправлено так быстро из-за моего настаивания. Ты уже получил простую дружескую помощь от меня.

— Возможно, так и есть, но... — как же ему сейчас не хватает его остроумия и колкости. Который день он сам не свой. Словно он в чужом теле — и осознал это лишь сейчас.

— Но?

— Ничего.

— Это всё из-за внезапно больных людей? Соглашусь, зараза правда неизвестная, но уверен, ты справишься.

— Снова про эти... болячки! — и вновь взбесился. — Если я лекарь — не значит, что весь мой мир крутится вокруг медицины! У меня тоже есть переживания! — его голос предательски дрогнул, и в горле появился ком, который не сглотнуть и не выплюнуть.

— Прости... — Цзин Вичэнь принёс один из старых стульев. Старая мебель была покрыта пылью, которую он вытер рукавом. — Садись.

Ли Шуи, не задумываясь, сел. Хотя для него лучше всего было бы ругаться стоя. Цзин Вичэнь присел на корточки перед ним, прижимая скрещённые руки к себе.

— И какие же переживания?

— Зачем тебе... Просто переживания! Вот и всё, — недовольно фыркнул. Его губы дрогнули, а глаза искали утешения.

— Не думаю, что простые. Но я буду так сидеть и ждать, пока ты мне не расскажешь. Интересно, что подумают слуги, когда застукают нас в таком положении? — наигранно изобразил задумчивость.

— Шантажировать решил?!

— Мотивирую. Ну, друг мой. Может, расскажешь?

— Да что там говорить. Особо ничего... — Ли Шуи задумался и вновь продолжил: — разве что утомляет всё это! — Взяв паузу, тут же спросил: — Ты считаешь меня плохим лекарем?

— Как лекарь ты идеален, но ты при этом хороший человек, — ответил ему с улыбкой.

— Считаешь? Ну я же пускаюсь в брань, уж больно нестабильным стал, и из-за раздражения ругаюсь со всеми! Так ещё вчера... сорвался на девушку, — стыдливо прикрыл лицо руками.

— И что же сделала эта девушка?

— Не давала мне помочь ей. То и дело, что ёрзалась, как дитя малое! Я её вылечить пытаюсь, а не укусить... В последнее время совсем неспокоен. Разве нормально вот так беситься?!

— Мне не известно об инциденте с девушкой. Но ты ведь тоже человек. Тебе, как и любому, свойственно чувствовать, злиться, срываться, уставать от всего разом. Плохое настроение проходит... А вот добрые поступки остаются, как отпечатки на чьей-то жизни. Разве стал бы плохой человек спасать того, кто едва не отнял у него жизнь? — в улыбке дрогнула тень неловкости.

Он медленно протянул руку вперёд, раскрывая бинты: аккуратные, чистые, словно уложенные заботой, не по долгу, а по совести. Ли Шуи узнал свои узлы. Он был на грани ярости, но каждый виток он делал осознанно. Не потому что должен. Потому что не мог поступить иначе.

Сердце в груди будто бы глухо стукнуло не от смущения, а от чего-то другого. От нехотя просыпающегося сожаления. От осознания, что его слова больнее, чем он хотел. Что даже в гневе он всё равно продолжает лечить, спасать. И всё же взгляд его оставался резким, как будто ещё не знал, что делать с этим теплом, которое то ли просачивалось обратно в него, то ли никогда и не покидало.

— Возможно, ты прав... — неуверенно произнёс, отводя взгляд в сторону.

— Я видел разных людей, и это дало мне понять: ты говорил правду. Сквозь жаргон и сарказм... но правду. Ту, от которой слабые отворачиваются, потому что не в силах её выдержать.

Слова повисли в воздухе, будто потянулись к самому сердцу. И с каждым мигом цеплялись всё сильнее. Ли Шуи отвёл взгляд резко, но почти незаметно. Как человек, привыкший держать лицо, но сейчас вдруг неуверенный, куда сложить руки. Веки дрогнули. Он будто собирался ответить, но губы не сложились в привычную сухую реплику. Слишком прямые слова, но зато те, которых он бы хотел услышать.

Он опустил глаза, пальцы чуть сильнее сжали ткань рукава. И только спустя пару ударов сердца он сказал тихо:

— Ты делаешь выводы слишком быстро.

Голос звучал спокойно, почти отстранённо. Но за этим спокойствием чувствовалось, что слова Цзина задели его глубже, чем он бы хотел показать.

— Не думаю. Я уверен в своих выводах как никто другой, — ответил кратко. Озаряя улыбкой, встал на ноги, постепенно выпрямляясь. — Завтракал?

— Нет. До обеда потерплю.

— Так не пойдёт! Я тоже не завтракал, и до обеда попросту не дотяну. Составишь компанию?

— Не думаю... у меня дела, и надо следить за больными.

— Если ты упадёшь в обморок из-за голода, нам будет не на кого надеяться! — сказал он с драматизмом в голосе.

— Ладно-ладно! Так уж и быть, уговорил, — и незаметная тень улыбки дрогнула в уголке губ.

Его слова затихли в заброшенном павильоне, оставив после себя не только тишину, но и образ человека, за колючестью которого вдруг проступило нечто живое и настоящее.

***

Павильон, который ещё недавно казался забытым, теперь дышал жизнью, пусть даже и тревожной. Треснувшие старые окна были заткнуты плотной тканью, по углам чадили глиняные жаровни, наполняя воздух сухим, но тёплым жаром. В углублениях стен стояли широкие кедровые ложе, прикрытые чистыми одеялами. Над каждым был фонарь, подвешенный на шнуре, дающий мягкий, желтоватый свет, словно солнечный отблеск в туманной воде.

Завтрак был хорошей идеей. Еда словно расставила все его мысли по полкам, а чай, который он отпил с большим удовольствием, успокоил его.

— Кажется, этот чай правда необычный...

Этот чай отличался от других. Вкус, цвет был обычным, но стоило Ли Шуи отпить его, как пылкий жар внутри него угасал. Его догадки оказались верны...

Вступая в своё временное рабочее место, его мысли оборвались из-за шума. Его встретила весьма неприятная картина. Озлобленный Ду Фанъин с силой вцепился в воротник Гао Минъи, склонившись к нему и бормоча нечто угрожающее. Гао Минъи побледнел — казалось, ещё немного, и он лишится чувств от страха.

— Дети мои, вы чего? Успокойся... успокойся, дитя, — хрипло выговорил Чжао Цзинсю.

Ли Шуи не потерпел такого беспорядка при своём рабочем месте и тут же разделил их. Он сжал ключицы рук виновного, не отпуская, пока тот не раскается.

— Ты точно болеешь или притворяешься? Что ты тут устроил?!

Одежда и волосы Гао Минъи были растрёпаны, на лице — ссадины, судя по всему от ударов пылкого стража. Ссора явно вышла за пределы слов: место отдыха Ду Фанъина было перевёрнуто самым буквальным образом. Подушка и одеяло валялись на полу, рядом — разбитый вдребезги кувшин с водой. Но теперь весь гнев стража обратился не на Гао Минъи, а на самого Ли Шуи.

— Где Хуан Ланьчжу!? Где?! Ты вчера её напугал! — Сильные руки стража отдёрнули его руку, сжимая его плечи, начал трясти его.

— Что значит — где? Она тут! Тут! — он кинул взгляд в сторону её кровати, но она была пуста.

Осознание ударило прямо в голову. Её нет. Он удивлённо разглядывал павильон — ни намёка на то, что с ней что-то случилось.

— Чего делаешь вид, что удивляешься!? Это ты виноват! Признавайся!

— Я только пришёл! Как я мог с ней что-то сделать!?

Удар почти обрушился, и тут, будто из ниоткуда, появляется Цзин Вичэнь. Его пальцы с силой сжимаются на запястье нападавшего, останавливая удар в полудвижении. Плечи были напряжены. Только глаза выражали недовольство.

— Замахиваешься на моих людей? На твоём месте я бы сейчас же попросил у них прощения.

— Ещё чего! Из-за этого лекаря Хуан Ланьчжу убежала, и никто не знает, куда! Это он должен попросить прощения.

Цзин Вичэнь сжал чужую руку и убрал подальше от лица Ли Шуи. Не отпуская, он тащил его к выходу.

— Эй, куда тащишь?! — яростно воскликнул он.

— Кажется, ты забываешь, с кем разговариваешь. Но сейчас я покажу тебе кое-что другое.

Ли Шуи велел Гао Минъи остаться, а сам последовал за ними.

Цзин Вичэнь рывками дёргал его почти полдворца, на что Ду Фанъин будто вспомнил, что он болен, и жалостно скулил, чтобы его так не дёргали.

Они пришли в личные покои старшей наложницы Шан Юэ. Серебряный силуэт белого дракона на двери едва поблёскивал в свете. Он распахнул её и, не теряя вежливости, произнёс слова приветствия:

— Как вы? Как там Хуан Ланьчжу?

Хуан Ланьчжу лежала на постели наложницы Шан Юэ, окружённая тремя девушками. Шан Юэ аккуратно заплетала ей волосы, чтобы они не мешали, следя за каждым движением. Рядом Ян Мин нервно перелистывала страницы медицинской книги, будто надеясь найти в них ответ. А Бай Ли, склонившись ближе, кивками подбадривала заплаканную Хуан Ланьчжу, которая сквозь прерывистые всхлипы едва могла связать два слова.

— Только начала успокаивать, но, как видишь, не до конца, — сказала Ян Мин. Подняв взгляд, она опустила его на Ду Фанъина, которого держали за шиворот, не давая встать с пола. — Это он? — спросила она и посмотрела в сторону кровати.

Хуан Ланьчжу замолчала, на что Бай Ли начала гладить её волосы и шептать, чтобы та была честной с ними. Ведь только так они смогут ей помочь. Позже, долго не думая, служанка кивнула.

— Значит, он, — выговорил Цзин Вичэнь и лёгким движением пнул его вперёд.

Ли Шуи, наблюдавший за всем этим, ничего не понял.

Он тут же вышел вперёд, расспрашивая обо всём:

— Что он?! Это он всех отравил? Почему я ни о чём не осведомлён?!

— К сожалению, мы сами узнали лишь сейчас, — с жалостью сказал Бай Ли, одной рукой держа девушку за руку, но глазами сверля стража.

— Мне всё ещё ничего не понятно. Может, расскажешь? — взгляд переместился на Цзин Вичэня, ожидая объяснений.

— Частично Ду Фанъин виноват в отравлении, — начал он невозмутимым голосом, отвлекаясь на самого Ду Фанъина.— Как нам стало известно после разговора с Хуан Ланьчжу, озабоченный страж давно был влюблён в неё, но по сей день получал отказ. Получив очередной отказ, он обманом завёл девушку в одну из комнат, чтобы угрозами заставить её встречаться с ним.

— Он угрожал ей собственной смертью? — вмиг перебил Цзин Вичэнь.

— Хуже. Он угрожал, что убьёт себя и её, если она не примет его чувства. И, как ты понял, способом убийства был яд.

— Но когда их нашли, они были растрёпаны, словно на них напали. Если в комнате никого не было, кто это сделал? Они сами?

— Именно, — подтвердив его слова, он продолжил: — Даже с шансом быть убитой, Хуан Ланьчжу не приняла его чувства. Он начал домогаться до неё, думая, что сможет заставить её полюбить. Но испуганная девушка сломала одну из чашек и рассекла ему бровь, в ответ получив тяжёлый удар мужских рук.

— Клевета! — вскрикнул Ду Фанъин, стараясь встать на ноги. Ему помешали ноги Цзин Вичэня, который силой надавил на его руку.

— А после того, как другие слуги услышали крики, они начали ломать дверь. Тогда он напоил её и себя отравой.

Ли Шуи тут же присел, уже бесцеремонно сжав плечи стража.

— Что за яд ты использовал?! Говори!

Ду Фанъин хранил молчание. Его нахмуренный взгляд был устремлён в никуда — словно шум и хаос, который он сам вызвал, касались теперь всех, кроме него.

— Не молчи!

Словно не в силах больше сдерживаться, он вскочил и, не разбирая дороги, толкнул всех, кто оказался поблизости. Дверь с грохотом захлопнулась за его спиной. Ли Шуи с Цзин Вичэнем тут же сорвались с места и бросились вслед.

— Ловите его! — вскрикнул Цзин Вичэнь, на что другие стражи откликнулись.

Он был ловким и смог несколько раз ускользнуть из рук других стражей, но яд в жилах дал о себе знать, и он вновь рухнул на пол, кашляя кровью. Лишь тогда его смогли задержать.

Ли Шуи, тяжело дыша, подошёл к нему:

— Как ты, будучи больным, стал занозой! Живо говори, что за яд, иначе умрёшь в муках. Я даже помогать не стану, — сказал он, выпрямившись.

— Я не знаю! Довольны?! Я купил её у незнакомца, но не знал, что это яд! Он пообещал, что любая, кто выпьет это со мной, влюбится в меня! — гневно затараторил он. — А убивать её я не собирался... Я просто хотел напугать её!

— Теперь доволен? Ты сам и она болеете чем-то неизвестным, с мизерным шансом вылечиться, — раздражённо прошипел Ли Шуи.

— Ты хоть знаешь лицо этого человека? — спросил Цзин Вичэнь, прервав разговор.

— Нет, — успокоившись, склонил голову, будто принимая свою судьбу.

Ли Шуи демонстративно прижал ладони к лицу, раздражённо выдохнув.

— Отведите его в павильон, но не спускайте с него глаз, чтобы не сбежал, — приказал Цзин Вичэнь стражникам, на что те поклонившись утащили его в сторону.

— Комната, в которой они якобы уединились, ещё не убрана?

— Да, я велел никому не трогать вещи в этой комнате. А тебе что-то надо?

— Если там остался тот чайник, думаю, мы сможем найти хоть какую-то зацепку.

***

Они снова вернулись в комнату, окутанную тишиной, будто всё вокруг затаилось в ожидании. Закрыв за собой дверь, Ли Шуи осторожно ступал по знакомому полу, вглядываясь в детали. Воздух в комнате казался... тягучим. Тонкий, почти незаметный аромат витал в углу, где на подносе лежала деревянная подставка с обугленным концом благовония. Ли лишь скользнул по ней взглядом: старая, почти догоревшая палочка — ничего особенного.

Единственное, что хорошо сохранилось в этой комнате — фарфоровый чайник, стоявший на столике, словно ожидая кого-то, кто раскроет его тайну. Подойдя к столу, он приоткрыл крышку.

— Мутный, цвет странный, хотя запах вполне приятный, — нахмурившись, он хотел хотя бы выдохнуть запах, но, вспомнив, до чего он довёл других, не стал этого делать. — Жаль, нельзя её выпить. Это бы ускорило процесс расследования.

Он хотел было ещё что-то сказать, как Цзин Вичэнь, стоявший рядом, двинулся вперёд. Без предупреждения он поднёс чайник к губам и тут же отпил из его узкого горлышка.

Ли Шуи не успел даже отреагировать, как Цзин с глухим стуком поставил чайник обратно. В его глазах не было ни страха, ни сомнения. Он пил её, словно обычный вечерний чай. А между тем, в его взгляде мелькала лихость, упрямая решимость... и нечто вызывающе обольстительное.

— Ты что, совсем свихнулся?! — Ли бросился на него, схватив за плечи, и слегка тряхнул его.

Цзин Вичэнь смотрел на него почти безобидными глазами. Щёки предательски надулись. Он не проглотил сразу.

— Выплюнь! Слышишь меня?! Выплюнь это, быстро! — голос Ли Шуи задрожал, то ли от злости, то ли от чего-то другого...

Цзин Вичэнь лишь плотно поджал губы и медленно проглотил чай.

— Ты... идиота кусок! Зачем ты выпил?!

— Ты сказал, что жаль, что нельзя попробовать. Я хотел, чтобы ты не жалел...

— Ты... — голос Ли оборвался. Его взгляд скользнул ниже.

Маленькая капля янтарного, мутного чая медленно выкатилась из уголка губ Цзина. Она не спешила. Преодолев изгиб подбородка, она коснулась шеи. Капля, как зачарованная, покатилась вниз, вдоль резкой линии горла. Как бы он ни хотел, он не мог не присмотреться. Он даже видел, как его губы были чуть приоткрыты, как напряглась линия подбородка, и как его глаза зажмурились. И всё же лицо не складывалось в одну картину, как бы он ни старался. Он стоял в шаге от него. Смотрел прямо. Но всё время спотыкался взглядом, будто черты двигались, будто скулы и глаза существовали отдельно и не принадлежали друг другу. Лицо искажалось, без шанса увидеть его полностью.

Ли Шуи вмиг проглотил бранные слова, которые хотел выплеснуть в него. Цзин Вичэнь сразу заметил его ошарашенное лицо. Вытерев губы рукавом, он наклонился и почти шёпотом, не спеша, сказал:

— Что? Хочешь попробовать?

— Ты ненормальный! — сказал он и тут же толкнул его, словно спасаясь от огня.

Он отвёл взгляд, но, к большому удивлению, кадр отпечатался в его разуме так глубоко, что даже закрыв глаза, он видел ту самую безобразную картину с ним. Но почему-то без представления его внешности. Он вспоминал всё — действия, жесты и голос — но не взгляд.

«Вдох, выдох... успокойся, — выговорил он и повернулся к нему»

— Сядь, я должен тебя проверить, — голос отражал лишь уверенность и серьёзный подход к ситуации, но руки дрожали.

Усадив его, пальцами коснулся его шеи чуть ниже уха. Он чувствовал, как что-то пронзающее прошло сквозь него. И это волновало больше, чем яд в чае.

— Чего так смотришь!? Я пульс проверяю!

— Угу, проверяй, — кивнул он. — Можешь дальше трогать меня, сколько надобно.

— Если сейчас ты будешь валяться весь в крови на полу, я не буду тебе помогать! Так что прекращай свои игры.

— Что я не так сказал? Я делаю это во благо. А то, что я выпил яд сам лично — считай жертва в честь медицины. Конечно же, тебе надо хорошенько изучить реакцию человека на яд. Я ведь это имел в виду...

Ли Шуи сжал руками ткань, стараясь не отвлечься от подсчёта пульса, иначе придётся начать заново... В этот момент он заметил, как прерывисто дёргается грудь Цзин Вичэня, когда он делает очередной вдох. А пальцами он почувствовал покалывание в шее.

— Пульс слишком быстрый. Кажется, яд начал действовать.

— Не думаю, что яд тут причастен... — Цзин Вичэнь отвёл взгляд в сторону почти незаметно.

— А что же ещё, как не яд? — Он медленно отнял руку, будто опасаясь, что кто-то услышит бешеный ритм его сердца. Каждый удар отдавался в ушах, но внешне он оставался спокоен, словно ничего не произошло.

— Смотри, — Цзин Вичэнь встал и подошёл к столу, на котором стояла подставка с благовониями. Он взял одну из них и преподнёс ближе к носу.

— Афродизиак. Смешанный с лотосом и чем-то сладким. Этот запах я узнаю даже среди тысячи других.

Ли Шуи лишь молча, удивлённо вскинул бровь, смотря на его руку.

— Возможно, Ду Фанъин надеялся так уломать девушку, но не успел. Кстати, ты весь красный — это из-за благовония?

— Ещё чего! Тут... тут жарко! — Ли Шуи, подойдя к окну, распахнул его, чтобы свежий воздух наполнил комнату и проветрил запах благовоний. — Когда мы пришли сюда вчера, такого запаха и эффекта не было. Это потому что в этот раз мы закрыли дверь?

— Возможно. Но, кажется, дело не только в этом.

— И в чём же? — спросил Ли Шуи. После того как узнал, что его странные реакции на действия Цзин Вичэня виноват афродизиак, ему стало спокойнее. Точнее, он пытался так себя убедить. — Всё же думаю, чай, который я пью на протяжении нескольких дней, должен противостоять такому.

— Какой чай? — спросил он с наигранным удивлением.

— Ты знаешь, о чём я говорю.

Цзин Вичэнь поставил благовонию на место и виновато опустил взгляд.

— Извини...

— За что?

— За чай, — сказал он, перебирая пальцы.

— А что не так с чаем?

— Чай... необычный. Но я честно делал всё во благо! — неожиданно вскрикнул он. — Я знал, что ты не выпьешь эту дрянь, но от меня требовали или этот чай, или... кастрация...

Услышав последнее, у Ли Шуи изменилось выражение лица: тревога сменилась на явное облегчение. Он даже обрадовался, будто с плеч внезапно свалилась тяжёлая ноша. К счастью, он выбрал чай.

— Я не мог выбрать второе. Поэтому решил тихонечко поить тебя чаем, снижающим... кое-что, — не хватило духа сказать то, что должен был, и он лишь смущённо прикрыл глаза.

— Ладно. Я и так знал об этом. Лишь ждал, когда ты сам признаешься, — Ли Шуи держал лицо до тех пор, пока Цзин Вичэнь полностью не признался в содеянном, а позже улыбнулся. — Странно, яд, который ты выпил, ещё не подействовал. Сердцебиение участилось, хотя в симптомах наоборот — слабое сердцебиение...

— Говорю же! Не только из-за этого...

Ли Шуи уже хотел что-то ответить, как вдруг Цзин Вичэнь рухнул на пол. Он вздрогнул, сердце болезненно сжалось, и тут же опустился рядом, торопливо пытаясь привести его в чувство.

— Цзин Вичэнь! Очнись! Гао Минъи! Стражи! — он начал кричать, звать на помощь.

Тут не было ничего из вещей, чтобы оказать ему первую помощь. А оставлять его одного было небезопасно.

Он помог ему сесть, но тот всё ещё не открывал глаза.

— Если чувствуешь кровь — выплюнь! Не держи, — он скомкал в рукава своей одежды, готовый вытереть кровь.

Цзин Вичэнь лишь слегка приоткрыл веки — и вновь рухнулся на пол.

— Да что ж такое! Кто-нибудь есть!? — он волок его к кровати, чтобы хоть что-то держало его со спины. — Цзин Вичэнь?!

В ответ — лишь молчание. Ли Шуи начал по-настоящему пугаться. Казалось, кожа Цзин Вичэня становилась всё бледнее, приобретая болезненный, почти сероватый оттенок, даже более жуткий, чем у остальных.

— БУ! — вскрикнул Цзин Вичэнь, раскрыв глаза. Ли Шуи дёрнулся и невольно ударил его по животу, после чего тот хрипло закашлял кровью, сжимая живот рукой.

— Прости-прости! Случайно рука дёрнулась!

— Всё в порядке... Я сам тоже виноват. Не стоило шутить, — хрипло выговорил он, выплёвывая кровь.

— Ты почему сознание не потерял, как другие...

— А что, сильно хотелось? — усмехнулся он, вытирая рукавами кровь с губ.

— Нет, конечно! Просто странно...

— Такие мелочи меня не берут. Поэтому я и вышел добровольцем, чтобы выпить этот яд, — кожа окончательно обрела безжизненный серый оттенок. А кашель, как обычно, сопровождался кровью и хриплым звуком.

— Как значит — не берут? — Ли Шуи недоверчиво преподнёс пальцы к его ключицам: пульс стал заметно слабее.

— Слухи до тебя не доходили? А как же император, продавший душу дьяволу во имя власти, — выговорил он, в очередной раз согнувшись и кашляя в рукава.

— Конечно, доходили, но это же просто слухи...

— Теперь можешь частично верить в эти слухи. Кроме плохого самочувствия — ничего не чувствую, — он откинул голову назад на подушку. Волосы мягко осели вокруг него, напоминая тонкие щупальца. Прикрыв глаза, он невольно провёл пальцами по тыльной стороне ладони Ли Шуи — той самой, которую тот так и не отнял после проверки пульса.

Ли Шуи вмиг затаил дыхание, смотря, что он задумал на этот раз. А он, словно исследуя каждый палец, гладил их с особой нежностью. Остановившись, он заметил неровность и шершавость на его руке.

— Шрамы, — сказал он утвердительно. — Откуда? Ладно, если бы один. Но тут их так много, что не похоже на случайность.

Ли Шуи медленно убрал руки, пряча в длинные рукава.

— Детские забавы. Бегал, прыгал и всё такое. Понимаешь?

— Возможно, — лениво подняв голову, глаза устремились к его рукам.

Он словно почувствовал пристальный взгляд, который Цзин Вичэнь не старался скрывать, и лишь со смущением прятал руки за спину.

— Я не верю, что это просто игры, — проговорил Цзин Вичэнь, уже почти шёпотом.

Ли Шуи не ответил. Просто сидел молча, пряча руки в рукавах. Комната стала странно тесной — не из-за размеров, а из-за чего-то невидимого между ними. Неловкость перемешалась с недосказанностью, став очередным непониманием.