Вишнёвый сад

Действия были быстрее слов. Не успел слуга и оклематься, как двое выбежали из лечебницы. Ли Шуи выбежал, чтобы скорее помочь больному, а Цзин Вичэнь - для чего? Для него учитель каллиграфии - ценный человек? Возможно, может, тот просто был удивлен, как и сам Ли Шуи, и не придумал ничего лучше, как сделать то, что делают другие.

— Наставник в зале Совершенствование! — сказал слуга, сопровождая каждый их шаг.

«Что же это может быть... Это убийство? Тогда он бы скончался сразу же...»

Каждый шаг сопровождался скрипом пола, прерывистым дыханием и шушуканьем дворцовых слуг. И вот перед ними стоял вход в зал с табличкой:

[ 修学殿 ]*

*Зал учения и самосовершенствования

Зал был огромен, окна, пускающие теплые лучи солнца сквозь узорчатые окна, заполнял весь зал своим светом. Места для обучения не считать, и у каждого стола были принадлежности для обучения, такие как: чернила и емкости для них, кисти, слегка пожелтевшие свертки бумаг. Слишком много мест и вещей для одного человека - тут мог бы учиться не только человек знатного происхождения, как Цзин Вичэнь, но и другие слуги, ведь мест было достаточно.

Оглядевшись, глаза метнулись в пол. На земле лежал мужчина уже немалых лет. Глубокие морщины на лице и на руках, словно дерево, глубоко прораставшее свои корни, а темное синее ханьфу было испачкано красно-малиновой кровью, а седые волосы были собраны в пучок. Руки и ноги ритмично дергались, сопровождаясь хриплым звуком. Каждая попытка сделать вдох для него казалась пыткой и заканчивалась тем, что очередная часть одежды пачкалась в крови.

Ли Шуи, присев рядом, помог ему сесть. Другие слуги бегали за водой, за тряпками, другие даже были готовы придерживать учителя со спины, чтобы тому было удобнее сидеть. Простой учитель - и столько шумихи рядом с ним. Его боялись или уважали? Ли Шуи решил сначала привести его в здравый вид, прежде чем расспросить его. Намочив кусок ткани в теплой воде, он аккуратно протирал его лицо. Позже отдал еще одну ткань, чтобы тот, когда кашлял, не пачкал одежду лишний раз. Каждое его действие сопровождалось пристальным взглядом Цзин Вичэня... Ли Шуи чувствовал этот прожигающий взгляд. Был ли он сильно взволнован состоянием этого мужчины? Без понятия. Он с самого начала стоял, прислонившись к деревянному столу, и его пристальный взгляд тревожил.

— Кто-нибудь поможет мне отнести Наставника Чжао Цзинсю в лечебницу? Я один больного не донесу!

Слуги вокруг замешкались, и подошли двое крепких парней. Накинув руки мужчины к себе на плечи, они вдвоем унесли его в сторону лечебницы, за ними последовали и другие слуги, оставив Ли Шуи.

— Может, хватить как одержимый пялиться на все, что я делаю, — сказал Ли Шуи, подойдя к Цзин Вичэню и слегка наклонив голову. В голосе отчетливо был слышен раздраженный тон.

— Все в порядке?

— Конечно, блять! Все великолепно. Лучше не бывать, — ответил он саркастично и натянул воротник ханьфу ближе к шее.

Развернувшись, он хотел уйти, и тут чужая рука ненавязчиво коснулась его рук, а позже, неуверенно отдернув пальцы, он сжал рукава его одежды. Прошелся холодок по телу, страх вновь овладел им. Его плечи напряглись, и рефлекторно он пытался отойти назад, но рука... он не отпускал его.

— Отпусти меня. Я должен помочь больному, — прозвучал голос такой же тихий, как лязг металла.

— Шисюн, прости меня... — жалобный голос и дрожащая рука, все еще не желавшая его отпускать.

Стоило услышать его жалобный голос, он почувствовал, как внутри все перевернулось. Страх смешался с гневом, и чаша самообладания перевернулась.

Ли Шуи отдернул руку, и, будь ярость в глазах огнем, мог бы сжечь целый дворец и всех, кто в нем обитает. Он тут же вскрикнул:

— Заткнись! Я простил тебя не потому, что я всепрощающий, а ты! Ты попросил у меня прощения, — он ткнул ему пальцем в грудь, не сильно, но мог заставить колебнуться его на месте, — Мне пришлось! Я должен был простить, даже если мне это тяжело дается... — лицо, ранее горящее от гнева, смягчилось, словно пламя, готовое сжечь все, потушили. — Если бы не ты, все было бы намного лучше, — сказал он на последнем вдохе. Руки его задрожали, но он сжал их. Сжал такой силой, чтобы удержать себя. И, развернувшись, он ушел. Ушел, не желая слушать его.

Как только прозвучало это слово, его зрачки сузились — резко, почти болезненно. На миг он перестал дышать. В глазах Цзин Вичэня вспыхнула паника, сменившаяся глухим ужасом. Казалось, что он снова там. Снова в том дне. И самое ужасное — он снова один.

***

Темница не имела окон — только влажный камень, облитый мраком. Воздух был сырой, затхлый, будто пропитан гнилью и страхом. Влага стекала по стенам, шепча неразборчиво — как будто здесь давно стерлись границы между живыми и мертвыми. Цепи, вбитые в пол, звенели каждый раз, когда он двигался — и этот звук был единственным, что говорило: он еще жив.

Здесь не было дня и ночи — только вечное серое безвременье. Иногда приносили еду. Иногда забывали. А иногда приходили не для еды.

Он был не узником — он был зверем, которого заперли в клетку. Не говорили по имени. Не смотрели в глаза. Словно одно его присутствие — проклятие.

Когда мать вошла, он едва поднял голову. Глаза, опухшие от слез, голос, охрипший от мольбы. Она стояла как перед грязью, которую стыдно признать своей.

— Это не я, — прошептал он. Голос дрожал, как у побитого щенка. — Это... это не я... я не хотел... — он тянул руки. Он ждал спасения, но получил лишь удар ногой, словно прогоняющий дворового щенка.

Ее взгляд был лезвием. В нем не было страха, только отвращение. Ни сочувствия. Ни попытки понять.

Рядом на полу лежала служанка — ее лицо искажено ужасом, глаза застекленели, кожа уже холодела. Кровь растекалась по камням, впитывалась в стены, как будто им давно было привычно принимать жертвы. А рядом был опрокинут поднос с едой, если это можно так назвать. Останки еды, непригодной даже для животного.

— Чудовище, — сказала она тихо, не смотря на него. — Я не рожала чудовище. Если бы не ты, все было бы намного лучше.

И ушла. А он остался. Один — в темноте. И снова заплакал. Не потому, что больно. А потому, что, может, все это и правда был он.

***
— Шисюн! — Пришел в себя, судорожно оглядываясь, он понял: он один.

***

В лечебнице была кровать — не просторная, но удобная деревянная кровать. Чжао Цзинсю усадили на край кровати, не давая тому лечь, боясь, что он снова может захлебнуться в крови. Ли Шуи немедля начал готовить целебный настой. Лекарство было приготовлено из: байму, ярким акцентом на древесном запахе, а после сопровождалось терпкостью черного чая. После глотка чувствовался сладкий фруктовый вкус груши, а остринка имбиря пробуждала и согревала тело.

Приготовить целебный настой, процедить ее через ткань и дать остыть заняло немало времени. А состояние Чжао Цзинсю становилось все хуже и хуже. Слуги суетились вокруг Чжао Цзинсю, желая облегчить его ношу, что сильно удивило даже самого Ли Шуи.

Перелив настой в керамическую чашу, дали выпить ее еще теплым. Мужчина, кряхтя и прерывисто дыша, отпил лишь пару глотков. Больше не смог. Ли Шуи присел рядом, протирая тканью капли крови, перемешанные с лечебным настоем, на губах.

— Думаю, это может быть покушение. У него есть какие-то враги или завистники?

— Что вы! Учитель Чжао — светлейший! — воскликнул один из слуг, выйдя вперед. — Его все уважают! Он работал тут до того, как Его Величество взошел на трон...

Все тут же подтвердили его слова, и лечебница вновь наполнилась шумом. Чжао Цзинсю вновь закряхтел, и шум лишь ухудшил его самочувствие. Он начал ерзаться и искал покой, поняв это, Ли Шуи прервал разговоры придворных слуг.

— Выйдите все. Больному нужен покой, — вскочил с места Ли Шуи, сопровождая толпу к выходу.

Его перепалки со слугами прервал очередной хриплый кашель больного. Ли Шуи тут же собрался и невозмутимо подошел к мужчине. Руки мужчины сжали плечи Ли Шуи, и он старался что-то сказать, но безуспешно.

— Не торопитесь, отдышитесь.

Он начал рассматривать мужчину. Заметил особую бледность на коже, которая даже казалась серой почти как серебро. Дышал он слабо, глубокими вдохами. Он приложил палец к запястью пациента, считая пульс. В комнате нависла гробовая тишина. Лишь настороженное лицо Ли Шуи могло отразить всю серьезность ситуации.

— Пульс слабый. Состояние не из лучших. Кожа бледная, кашель сопровождается кровью. Осложнения в дыхании, — затараторил он, словно таким образом он сможет запомнить все сказанное.

Он снял первый слой его одежды, чтобы Чжао Цзинсю стало легче дышать, и, сняв с него лишний груз, уложил его. Учитель только нашел покой и прикрыл глаза. Ли Шуи испугался и приложил палец под нос. Дышит.

Он выдохнул и, направившись к свиткам на полках, начал их перебирать. Ими, кажется, давно никто не пользовался. Они покрылись слоем пыли, а бумага была желтая, мятая и старая. Местами чернила были стерты. Взяв немалую часть бумаг, в воздухе поднялась пыль, заставив Ли Шуи невольно чихнуть.

— Будь здоров, — ответил Цзин Вичэнь, войдя в лечебницу. Он расчистил стол, освободив место для учений Ли Шуи.

— Спасибо, — ответил кратко. И, поняв, кто это, он напрягся. Резким движением он уселся на стул и внимательно разбирал каждый свиток, стараясь найти хоть что-то схожее с этими симптомами. Его руки резко дрогнули, он нашел что-то и хотел бы это записать куда-то или хотя бы выделить. Он начал искать чернила и бумагу. Оглядываясь, Цзин Вичэнь положил перед ним нужные материалы.

— Ты это искал?

— Благодарю, — и снова сухой ответ. Без колкости или сарказма. Он головой ушел в эти старые писания. Взяв в руки старую потертую кисть, он макнул ее в чернила. Пару черных следов небрежно остались на бумаге, и, не обращая внимание на опрятность, он начал выделять определенные растения.

Корень ревеня — очищает кровь.
Солодка — защита слизистой.
Байму — при кашле с кровью.

Оставив кисть на бумаге, чернила впитались в бумагу огромным небрежным пятном. Он снова встал с места, очередной раз роясь в бумагах. Цзин Вичэнь подошел к столу и убрал кисть в сторону.

— Тебе бы тоже ходить на уроки Учителя Чжао Цзинсю. Такую грубую ошибку, как оставить кисть на бумаге, он бы не простил, — сказал он с легкой насмешкой. Стараясь улучшить атмосферу, хотя это было бы странно...

После его слов последовала лишь тишина. Ли Шуи не слушал его, он был занят своими делами. Взяв еще два-три свитка, он сжал их к груди. Усевшись на рабочее место, продолжил выделять уже симптомы болезни, чтобы выявить, какой недуг у больного. Болезнь истощения легких? Возможно, но нет. Все же, по большей мере — отравление, но чем? Чем отравился человек, у которого даже во дворце нет завистников? Он ломал голову, иногда яростно сжимая кисть над бумагой, не зная, что делать и с чем помочь больному.

Хлопок двери. Ли Шуи оглянулся. Цзин Вичэня не было в комнате. Кажется, Ли Шуи невольно проигнорировал его, и тот, не выдержав, ушел.

— Сейчас не до его капризов, — сказал он раздраженно. Вставая с места за очередными свитками.

***

День сменился вечером. Солнце село за горизонт, и небо накрыло звездами. Комната стала освещаться хуже, и он зажег почти растаявшую свечу, и комната осветилась легким золотистым светом. Он иногда подходил к кровати, проверяя состояние больного. Все было стабильно, пока что.

— Неужели за всю историю этой Династии ни одной похожей ситуации?! Или лекари были глупцами, или... — он прижал ладонь к лицу, опираясь на стол локтями, и устало выдохнул. — или глупец я.

Скрип двери. Ли Шуи поленился даже посмотреть в сторону двери. И перед ним поставили что-то тяжелое. Позже к носу уперся запах манящей горячей еды: рисовый суп с овощами, две булочки баоцзы с красными бобами и ароматный травяной чай.

— Добрый вечер, — это был Цзин Вичэнь, так и не осмелевший смотреть ему в глаза, и просто поставил перед ним еду.

Увидев еду, его живот заурчал. Он совсем забыл, что ему так же надо поддерживать свою жизненную силу, но как Ли Шуи может кушать, если он не может разобраться, чем именно заболел Чжао Цзинсю.

— Как я могу кушать... в такой ситуации?! Я не могу тратить время на трапезу, отстань. — он отвел взгляд, и снова ушел головой в бумаги. Или просто делал вид. Его любимые булочки с красными бобами предательски манили своим запахом, а желудок жалобно сжался, требуя еды, но он держался.

— Ну, уважаемый Ли Дафу, может, все же поужинаете?

— А я достоин? Достоин, чтобы сидеть и трапезничать, когда я не могу помочь больному? — сжал кисть в руках и, надавливая на бумагу, оставил грубую черную точку.

— Если завтра ты будешь без сил лежать на полу, нам будет некому положиться, и Учителю Чжао Цзинсю тоже, — взгляд опустился к подносу с едой и слегка подвинул его к нему.

— Только булочку. — ответил он, и руки ловко потянулись к ароматным булочкам с красными бобами.

Цзин Вичэнь лишь молча смотрел, а позже присел напротив. Ли Шуи твердил, что отведает лишь булочку, но поперхнулся и пришлось запить чаем, а там и суп не остался без должного внимания.

— И ты исчез до вечера, чтобы принести готовую еду? — делая очередной глоток чая.

— Нет, я приготовил.

— Ты!? — Ли Шуи тут же поперхнулся чаем и тяжелым ударом положил миску на стол, разлив немного на бумагу. Чернила потекли вдоль бумаги, окрасив деревянный стол.

— Дослушай! — воскликнул он, но, будто опомнившись, добавил, — те... — и пауза. Они обменялись взглядами. Удивление Ли Шуи и неловкость в глазах Цзин Вичэня. — Готовил я не один, мне помогли, ведь готовить я-то не умею. — он встал с места и, взяв в руки миску, в которой был суп, демонстративно покрутил. — Как ты видишь, посуда из серебра, был бы там яд, она бы почернела. Но такого исхода не было бы, ведь я тщательно следил за тем, чтобы неизвестный ингредиент не попал в твою еду, — и аккуратным движением поставил суп на место.

— С чего ты решил, что кто-то подсыпет яд в мою еду? И кому я вообще нужен? — он глянул в еду перед собой и, покашливая, прижал к губам кулак. В его голосе звучало недоверие и сарказм.

— Мне! — и ладони грохотом стукнули по столу, после этих слов к ушам и щекам прильнула кровь, и он неловко закашлялся, — точнее, нам всем... — добавил он тихим голосом, словно готов спрятаться за огромную стену или уйти в глубь воды, лишь бы убежать от стыда.

— Допустим, с чего бы такие опасения насчет отравы в еде? Тебе что-то известно?

— Ну... почти, — он вновь уселся напротив. — Конечно, зря я времени не терял. Мне стало известно, что во дворце предатель, — сказал он, почти шепотом.

Во дворце даже у стен есть уши и глаза, и при таких событиях стоит быть начеку. Никогда не знаешь, кто захочет в этот раз вонзить в спину нож...

— Учту твои опасения, буду внимательнее к еде, — Ли Шуи вновь задумался, и в этот раз он размышлял, какой яд они могли использовать и к чему им отправлять простого учителя каллиграфии?

«Купена? Симптомы похожи, но удушье не проявляется... Чжуанхуан? Но больной не бредит, — один за другим он вспомнил яды, и ни один из них не совпал с нынешней ситуацией.»

Больной лежал, он был спокоен, но в миг начал метаться и хрипло закашлял. Ли Шуи вскочил, как будто с самого начала был наготове помочь. Он вытер кровавые губы тканью и дал отпить уже другой отвар из мягкого согревающего: женьшеня, финика и солодки. Чтобы не навредить, если болезнь окажется капризной. Судорожно начал считать пульс, он стал слабее. Казалось, сама смерть тянула, тянула настолько, чтобы измучить больного. Но отпускать его в мир иной Ли Шуи не собирался. Он найдет выход, даже если это будет стоить ему ценой собственного здоровья.

— Цзин Вичэнь, — Он назвал его по имени — тихо, но с твердостью, будто это придает ему силы. Он тут же почувствовал тяжесть на правом плече. Холодная, дрожащая рука неуверенно сжала его плечо. Бинты на руках за день износились, испачкались, но он так и не снял их, — смотря на твои бинты, я даже забыл, что хотел сказать, — Ли Шуи подошел ко столу, взял бинты и мазь, ранее которую он приготовил.

— Шисюн, может, все-таки сначала обсудим то, что тебя волнует... — но его не послушались. Его усадили на стул. Ли Шуи, усевшись напротив него, аккуратным движением начал снимать бинты.

— Не прилипла, значит, мазь хорошая, — сказал он под нос, словно разговаривая лишь с собой. В полной тишине, где было слышно лишь шелест листьев за окном, а через узорчатое окно комната наполнилась лунным светом. Ли Шуи вновь остался наедине со своими мыслями. Вопросы, которые он хотел задать лично ему, вновь всплыли вверх.

— Цзин Вичэнь, — вновь сказал Ли Шуи, окликнув сидящего напротив. Намочив ткань, он, не надавливая, вытер руку от излишков мази. — В день, когда мы встретились, я был... в женской одежде, — сказал он, слабо желая, чтобы никто другой не слышал этого позора. Стыда, вперемешку со страхом и гневом, которую он тогда чувствовал затаилась где-то в глубине его души. — Ты знал? Точнее, конечно, ты знал. Но почему оповестил это лишь во дворце. Ты бы мог отказаться еще тогда, когда увидел меня, — пальцы потянулись к мази, слой за слоем, нанося на красную кожу, слегка опухшей от кипятка.

— Не хотел тебя позорить, — взгляд его тщательно следил за каждым жестом, за каждым движением рук, словно пытаясь не упустить ни одну деталь. — Я сначала даже не понял, почему ты решил встретить меня именно так. Лишь позже понял, в чем была проблема... Ты посчитал меня извращенцем, желающим твою сестру? — подняв глаза, он усмехнулся.

— Знаешь ли, про тебя немало слухов в народе, сложно так не подумать, — и начал бинтовать руку чистым бинтом.

— Мне они тоже известны, — когда Ли Шуи сделал слегка натянутый узел на руке и захотел приняться за вторую руку, но он сжал его руку вновь. Слегка наклонившись, он переплел свои пальцы с пальцами Ли Шуи и прошептал: — Шисюн, я клянусь, я в жизни с женщиной не был и не буду, — глаза его метались по его лицу, будто выискивая хоть каплю доверия в его глазах.

Ли Шуи вздрогнул от упорства с его стороны и от неожиданного высказывания. Но он не верил, он помнил ту первую ночь во дворце.

— Не клянись в том, чего уже сделал. И я не тот, кому ты должен преподносить свою чистоту, — Ли Шуи разжал его пальцы и потянулся ко второй руке, снимая бинты.

— Почему? Я ведь... говорю правду! Если ты про неисчислимых наложниц в моих владениях... — он очередной раз наклонился, говоря шепотом, — это все Советник Цян. Он сказал, что у императора должны быть наложницы, хотя я не видел в этом нужды. Он привозил девиц во дворец, надеясь, что хоть одна из них мне понравится, но без толку...

— Да? Ну ты, я вижу, прям подготовился. А как же старшие наложницы? Их тоже Советник Цян выбрал? — ответил он раздраженно.

Он врал и не угомонится. Начиная заново бинтовать, его движения стали более грубыми и резкими. Ожидая, что тот будет негодовать от такого отношения, он ждал, ждал, когда тот скажет заветное ему слово «Больно». Но, подняв взгляд, он заметил, как он лишь слегка нахмурил нос, но молчал.

— Нет, отвечу честно, я их выбрал. Но с ними я ночь не проводил! Они мне как сестры, и я перед ними в долгу. — ответил он особым героизмом в голосе.

Ли Шуи очередной раз сделал узел, но уже грубой силой. И вскочил, чуть ли не горя от ярости.

— Врешь и врешь! И не можешь угомониться?! Если хочешь играть героя, говори это другим! Я не потерплю обмана, даже если ты... император! — и его чин он сказал особым отвращением. — Нет ничего хуже лживых людей, даже у дворовой собаки больше чести, чем у лжеца!

Они молчали, но небо уже кричало за них. Где-то вдалеке грохнул гром, точно раскололся чей-то голос. Молния осветила лицо — перекошенное болью. Хлынул дождь, будто сама гроза не выдержала.

— Шисюн! Зачем спросил, если не веришь? — голос в миг задрожал, лишь в начале окликнул его, но голос не поднял. — Я ничего, кроме их лица и рук, не видел...

— Да?! А как же ночь с Бай Ли? Тоже Советник Цян посетил ее? Не притворяйся дураком или хотя бы не ври о чести и о чистоте! Поэтому... я волновался о сестре! — губы дернулись, словно пытаясь сказать то, что не следует. Сама природа переняла их ссору себе, и на улице снова послышался гром. Громкий. Резкий. Как трескающая посуда от неаккуратных движений.

Цзин Вичэнь приоткрыл рот от удивления. Попытки доказать стали невозможными. На лице появился страх, страх раскрытого секрета... Он тут же присел на колени, вцепился в одежду. Он пытался объяснить, голос дрожал — но в ответ лишь недоверие. Слезы подступили к глазам, он опустил взгляд, чтобы тот не увидел, но одна из слез все же скатилась по щеке. Он утер лицо тыльной стороной ладони, так и не разжав руки.

— Шисюн, ты все не так понял! Это так сложно объяснить, и я поклялся, что никому не расскажу. Я не могу сказать, но поверь мне! — жалостный взгляд пронзил Ли Шуи. Он был как ребенок, ребенок, пытающийся доказать, что не он съел сладости или сломал вазу.

Картина перед ним ударило по самой груди. Тяжелой оказалась бремя заставлять кого-то плакать, но Ли Шуи злился как не в себе, попытался успокоить себя мыслями: зачем ему злиться? Касается ли это ситуация или это вранье его? Конечно, нет... но тогда к чему злоба, кипящая в нем? Но эта злость накопилась, изливалась из края. Ложь стало последней каплей в его чаше терпения.

— Мне плевать, — неожиданно высказался он. — Плевать, с кем ты будешь и был, меня это не касается. Я был зол, ведь там... могла быть моя сестра! От мысли меня воротит, хотя сейчас она мирно спит дома, — руки сжались, и вены в руках надулись, и казалось, вот-вот лопнут. Лицо его все еще держало гримасу озлобленного.

— Я бы даже пальцем ее не тронул! И там... она бы точно не оказалась. — встав с колен, подошел к нему, в руках держал чай, уже давно остывший. — Я не держу зла за твой гнев — за вихрь эмоций, что вырвались наружу. Доказательств у меня нет, лишь сердце, полное правды. Прошу лишь об одном: доверься мне, как ветер доверяет небу. — он все еще шмыгал носом, и голос предательски дрожал после пролитых слез.

Ли Шуи лишь в миг посмотрел ему в глаза и, взяв в руки чашку, он сжал ее и лишь потом отпил чай, опустошив чашку.

— Еще кое-что, — добавил Ли Шуи. Цзин Вичэнь насторожился, словно был готов принять очередной удар, будь это колкие слова или кулак. — Ты говорил, что моя семья будет в безопасности. Если бы я тогда отказал, ты бы сделал что-то с ними и со мной? — Ли Шуи еще был на грани срыва, но держался. Но глаза... глаза — зеркало души, и, смотря в них, можно было понять то, что не узнаешь через разговоры.

— Нет! Хоть и во дворце твердят, что я тиран, я не зверь, чтобы совершать такой поступок. — Он продолжал тереть лицо, пока глаза не покраснели, и, стараясь сохранять спокойствие, ненавязчиво продолжил говорить. — Времени на троне прошло немного, а число смененных мною лекарей давно превысило десяток. Все они исчезали таинственным образом. Одни оставляли письма о том, что сбежали, другие же, обеспокоенные о своей семье, просились домой, я их, конечно же, отпускал, но позже вечером приходила весть о том, что лекарь и его семья погибли в странных условиях... — он невольно выдохнул и поднял взгляд.

Услышанное прожгло его уши, это было самое худшее, что он мог услышать. Уж лучше бы Император оказался тираном, чем дворцовые интриги и тайна, связанная с лекарями. Гнев Ли Шуи сменился страхом, он начал наматывать круги, нервно прижав кулак к губам. Он бормотал что-то несвязанное себе под нос.

— Почему ты раньше не сказал!? Я уже тут два дня, а я им даже письма не написал... Кошмар-кошмар! — затараторил он.

— Шисюн-Шисюн! — Цзин Вичэнь тут же усадил его на место и, размахивая руками вверх и вниз, хотел успокоить его. — Поэтому я и предоставил твоей семье полную защиту. Их охраняют мои самые лучшие воины и полностью повинуются им. Мой императорский приказ! — заявил он.

Но Ли Шуи никак не успокоится. Он ушел в себя, руки нервно дрожали, сжимая ткань. Глаза метались по комнате, а разум так и думал о самом худшем исходе.

— Если ты так волнуешься, напиши письмо сейчас. А мой императорский гонец в сию минуту отправится в путь.

Его словно вытащили из глубины моря, а это предложение заманило его. Он вскочил и начал искать очередную чистую бумагу. Макнул кисть в чернилу, и когда уже был должен начать письмо, он замер, так и не оставив ни одной линии на бумаге. Лист бумаги пронзила тёмная капля чернил.

— Что случилось? — Цзин Вичэнь наклонился, пытаясь разглядеть его лицо.

— Я... не знаю, что писать, — замешкавшись, он поднял взгляд, словно изыскивая идеи для письма, которую он должен написать.

— А что сложного? Напиши, что у тебя все хорошо, что ты теперь лекарь во дворце. И, конечно, о том, что я, точнее, император, благосклонно относится к тебе и к твоей семье. Чтобы зря не беспокоились, — улыбнувшись, он присел рядом.

— Так и напишу...

Очередной раз макнув кисть в чернилу, он убрал излишки о края чернильницы и плавными движениями расписывал на бумаге.

Дорогие отец, мать и сестра.

С поклоном спешу сообщить вам, что благополучно добрался до дворца. Сегодня мой второй день здесь, и, к счастью, всё идёт спокойно.
Мне выделили комнату. Я начал осваиваться и уже помог с одним назначением. Пока всё в новинку — многое отличается от того, к чему я привык, — но обращаются со мной хорошо.
Император отозвался с благосклонностью к вам и ко мне. Прошу, не тревожьтесь. Я в безопасности. Пока не знаю, когда смогу снова написать, но при первой возможности обязательно сообщу, как идут дела.
Пусть дом будет тёплым, пусть ночи проходят спокойно, а дни — без лишних забот.
С любовью и уважением, Ли Шуи.

Убрав кисть в сторону, он еще несколько раз прочитал письмо, и на лице появилась улыбка. Размышление прервало холодное касание. Цзин Вичэнь, сидевший рядом, коснулся его губ двумя пальцами. Его руки слегка дрожали, и он так же аккуратно их убрал, когда Ли Шуи удивленно повернул голову.

— И что это было?

— У тебя были остатки еды на губах, — усмехнувшись, он встал с места. — Если письмо высохло, отдай мне, я передам.

— Да-да, щас... — чернила на бумаге еще были влажными, Ли Шуи начал размахивать руками, дуть, лишь бы та скорее высохла. Чем быстрее дойдет письмо, тем скорее ему будет спокойнее.

Смотря на спешку Ли Шуи, Цзин Вичэнь присоединился и начал ему помогать. Со стороны они выглядели как птенцы, которые пытаются взлететь. И обоим это показалось забавным, и сквозь тишину проскользнул смех.

Когда чернила высохли, он свернул ее и связал ниткой. Цзин Вичэнь, взяв в руки, направился к двери. В последнюю минуту, повернувшись, сказал:

— Спокойной ночи, Шисюн. — и очередной раз улыбнулся.

— Спокойной, — кратко ответил он. После его слов дверь захлопнулась.

Ли Шуи уселся на стул, вдыхая. Веселье закончилось, он должен был снова взяться за дело. Единственное, что радовало, то, что он получил ответы на вопросы, даже если сквозь чужие слезы. Доверяет ли он ему полностью? Вряд ли... Но надеется, что все это правда. Услышанные слащавые слова сквозь дрожащий голос, пролитые слезы — это признаки правды, вырвавшиеся из глубины души? Или лишь попытка замять все это? Он бы снова ушел в свои мысли, если бы не хрип, нарушающий тишину.

— Учитель Чжао! — он уже взял ткань, чтобы вытереть кровь. Но мужчина лишь покашлял, без сопровождающего кровяного сгустка. — Смотрю, настой помог вам, — выразился он кратко, восхваляя себя за правильно подобранный травяной настой.

— Именно, — ответил мужчина слабым голосом. С момента встречи он впервые заговорил без осложнений. До этого кашель, перемешанный с кровью, мешал ему сказать хоть одно слово.

— Какое счастье! У вас хватило сил заговорить, — Ли Шуи принес стул и присел рядом. — Наконец-то я могу спросить о вашем самочувствии, чтобы лечение было эффективнее.

— Спрашивай, дитя, что хочешь узнать? — глаза мужчины отражали доброту. Даже в такой сложный момент он был спокоен и добр по отношению к нему.

— Что вы чувствовали перед тем, как упасть в обморок? И какие были последующие симптомы? Это нужно для точного исследования! — Болезнь – дело тонкое. Но Ли Шуи любил разгадывать тайны человеческого организма, и узнавать все больше и больше о нем можно только на практике.

— Вначале все было хорошо. Я направлялся в зал учения и самосовершенствования, и в какой-то момент я почувствовал, как не могу стоять на своих ногах. Руки и ноги онемели, и обессиленно упал. Думал, пройдет, или кто-то поможет встать, но слабость переросла в боль в груди. Я кашлял, и кровь словно царапала все изнутри. Я честно скажу, испугался, не такой смерти я ждал. Это все, что я могу сказать, дитя мое, — Чжао Цзинсю потянул руки и легкими движениями пару раз хлопнул по тыльной стороне руки Ли Шуи.

— Это уже многое говорит. Спасибо за честность, — Ли Шуи встал с места и поклонился. Несмотря на ситуацию, это был взрослый человек. Даже если прикован к постели, он достоин уважения.

Направившись к столу, он зажег новую свечу, прежняя уже растаяла и была непригодна для использования. Взяв еще пару книг и свитков, он начал тихо листать страницы, чтобы не нарушать покой больного.

— Хорошенько вы тут повздорили, конечно. Подслушивать плохо, но простите за мой грех, ненароком подслушал, — со стола он видел, как Чжао Цзинсю слабо улыбнулся, смотря в потолок.

— Ничего страшного, мы были шумными и помешали вам. Наверное, весь дворец слышал наши перепалки, — ему стало стыдно, вроде отпустил ситуацию, но тогда он даже не задумался о том, что в комнате есть посторонний.

— Даже после такой ссоры вы услышали друг друга. А видеть, как часто улыбается Его Величество рядом с тобой, меня удивило больше всего, — он томно выдохнул, будто пытаясь набраться сил, чтобы продолжить, — не думаю, что он бы относился к другим как к тебе. Я смотрю, вы подружились.

— Ой, да что вы, какая там дружба, — Ли Шуи нервно заулыбался. Эти слова странновато щекочут живот. Необъяснимо приятно и смешно.

— Все же видно, как он старается для тебя. Не отталкивай юношу в попытках подружиться с тобой. Я же ведь его учитель. Ни мне ли знать, как он относится к другим, — мужчина отвернулся, лег к нему спиной. Дальше не продолжая разговор, будто хотел, чтобы Ли Шуи сам размышлял над этим.

Ли Шуи хотел бы задать вопрос, распросить, но кажется, Чжао Цзинсю устал, и просто не стал этого делать. Продолжая листать страницы, в голове вспыхнула мысль.

«Все время пытался подружиться? А я считал его назойливым... Он ведь император, везде надо быть начеку, а он слишком юный для этого. Слишком большая ноша даже для него. Возможно, захотел простого человеческого счастья как друг, — взгляд его смягчился. Вспоминая все проведенные моменты с ним, он правда заметил, как он пытался поладить с ним. Казалось, был готов простить, но в мыслях вновь вспыхнул тот момент, и его лицо тут же омрачило недоверием. — Очнись! Ты ведь помнишь, что он сделал... Не ведись на такой дешевый трюк, — выругавшись, он заставил себя прийти в себя.»

***

Серое небо нависло над вершинами гор, словно тяжелое шелковое покрывало, разрисованное гневом Небес. Из-за резных оконных рам, украшенных нефритовыми вставками, было видно, как природа была не благосклонна. Дождь лился яростно и уверенно, будто древние духи природы вернулись, чтобы напомнить о своём присутствии. Внутри зала, за тяжёлыми занавесями из изумрудного и золотого шелка, воздух наполнился свежестью. Где-то вдали загремел гром — низкий, тяжёлый, будто кто-то сдвинул трон Небесного Императора. Звук покатился по горам, откликаясь эхом в колоннах дворца, заставляя тонкие фарфоровые сосуды дрожать на полках. Лужи отражали силуэты драконов, вырезанных на карнизах, словно и они встревоженно вглядывались в небо. А в покоях, где звучали шаги наложниц и дыхание императора, дождь звучал как древняя музыка, ритм которой знали только те, кто рождён под стук барабанов грома и капель на черепице.

Цзин Вичэнь уверенно прошел мимо слуг, склонившихся в почтительном поклоне, чувствуя, как разносится шушуканья сзади него. Да, он плакал. Да, глаза и нос были красными, и он даже толком не пришел в себя, но он держал лицо как мог.

Он метался из зала в зал, пытаясь найти Императорского гонца сам, и лицо его не было дружелюбным. Слуги зашептались, и один из них все же неуверенно подошел. Поклонившись в почтительном поклоне, он сказал:

— Его Величество, вас что-то беспокоит? — спросил слуга, не поднимая взгляд.

— А что, не видно?! — раздраженно ответил он, и загремел гром в такт его голоса. — Где носить этого гонца! Почему он не в положенном месте?

— Приносим извинения! Мы... тут же найдем его, — сказал слуга и начал торопливо кланяться, и другие слуги разбежались, чтобы найти гонца.

В сию минуту перед ним пристал гонец. Он тут же впечатался лбом в пол, принося извинения.

— Его Величество, приношу свои искренние извинения!

Казалось, взгляд, прожигающий насквозь, сейчас может сжечь дворец вместе с этим гонцом. Держа лицо, он протянул письмо.

— Отнеси письмо в семью Ли, — сказал холодным тоном, — немедля! — и вырвался приказной тон.

Гонец протянул две руки к нему, раскрыв ладони, так и не вставая с колен и не поднимая взгляд на бушующий шторм перед ним.

— Может... завтра? Погода сегодня явно не в духе, боги разгневаны...

— Что я сказал? Повтори!

— «Отнеси письмо в семью Ли немедля» — повторил слуга едва слышным голосом.

— Сам ответил на свой вопрос. А теперь с глаз долой, отправляйся в путь, — одна рука сжалась под рукавом, и второй рукой жестом разрешил гонцу встать.

Гонец больше не проронил ни слова, он встал и, поклонившись, ушел. Цзин Вичэнь некоторое время не уходил и, услышав хлопок тяжелой двери, выдохнул.

— Ваше Величество, — послышался голос среди толпы. Голос Советника Цян.

Обернувшись, Цзин Вичэнь смягчился. И в голосе, и в лице.

— Как себя чувствуете? Выглядите неважно, — и, подойдя к нему, мужчина поклонился.

— Все в порядке. А вы с какой целью? Вас что-то беспокоит?

— Нет... точнее да, — советник прочистил горло, — я по поводу отправленных семи солдат в семью Ли.

— А что такого? Тебе ведь известно, что случилось с теми лекарями.

— Я знаю... но вам не кажется, что семь слишком много для простой семьи лекаря? Вы отправили лучших солдат для защиты какой-то семьи. Народ будет негодовать, и появятся слухи...

— Мне плевать, — ответил Цзин, и, прятая руки в рукава, добавил, — от отсутствия семи солдат империя не падет. Тем более это не просто семья лекарей. А люди, прославившиеся своими знаниями в медицине в нашей империи Цин, и еще в трех государствах: Шанъюй, Яншэн и Байфэн. Не тебе ли об этом знать лучше всех? — вопросительно склонил голову в сторону.

— Да, Ваше Величество, вы правы, — Советник Цян поклонился и позже добавил, — разрешите уйти.

— Разрешаю, — и Советник Цян ушел, теряясь в толпе слуг.

Цзин Вичэнь опустил взгляд на свои пальцы — те самые, что когда-то коснулись чужих губ. Легкое прикосновение к уголку губ, нежнее лепестка, тоньше дыхания. Он не смел тогда ни задержать руку, ни заглянуть в глаза — и все же сердце в тот миг закричало. В памяти вспыхнул тот миг — короткий, но вечный — когда он, сам не веря себе, позволил себе это касание. Легкое, как ветер. Желанное, как сон.

Теперь, оставаясь наедине с воспоминанием, он сжал те два пальца, будто удерживал в них ускользающую теплоту. Осторожно, почти благоговейно, поднес их к собственным губам. Тонкое касание — и все внутри сжалось. Как будто это был поцелуй. Их первый. Непрямой, запретный, дрожащий от неуверенности.
Смущение вспыхнуло на его лице. Он закрыл глаза.

— Глупо, — прошептал он и отнял пальцы.

Он лишь поднял взгляд — и в тот же миг в голову ударила острая боль, точно как стрела, пущенная без предупреждения. Лицо исказилось, глаза инстинктивно зажмурились, а ладонь метнулась ко лбу, будто могла удержать расползающуюся трещину боли.

— Мне стоит отдохнуть, — сказал он сам себе или... еще кому-то.

***

Ли Шуи осторожно отложил пустую чашу с отваром. Чжао Цзинсю мог суетиться, дрожать и томно вздыхать, и наконец дыхание стало ровным, жар отступил.

Ли Шуи вытер лоб, испачканный потом, и уже хотел выйти во двор, когда за дверью послышались торопливые шаги и дверь в лечебницу распахнулась.

— Ли Дафу! — вбежал слуга, лицо побледневшее. — В восточном крыле... еще двое. С такими же симптомами.

Ли Шуи замер. Он медленно поднял взгляд на бледное лицо Чжао Цзинсю и понял — это была не просто редкая лихорадка.

«Это лишь начало.»