Вишнёвый сад

Грубой силой он случайно хлопнул дверью. Тут же развернулся к ней. Руки замерли на полпути. Должен ли он открыть дверь и извиниться? А если его снова проигнорируют? Цзин Вичэнь выдохнул и не стал лишний раз тревожить его. Шаг за шагом отдаляясь от лечебницы, его посетила мысль: как же должно перед ним извиниться, если просто слова не помогают? 

«Угостить едой? Не кинет ли он в меня этот же поднос с едой...— и на лице было видно волнение. Глаза метнулись из окон в пол, а с пола в потолок и так несколько раз, разбирая самые худшие исходы, которые могут быть. »

Все же его волнение неспроста. Нестабильность Ли Шуи — его вина. Он чуть не загубил его. Не хорошее ли решение — хоть как-то уследить за его питанием и здоровьем? С этими мыслями он уверенно принял решение угостить Ли Шуи обедом. Пятиминутное дело, требующее лишь визита на кухню. Собрав лучшее со стола, он вернется к нему. Делов-то! 

Холод дворца проникал под кожу, пробирая до костей и вызывая непроизвольную дрожь. Первый месяц весны подходил к концу, а погода всё никак не желала смириться. За окном царил бледный дневной свет, и лишь лёгкий ветер шевелил тяжёлые занавеси, заставляя их колыхаться, словно морские волны. 

*** 

Чем ближе он был к цели, тем отчетливее чувствовал запах свежей еды, ароматного травяного чая и сладостей. 

Кухня расположена в восточном крыле. На дверях, ведущих в сердце дворцовой кухни, резные символы благополучия жили, как древние заклинания. Летучие мыши будто порхали по дереву, неся с собой иероглиф «福» — счастье. По краям затаились круги старинных монет и изогнутые свитки с надписью «禄», словно напоминание: здесь не просто варят — здесь питают власть, судьбу и жизнь. 

Он бы мог уже зайти и забрать всё, что нужно, но уши уловили интересный разговор, или, быть точнее, отчитывание. Он с интересом прижался к стене, внимательно подслушивая. Из кухни доносились раздражительные высказывания Надзирателя*. 

*Надзиратели кухни (膳房总管 / 膳监) — высокоранговые служители, часто евнухи, отвечающие за контроль над императорским питанием. 

— Приносим извинения, господин Сяньгуань*! — промолвил императорский повар, демонстративно показывая своё сожаление низким поклоном. 

*Господин Сяньгуань (贤官) — означает «достойный чиновник» или «мудрый надзиратель», и в контексте императорского дворца — это вежливое и уважительное обращение к высокопоставленному служителю, особенно к тем, кто обладает властью, но не входит в официальный дворцовый совет. 

— Извинениями ничего не исправишь! Как можно так безобразно растрачивать продукты? Ты хоть следишь за тем, что происходит во дворце!? — противный и раздражённый тон голоса Надзирателя прорезал уши Цзин Вичэня, заставив даже его прикрыть левое ухо ладонью. — Хочешь, чтобы Его Величество отравился? 

— Нет-нет! Что вы... такого и в мыслях не было! — страх был слышен в голосе, вызывая лишь жалость. Он снова начал просить прощения, оправдываясь, что ничего плохого не замышлял. 

— Тогда выкинь эту несъедобную дрянь, чтобы Его Величество не отравился и не был в состоянии, как учитель Чжао Цзинсю. — последние слова прозвучали уверенно и чётко, показывая, что разговор окончен и дальше слушать он не будет. 

Слова тут же прошли сквозь него. По спине пробежал холод. Мысли спутались, но одна из них уже настойчиво билась о внутреннюю тьму. Он не мог её сформулировать — ещё нет. Но чувствовал: если позволит себе додумать, всё изменится. 

«Отравление? Значит, это не просто старость учителя, а намеренное убийство? Кому вообще нужно травить пожилого мужчину?— в голове появились множество возможных причин, исходов событий, но все мысли сводились к одному.»

«Во дворце предатель! — прозвучали хихикающие голоса, отдаваясь эхом в его голове. — Наконец-то хоть что-то интересное! — промолвил один из тысячи голосов, и снова — яростный смех.»

— Меня вас и не хватало, — Цзин Вичэнь раздражённо закатил глаза. В голосе был явный сарказм, и кое-кого он напоминал... 

«В этот раз мы никак не причастны к этому делу. Поверь нам на слово! Или, как говорят, доверься нам, как ветер доверяет небу! — смех загудел в его мыслях, как шипение змеи — сухой, скользкий, мерзкий. Явная насмешка.»

— Очень смешно и оригинально. Но не заткнетесь ли вы хотя бы на пять минут?! Ваши голоса и так со мной с утра до вечера, — вены на лбу были готовы взорваться. Если он и был раздражённым и мог растерзать кого-то, то именно из-за этих "шутников". 

«Если бы ты не пренебрегал нами и отвечал, возможно, мы бы и заткнулись... Но такой чести мы, кажется, не достойны, а мы ведь с тобой с самого рождения! Так что тишины от нас не жди. — и снова до тошноты противный хриплый смех.»

Цзин Вичэнь уже был готов спорить с ними, как рядом появился силуэт в тёмно-синих одеяниях. 

— Его Величество... — прозвучал низкий голос Надзирателя, который ранее словно дракон рычал на каждого на кухне. Склонившись, он ожидал приказа поднять голову. — Вам что-то нужно?

Цзин Вичэнь дёрнулся, и насмешки снова стали лишь фоном, дополнением ко всему. Тем более он научился здраво их игнорировать при общении с людьми.

Он жестом приказал поднять голову, но слуга всё равно направил взгляд вниз из уважения.

— Я смотрю, у вас тут всё хорошо, — стараясь ответить максимально сухим голосом.

— Да, конечно. Всё под контролем. Я тщательно слежу за чистотой и порядком на кухне. Я польщён, что вы заметили мои старания, — он заискивающе улыбнулся и начал говорить медовым голосом.

Цзин Вичэнь еле сдержался, чтобы не выдать мысли лицом. Он явно льстил ему, словно с каждым шагом был ближе к награде, которая на самом деле не существовала.

— Не путай моё молчание с доверием, — холодно бросил он, не повышая голоса.

Повернулся и шагнул в коридор — свет не догнал его. Он исчез в темноте, как будто и не был здесь. А воздух ещё долго хранил угрозу.

«Мутный тип, — прозвучали голоса в голове, и впервые без надоедливой насмешки.»

— Согласен, — сухо ответил он.

***

Тишина дворца была плотной, как шёлк, натянутый до предела. Стража расступалась, но он почти не замечал их — будто всё живое вокруг стало частью декораций.

Цзин Вичэнь шёл медленно, без спешки, но в каждом шаге была цель. Свет факелов дрожал на стенах, отражаясь в его глазах, в которых давно не было юности — только усталость. Была мысль, пожирающая его с того самого дня: неужели этот день настал? День, когда во дворце уживутся лжецы, предатели, жаждущие власти ценою жизни людей, несмотря на всё, что он старался делать? Он задавал себе этот вопрос без слов. А теперь возвращаться — куда? Доверять — кому? Он не мог позволить себе слабость, но и путь силы уже казался проржавевшей цепью, которой кто-то затягивал его горло.

Была лишь мысль затаиться, убежать куда-то, чтобы избавиться от всего. Лишь бы в миг ему дали желанный покой в голове, в жизни, но с каждым днём всё становилось до тошноты невыносимым. Он пошёл дальше — медленно, уверенно, как человек, у которого осталась только одна дорога. И на её конце — или власть, или кровь.

Неожиданно за спиной Цзин Вичэня возникла Бай Ли — резкая и без предупреждения. Она хоть и низкого роста, но, став на носочки, потянулась к его шее и приобняла одной рукой, а в другой держала корзинку с клубникой.

— Вичэнь-эр*, — натянуто сказала она с широкой улыбкой, — сегодня не только на небе серая туча, — и всё же отпустила его из своих объятий.

*Вичэнь-эр (维成儿) — уменьшительно-ласкательное, дружеское, как у семьи.

— Бай цзье*? — удивлённо оглянулся он, до этого момента не чувствуя чужого присутствия. — Рад тебя видеть, — взгляд устремился вдаль, всё ещё не вникая в разговор полностью.

*Бай цзье (白姐) — «старшая сестра Бай».

— А мне кажется, что ты не рад. К слову, пойдём со мной. Ян Мин и Шан Юэ в саду ждут меня, и твоей компании мы будем рады! — и тут же всучила ему корзинку, заставив идти за ней в сторону сада.

— Будешь рада визиту или просто нужно дотащить корзинку?— усмехнулся он, но всё же не был против.

— Считай, и то, и другое. Не буду же я нести такую тяжесть, — игриво заговорила она, изгибаясь в стороны, и тут же с её губ прыснул смех. Цзин Вичэнь невольно засмеялся.

— А где служанки? Они же должны помогать тебе.

— Ой, не упоминай их, — демонстративно вздохнула она. — Мне от них уже тошно! Ян Мин и Шан Юэ не напрягаются насчёт этого, но когда рядом бегают служанки с криками: «Госпожа, аккуратнее!», «Госпожа, не поднимайте!» — надоедает.

— Твоя воля. Твои ведь служанки.

— Вот именно! Я сказала им оставить меня в покое, хотя бы на один день, — подойдя к двери сада, она встала в сторону, ожидая, когда Цзин Вичэнь откроет дверь.

Он всё уже понял. Тяжелая дверь медленно открылась, и в лицо хлынул свежий воздух. Под багряными арками и в тени цветущих вишнёвых деревьев, среди шелеста листвы и благоухания весеннего сада, сидели две старшие наложницы. Они выбрали место у небольшого пруда, где вода была неподвижна, как зеркало, отражая серое небо с клубящейся вдалеке тучей. Лишь лёгкое дрожание поверхности воды выдавало приближение перемены — неуловимый холодок в воздухе, влажный аромат земли, как предвестие грядущего ливня. Но пока ещё было тепло, и лепестки продолжали опадать, будто не замечая надвигающейся непогоды.

Ян Мин устроилась у стола с книгой в руках. Она перечитывала какой-то древний текст, не поднимая головы. Пальцы её уверенно листали страницы, а взгляд был сосредоточенным. Она словно не замечала ни красоты сада, ни запахов, ни предвестников дождя — только смысл строк, идущих из прошлого. Но именно она первой подняла взгляд к небу, отметив про себя, что будет гроза. Она изредка что-то говорила Шан Юэ, а та рефлекторно кивала.

Шан Юэ, безмолвная и сдержанная, сидела в стороне, в небольшом уголке беседки, и вышивала. Её движения были точны и плавны, как капли росы, скользящие по лепестку. Вышивка на ткани напоминала тот же сад, в котором они находились — только туча на ней уже была завершена, будто она знала, что приближается. Ни звука не вырвалось из её уст, но в её взгляде было столько покоя, что даже ветер, казалось, замедлялся рядом с ней.

Бай Ли, словно лёгкое облако, подпрыгивая с камня на камень, пересекла пруд, а Цзин Вичэнь всё же решил воспользоваться маленьким мостом. Не хотелось бы уронить корзину с клубникой, которая сейчас была на его ответственности. 

— Ян Мин, Шан Юэ! — окликнула девушек, молча занятых своими делами. — Смотрите, кто к нам присоединился! — Радостно взмахнув руками, она преподнесла Цзин Вичэня словно дорогой артефакт. 

— Ян цзье, Шан цзье, — слегка поклонившись головой каждой, сказал он. — Надеюсь, я не помешаю. — Корзинку с ягодами поставил на стол, чтобы каждая могла достать и попробовать их. 

— Младший братец, мы всегда рады твоей компании. Садись, — Ян Мин убрала книгу в сторону и освободила место для двоих. Вслед за ней и Шан Юэ убрала шитьё. 

Первой уселась Бай Ли и с радостью уплетала клубнику, но, слегка сморщив нос, сказала: 

— Какие-то кислые... — но всё равно продолжала есть. 

— Так рано ещё, не заставляй себя. Вот летом самые вкусные, — заметила Ян Мин, попробовав одну ягоду. Потом взяла горсть клубники и протянула Шан Юэ. Та кивнула в знак благодарности, приняв угощение. Остальные странно переглянулись. Сама же говорила о сезонности ягод — и вот угощает её. — Шан Юэ нравятся кислые, — пояснила Ян Мин, заметив их удивление. 

Взгляды устремились к Шан Юэ, и она снова подтверждающие кивнула. 

***

Позже, смеясь шёпотом и поигрывая кончиками рукавов, трое наложниц лакомились свежей клубникой, а двое из них усыпали каждую ягоду сладкими или ядовитыми словами о других во дворце. Шан Юэ лишь внимательно слушала, съедая ягоду за ягодой. 

Прижав скрещённые руки к груди, Цзин Вичэнь смотрел вдаль сада. Очередная мысль посетила его:

«А что, если они захотят большего и начнут травить высокопоставленных министров, чиновников или даже самого Ли Шуи, который будет мешать их плану?!»

Не сдержав эмоций, он вскочил с места и с силой ударил по столу, позабыв о девушках рядом. Все тут же стихли. 

— Всё в порядке? — первой заговорила Ян Мин. 

Цзин Вичэнь очнулся и, оглядываясь, слегка склонил голову: 

— Приношу свои извинения. Я пройдусь по саду, если вы не возражаете. 

— Не возражаем, — кратко ответила Бай Ли. 

Цзин Вичэнь вновь слегка поклонился и отошёл. Наматывая круги по огромному саду, он чувствовал за спиной прожигающий — и, возможно, взволнованный — взгляд наложниц, не понимающих, что с ним происходит. 

«Напугал же бедных девиц! — осуждающе высказались его "друзья".»

— Прощения же попросил! И вообще, тут дела поважнее... 

«Чего ты зациклился на этом своём лекаре? Знаешь ли, и нам не в радость слушать твои мысли о нём каждый божий день!»

— А мне не в радость слушать ваши вечные комментарии. Так что мы квиты, — Цзин Вичэнь подошёл к дереву и присел на корточки, опираясь на ствол. 

Лёгкой силой он бил головой о кору, словно так мог развеять мысли. 

«Если я стану причиной смерти Шисюна... Я сожгу чёртов дворец! — выругался он про себя. Эмоции вырвались наружу — он вновь вскочил и ударился головой о ветку.»

— Ай-ай... — жалобно пробормотал, прижимая ладонь к ушибленному месту и снова опускаясь на корточки. 

«Ты и так чуть не стал причиной его смерти!»

— Спасибо за поддержку. Я и не знал, — процедил он, всё ещё потирая голову. 

В конце концов, слухи о возможных проблемах во дворце дошли до него не так поздно. Он мог заранее подготовиться: раскупить больше лечебных трав, ужесточить дворцовые правила, усилить медицинскую помощь для всех. 

Взгляд снова приковался к небу. Не отводя глаз, он дал себе время успокоиться, чтобы подойти к делу в здравом уме. 

Вдруг рука коснулась его плеча — трое наложниц окружили его. Он смотрел на них снизу вверх, ожидая первых слов. 

— Сильно ударился? — спросила Бай Ли и, присев рядом, растрепала волосы Цзин Вичэня, ненавязчиво улыбнувшись. 

— Нет, всё хорошо, — он слегка похлопал её по руке, показывая, что правда в порядке. 

— Тебе помощь нужна. Чем помочь? — Ян Мин не стала томить, выискивать намёки, а спросила напрямую, как и подобало её характеру. 

«Не буду же обременять их дворцовыми проблемами. Может, попросить помочь приготовить еду? Хотя не уверен, умеют ли они сами...»

«Попроси ты уже помощи! Не хотелось бы видеть, как из-за твоей готовки дворец сгорит!— заговорили "друзья" и расхохотались во весь голос.»

Цзин Вичэнь сжал челюсть и в миг замолчал, ожидая, когда они замолкнут.

— Помогите мне приготовить еду.

Лица наложниц, ранее державших спокойствие, в миг изменились. Они удивленно взглянули друг на друга.

— Мы, конечно, всегда готовы помочь, но я не умею готовить, — Ян Мин слегка покачала головой.

— Я тоже, если честно, — на лице Бай Ли была неловкость, которую она хотела скрыть за улыбкой.

Шан Юэ молчала, не подавая ни сигналов, ни намеков.

— Шан Цзье, хотя бы ты умеешь?! — взглянул Цзин Вичэнь с надеждой в глазах.

Шан Юэ кивнула головой, что означало: да, она умеет готовить.

Цзин Вичэнь вновь вскочил с места, и в этот раз сияя радостью. Он очередной раз ударился головой об ветку.

— Ай... — сказал он, протирая рукой голову и слегка согнувшись.

— Ну ты даешь. Жизнь ничему не учит, да? — Ян Мин увела его подальше от деревьев. Хотя рост был невысоким, он все равно умудрился вляпаться во что-то. — Ну и что ты хочешь приготовить?

— Овощной суп, баоцзы с красными бобами и... чай.

— Ну, если Шан Юэ умеет, то мы не прочь помочь.

Снова взгляд троих был прикован к ней, ожидая одобрения. Ее кивок стал последним, что они хотели увидеть.

— Направляемся на кухню! — Бай Ли взяла за руки двух наложниц и, радостно улыбаясь, зашагала в сторону восточного крыльца, а за ними и Цзин Вичэнь.

***

Слов не потребовалось. Один лишь взгляд Цзин Вичэня — тяжёлый, как грозовое небо перед бурей — обратил всю кухню в бегство.

— С чего начнем?— огляделся Цзин Вичэнь, взглядом пройдясь по кухне, в которой раньше слуги суетились, готовили и украшали еду.

Шан Юэ молча подошла и указала на кадку с редькой, бамбуком, морковью и луком. Они были покрыты толстым слоем грязи и пыли, которую они должны были отмыть.

Эту часть работы он взял на себя. У колодца, в тени раскидистого дерева, Цзин Вичэнь закатал рукава и опустил руки в холодную воду. Рядом стояла кадка, наполовину наполненная свежими корнеплодами — редькой, морковью, стеблями бамбука и пучком зелёного лука. Вода в деревянном ушате была прозрачной, с лёгкой рябью, в которой отражались облака.

Он взял первую редьку — твёрдую, прохладную, с тонким слоем земли на поверхности. С силой провёл ладонью по её коже, смывая грязь, словно соскабливал с неё воспоминания о пыльных полях. Вода с каплями земли стекала в кадку. Очищенная редька блестела на солнце — белая, тяжёлая, как полумесяц на ладони. Морковь он мыл чуть быстрее — упругая, с тонким сладковатым ароматом. Пальцы ловко счищали прилипшую к ней глину, и оранжевая кожа засияла чистотой. Он ловил себя на том, как приятно просто стоять, мыть овощи, не думая ни о врагах, ни о дворцах. Бамбук оказался упрямее. Вода струилась по его стеблям, а Вичэнь пальцами очищал межузлия, пока они не стали гладкими, зелёными, пахнущими дождём и листвой. Тонкая кожица отделялась легко, как шелуха времени. Зелёный лук он погружал в воду медленно, почти нежно. Перья рассыпались веером, и он промывал их между пальцами — движение за движением, будто причёсывал. Аромат стал сильнее, бодрее, и в этом резком запахе было что-то живое, острое, настоящее.
Он работал молча, без суеты. Солнце скользило по его плечам, ветер шевелил волосы. И было в этом простом занятии что-то очищающее — как будто, вместе с землёй на овощах, с него самого смывалась тревога.

Цзин Вичэнь выпрямился, стряхнул с ладоней холодные капли воды и на миг задержал взгляд на кадке, полной чистых овощей. На пальцах всё ещё ощущалась прохлада редьки и шероховатость бамбука — запах сырости и земли немного остался в дыхании. Он провёл тыльной стороной руки по щеке, отгоняя прядь волос, и неспешно направился к столу.

Шан Юэ месила тесто, погружённая в ритм движений. Ладони разминали белую массу с такой сосредоточенностью, будто от неё зависел сам порядок в доме. Цзин Вичэнь не стал мешать — он прошёл за её спиной, слегка пригнулся, чтобы не задеть её локоть, и остановился у свободного конца стола.

На деревянную поверхность он выложил овощи: редьку, морковь, бамбук, лук — каждая с капельками воды, сверкающими в свете. Затем потянулся за ножом. Лезвие блеснуло, и в этом блеске — не угроза, а простая, мирная острота ремесла. Он поставил редьку, провёл лезвием сверху вниз — с мягким, хрустящим звуком корнеплод распался на ровные, тонкие пластины.

У печи Бай Ли готовила пасту из красной фасоли. Точнее, выполняла поручения Шан Юэ. Она нередко отвлекалась, чтобы проверить состояние пасты. На плоской глиняной сковородке закипала густая масса — предварительно сваренные до мягкости бобы она толкла в пюре, затем медленно перемешивала с тростниковым сахаром. Паста темнела, становилась гуще, приобретала аромат — тёплый, почти карамельный, с лёгкой нотой земли и сладости. Бай Ли пробовала пальцем, морщилась, добавляла ещё щепотку сахара и снова помешивала. На её лице было полное сосредоточение: паста не терпела спешки, только терпение и мягкий огонь.

Тем временем Ян Мин опускалась перед очагом, укладывая сухие ветви в огненную пасть. Она ловко шевелила угли, поддувала воздух сквозь полую бамбуковую трубку, и огонь, вздохнув, вспыхнул ярче. Языки пламени заиграли на глине, засверкали в её глазах. Она вытирала лоб рукавом, прислушивалась — не слишком ли жарко, не прогорит ли дерево слишком быстро. Для неё огонь был будто товарищем, и она говорила с ним без слов. 

*** 

Глиняная кастрюля уже ждала у огня. В неё налили чистую родниковую воду, добавили щепотку соли, пару ломтиков имбиря и перышки зелёного лука. Пар медленно потянулся вверх, заполняя кухню умиротворяющим ароматом. Когда вода начала шептать — ещё не кипеть, но уже звать, — в неё один за другим опустили овощи, будто отпуская их в тёплую ванну. Всё варилось не спеша, с уважением к каждому вкусу. Над супом будто плыла невидимая тишина — та, что бывает только в доме, где готовят с заботой. Шан Юэ кружилась от теста в кастрюлю, от кастрюли к начинке баоцзы. В конце концов она остановилась у Бай Ли, оставив тесто отдыхать.

— Уже готова? — спросила Бай Ли, преподнося ей ложку своего творения. 

Шан Юэ аккуратно распробовала и тут же одобрительно кивнула. Бай Ли с огромной гордостью, что смогла справиться с этой задачей, переложила их в миску и оставила остужаться. 

Подойдя к глиняной кастрюле, суп едва заметно колыхался — прозрачный, с лёгкой золотистой дымкой, он источал тёплый, успокаивающий аромат, от которого по телу разливалось ощущение домашнего уюта. Овощи — тонкие полукружья редьки, ломтики моркови, хрустящие полоски бамбука и мягкий репчатый лук — почти достигли нужной мягкости. Они уже уступали ножу, но всё ещё сохраняли форму, словно старались удержать в себе последнюю каплю свежести. 

Имбирь, добавленный Шан Юэ, и зелёный лук отдали свой аромат — нежная острота витала над кастрюлей, вплетаясь в общий букет. На поверхности — тонкая плёнка масла, почти незаметная, лишь отражающая свет, как тихое дыхание огня под дном котла. 

Шорох пузырьков поднимался со дна неторопливо, как будто суп медлил, зная: ещё немного — и он станет совершенным. Он почти готов, но не перешёл черту — как последний вдох перед словом, как тишина перед весенним дождём. Шан Юэ жестом попросила поддержать огонь сухими ветками, на что Ян Мин кивнула ей в ответ. 

— Сколько осталось? — спросила Ян Мин, укладывая ветви. 

Шан Юэ, подняв руку, показала один палец, что означало: осталось немного. 

— Хорошо, немного так немного. 

К этому времени в миске уже ждала сладкая паста из красных бобов — тёплая, гладкая, с оттенком каштанового меда. Каждую лепёшку наполняли ложкой этой пасты, собирали края, защипывали, создавая маленькие мешочки с узором времени. Когда все баоцзы были готовы, их выложили на промасленную решётку в бамбуковой пароварке. Под крышкой, над кипящей водой, они медленно набухали, белели и становились похожими на пушистые облака. А воздух наполнялся ароматом — нежным, сладким запахом, чарующим каждого, кто пройдет мимо кухни. 

Шан Юэ и Ян Мин относились с особой аккуратностью, и даже вокруг бурлящей готовки они не испачкались. А вот Цзин Вичэнь и Бай Ли словно окунулись в ведро муки с ног до головы. Ян Мин подошла к ним и рукавами своей одежды протирала им лицо, чтобы привести их в здравый вид.
 
— Можно поаккуратнее растирать мое лицо, — сказала Бай Ли, и, когда Ян Мин убрала руки, на ее щеках остался красный след. 

— Надо было аккуратнее лепить булочки, даже если не умеете. 

— Главное, всё прошло гладко, это уже радует, — Цзин Вичэнь подошел к кастрюле, и она забурлила. Суп готов. 

Взяв в руки два толстых ткани, он убрал овощной суп в сторону под пристальным взглядом Шан Юэ. 
К тому моменту баоцзы набухли, приобрели аппетитный запах, который так и манил их съесть. Сняв их с огня, он переложил их на тарелку, оставив на столе. 

— Такие аппетитные! — Бай Ли таяла от запаха еды и так и хотела попробовать их. 

— Так ешьте, просто оставьте одну порцию мне, — улыбнулся Цзин Вичэнь. Конечно, порция была не для него, а для Ли Шуи. 

Готовка заняла много времени и сил, и, конечно, девушки проголодались. Они налили себе супа и откусили от нежных булочек. Еда, приготовленная самой, была вкуснее любых блюд. Ведь она приготовлена трудом и любовью. 

К этому времени Цзин Вичэнь решился лично взяться за чай. На отдельном деревянном подносе лежали травы: светлые лепестки лотоса, тонко нарезанный корень пиона с нежным розоватым оттенком, мелкие листья шлемника — сухие, но всё ещё пахнущие прохладой полей, — и извивающиеся, словно лозы, стебли горца, которых он ранее подготовил. 

Всё это складывал в тёплый, предварительно ополоснутый чайник из обожжённой глины, чтобы пробудить аромат. Затем лил не кипящую, но горячую воду — ту, что "поёт", но ещё не кричит. Травы поднимались, оседали, вращались в танце настойки. Над чайником поднимался тонкий пар — лёгкий, с нотами горечи, свежести, сладости и земли. 

Пока напиток настаивался, его аромат уже успокаивал. Пахло тишиной, прохладной рассветной росой, лекарственными садами и тонкой, глубокой мудростью. 

— О, дай отпить чая! — Бай Ли потянулась к чайнику, но Цзин Вичэнь тут же огородил её. 

— Лучше не стоит. Этот чай не подходит вам, — и убрал настой в сторону подальше от стола. 

— Бай Ли, тут есть ещё чай, приготовленный Шан Юэ. Можешь пить её, — Ян Мин поставила перед ней чайник с зелёным чаем. 

Бай Ли обидой взглянула на Цзин Вичэня, но быстро отпустила ситуацию, когда ей предложили замену. 

Этот вечер стал их личным семейным ужином, в котором каждый потрудился по-своему. 

— Ты даже не попробовал еду, не голоден? — волнительно спросила Ян Мин, пока другие наложницы вставали с места и прибирались со стола. 

— Я покушаю, не волнуйся, — улыбнувшись, поклонился в низком поклоне, — Спасибо вам за помощь, сестры. Я у вас в долгу, — сказал он теплотой в голосе. 

Девушек тронул его милый жест, и они тут же сплелись вокруг него, обнимая.

— Честное слово, ты мне роднее моего брата! — всхлипнула Бай Ли.

— Надеюсь, твой брат не услышит это, — засмеялся он с наигранной опаской в голосе.

За окном уже сгущались сумерки, и солнце давно скрылось за горизонтом. Время пролетело незаметно, но усилия не пропали даром — результат стоил каждого мгновения.

— Спокойной ночи, сёстры, — сказал Цзин Вичэнь, в очередной раз склонив голову.

— Спокойной, — кратко, но с улыбкой ответила Ян Мин.

— Спокойнооой ночиии! — вскрикнула Бай Ли, чуть ли не со слезами на глазах — это было явное умиление.

Цзин Вичэнь не сдержал смех, глядя, как Шан Юэ и Ян Мин пришлось приложить немало стараний, прежде чем им удалось, наконец, увлечь с собой Бай Ли.

Он приблизился к столу и поставил перед собой поднос из тёмного дерева. Перелил горячий суп в серебряную миску, аккуратно положив рядом ложку и палочки — будто завершал обряд. Баоцзы заняли своё место в углу, мягко дымясь, обещая сладкое тепло. Чайник в его руках был горяч, и, наполнив чашу, он вдохнул знакомый аромат — травы раскрывались в нём терпкой свежестью и спокойствием.

Дверь снова кто-то открыл.
Цзин Вичэнь уже открыл было рот, чтобы разозлиться и прикрикнуть, но, увидев вошедшую, осёкся — это была Шан Юэ. В руках у неё была бумажка.

— Что-то нужно? — спросил он, слегка склонив голову в сторону.

Она не ответила. Просто подошла ближе и подняла бумажку. На ней было написано: 是给他的吗?*

*(Shì gěi tā de ma?) — «Это для него/неё?». "他" — tā — на слух может означать «он», «она» или «оно».

Цзин Вичэнь вспыхнул, поспешно замотал головой.

— Нет-нет! Это не для Ли Дафу! — произнёс он, явно смутившись.

Шан Юэ усмехнулась и вновь что-то написала, прежде чем протянуть бумагу: 我又没说是哪个他*

*(Wǒ yòu méi shuō shì nǎ ge tā.) — «А я не говорила, кто именно».

Не дожидаясь ответа, она развернулась и вышла, оставив записку в его руках.

Цзин Вичэнь стоял молча, всё ещё краснея. Он уставился на иероглифы, будто надеялся, что те исчезнут сами собой. Как же он так легко попался? Всего один вопрос — и он выдал себя с головой.

Он вздохнул и аккуратно сложил бумажку. Потом, чуть поколебавшись, спрятал её под слои одежды, будто это могло скрыть не только надпись, но и его чувство — такое тёплое, неловкое и настойчивое.

Цзин Вичэнь осторожно поднёс руки к подносу, будто имел дело с чем-то хрупким и важным. Его пальцы уверенно, но бережно обхватили края тёплого дерева. Он выпрямился, держа поднос ровно, чтобы не расплеснуть ни капли. Лёгкий аромат супа и сладких бобов тёплой волной окутал его, будто напоминание: всё готово. Не торопясь, он шагнул к выходу. Крепко, но не суетливо, Цзин Вичэнь пересёк кухню, и за его спиной на миг осталась тишина — тепло очага, пар над миской и след лёгкой заботы в воздухе.

Дверь мягко скрипнула, и он исчез в полутени наступающего вечера.