- 6 -
Вопреки своему желанию спать до обеда, пока Чонгук будет радоваться своей комнате, Джин ставит будильник на раннюю рань, чтобы в полной мере насладиться с утра воплями разъярённого парня. Ким аж глаза жмурит от предвкушения. Едва телефон пиликает, Сокджин тут же спешит на второй этаж, ещё у подножия лестницы услышав отборную брань. Улыбка сама собой появляется на невыспавшемся лице, всё-таки, так приятно Джину не было уже давно.
— Ты что там орёшь? — погромче спрашивает парень, подойдя ближе к комнате Чона и постучав легонько в дверь.
— О, явился! Я знаю, что это из-за тебя дверь не открывается.
— Причём здесь я? — прикидывается невинной овечкой Джин.
— Вот только не надо из меня идиота делать! — с новыми силами орет хозяин дома. — Эта сраная пена торчит у меня изо всех щелей!
— Зачем же ты в свои щели пену-то засунул? — откровенно насмехается Сокджин, представляя перекошенное от ярости лицо Чона.
— Послушай ты, Ким Сокджин! — зловеще занижает голос Чонгук. — На твоём…
— Ты забыл приставку «Ваше Величество».
— … месте, — парень даже не обращает внимания, что его перебили, — я бы по-быстрому собрал манатки и свалил отсюда. В противном случае, когда я выберусь, тебе несдобровать.
— Ага, — Сокджин лениво потягивается, — сначала выберись. А я пока пойду поем, позависаю в интернете. Ох, сколько дел мне предстоит переделать.
— Давай-давай, строй планы. Только запомни, что я тебя не заставлю ждать.
***
Конечно Сокджин прекрасно понимает, что Чонгук очень скоро откроет злосчастную дверь, и тогда он сам себе не позавидует. Но пока он спокойно наслаждается вчерашним ужином, традиционно разбив тарелку, даже не начиная её мыть. Обнаружив в шкафу растворимый кофе, Джин заливает его горячей водой, но выпить так и не может. Чувствительные рецепторы, привыкшие только к высококачественным свежемолотым зёрнам, не позволяют над собой изгаляться.
Выйдя на крыльцо, Сокджин неожиданно для себя делает вывод, что в такой рани есть свои плюсы. Воздух чище и прохладнее, свежий ветерок, даже комаров нет, тогда, как ближе к вечеру и спреи почти не спасают от них. Поглядев на телефон, Джин откладывает его в сторону. Он уже несколько дней не заходит в соцсети, не звонит друзьям и братьям. Странно, но парень даже и не вспоминает особо никого, некогда было. Положив руки на колени ладонями вверх, Сокджин принимается разглядывать их, отмечая про себя с усмешкой, что его мастер по маникюру в обморок грохнется при виде обломанных ногтей и заусениц. Вот тебе и самые идеальные из идеальных. Красные мозоли под пальцами, мелкие занозы и болячка от большой, — всё это украшает несчастные руки. Но ничего, скоро неделя закончится, и Джин сможет, наконец, уехать домой и забыть этого Чонгука с его деревней, как страшный сон.
— Ким Сокджин!
Ну конечно, помяни чёрта, и он тут же появится. Сокджин поднимается на ноги и сам шагает обратно в дом, задницей чувствуя, что наказание не заставит себя долго ждать, так лучше он сработает на опережение. Как говорится, лучшая защита — это нападение. Завидев Чонгука в гостиной и надеясь на свой единственный способ воздействия на него, Джин моментально стягивает с себя футболку и принимается развязывать шнуровку на штанах.
— В душ хочу сходить, — поясняет он, когда Чон вытаращивается на него ошалевшим взглядом. — Если хочешь, то можешь мне спинку потереть, — добавляет Ким, понимая, что играет с огнём. С очень опасным огнём. Это не искра, это целое пламя, что вырывается из пасти дракона. Нет, Чонгук сейчас и есть тот самый огнедышащий дракон.
Чон сжимает кулаки до побеления костяшек и реально дышит, как дракон. Кажется, даже глаза наливаются кровью. Ещё немного, и его затрясёт в приступе гнева. Не то, чтобы Сокджину страшно, но неприятный холодок по спине всё-таки пробегается. Он, не отворачиваясь от Чонгука, испускающего волны опасности, ослабляет завязки и снимает штаны, оставаясь только в нижнем белье. Не спеша, Джин проходит мимо парня в сторону ванной комнаты.
— Я полотенце забыл, — кричит он уже из коридора. — Ты не мог бы мне его принести… Чонгук-а?
А Чонгук стоит и старается не потерять связь с мозгом. Он два часа, с помощью ножниц и деревянной линейки, прорывал себе путь наружу. Он два часа взращивал в себе хладнокровного убийцу, который, выбравшись из западни, свернёт шею богатенькому засранцу без сожаления и в выкопанной им же вчера траншее похоронит.
И что? Что происходит?
Чон задает себе этот вопрос уже в сотый раз и скрежещет зубами. Этот пафосный мажор просто берет и раздевается, а у Чонгука внутренний убийца превращается в подтаявшее мороженое, шарик которого, того и гляди, упадёт с вафельного рожка. Почему голый Сокджин на него так действует? Почему вместо удушающих объятий с его длинной шеей, возникает желание эту самую шею погладить и… облизать? Бред. Ладно, побить его Чонгук точно не сможет, но проучить надо, иначе этот гостенёк, вконец, обнаглеет.
Моется Джин долго и тщательно, отсрочивая момент истины, когда всё-таки придётся столкнуться со злым Чонгуком. Парень полон уверенности, что от скорой расправы его спасло только раздевание, да ещё это ненавистное имя, произнесённое вслух. Ужас. Как только язык у Джина повернулся? Тяни, не тяни, но бесконечно находиться в душе невозможно. Сняв полотенце с ручки с обратной стороны дверей, Сокджин, не торопясь сушит им волосы, оборачивает махровую ткань вокруг бёдер и, набравшись смелости, в таком виде возвращается в гостиную.
— Я смотрю, ты не из стеснительных, — замечает вслух Чонгук, что так никуда и не ушёл, и наблюдает сейчас прелюбопытнейшую картину.
— А чего мне стесняться? Я знаю, что прекрасно выгляжу. К тому же, мы с тобой оба парни, — на последнем слове полотенце слетает вниз, обнажая подтянутые ягодицы. Обзор со спины просто сногсшибающий, и Чон давится вздохом, когда Сокджин немного нагибается, чтобы надеть трусы.
Нервная система дает сбой, и у Чона дергается глаз. Он подскакивает, как ошпаренный, и пулей вылетает на улицу.
— Слабак, — выносит вердикт Джин, продолжая не спеша одеваться. — Интересно, каким бы соловьём ты запел, повернись я к тебе лицом?
***
Сегодня Джин может зачислить очко победы в свою пользу. Чонгук весь день старается обходить его стороной, изредка косясь, пока Ким не смотрит на него. Ха! Не смотрит. Каждый взгляд, каждый вздох Джин подмечает и уже может ориентироваться, с какой подоплёкой этот самый взгляд на него устремлён. Чаще всего с опаской, особенно, когда Джин находится совсем рядом, иногда с любопытством или же изучающе. Что ж, пусть смотрит, Сокджин ведь не может запретить Чонгуку открывать глаза.
Целый день Ким выполняет мелкие поручения, не изменяя себе и косяча на каждом шагу. Они перетаскивают готовые доски ближе к веранде, натягивают сетки от летающих насекомых на окна, разматывают шланг на огороде, готовя его к вечернему поливу. В выкопанной траншее Чонгук прокладывает новую трубу, подключая её к общему водопроводу, поэтому задача номер один для Джина на следующий день заключается в том, чтобы эту траншею засыпать обратно землёй.
— Какого чёрта я таскал грёбаную землю через весь двор вчера, если завтра мне надо будет таскать её обратно? — справедливо возмущается Сокджин.
— Чтобы жизнь малиной не казалась, — просто отвечает Чонгук. — И вообще, Ваше Величество, где ты так ругаться научился? В своём институте для благородных девиц?
— Пошёл к чёрту!
— Сам иди! Иди в сарай и принеси оттуда плоскую отвёртку, надо хомут затянуть потуже на трубе.
Джин с мыслями, как же выглядит нужная ему отвёртка, копается в различных инструментах, коих здесь превеликое множество. Перебирая разнообразные предметы, он удивляется их форме и даже представить не может, для чего они нужны. Наконец, на глаза попадается коробка, в которой целый набор отвёрток. Отлично, пусть Чонгук сам выбирает какая из них плоская, а какая выпуклая. Прикрыв крышку коробки, Сокджин хочет уже выйти из сарая, но внезапно дверь перед его носом захлопывается, а снаружи слышится возня.
— Посидишь пока тут, Ваше Величество, — торжественно объявляет Чонгук.
— Как-то не оригинально мстишь, — отвечает Джин, напустив в голос как можно больше равнодушных ноток и устраиваясь на колченогий табурет, что так кстати стоит в уголке. — Посижу здесь с удовольствием, зато тебя лишний раз видеть не буду.
— Ага, посиди, — радостно говорит Чон, продолжая чем-то брякать возле дверей, — я посмотрю на твой спокойный отдых, когда к вечеру твою одинокую компанию разбавят мышки.
— М-м-мышки?.. — блеет Ким после небольшой паузы.
— Они самые. Знаешь, такие серенькие, глазки-бусинки, а уж прожорливые сволочи, ужас просто. Пару куриц могут спокойно прикончить за раз.
— А-а-а-а!!! Выпусти меня отсюда! — Джин срывается на крик и со всей силы тарабанит в дверь руками. — Выпусти! Выпусти! Придурок!
— Не-а, ты ещё не успел от меня отдохнуть.
— Выпусти! Они уже здесь! Они меня сейчас съедят! Чонгук, выпусти! Открой, Чонгук! А-а-а-а!
Чон заметно нервничает, когда вопли Джина переходят в ультразвук. Немного посомневавшись, он выбивает ногой палку, которой подпёр ручку, и распахивает дверь. Сокджин, всё это время стучащий по деревянной преграде, практически наваливается на парня. Джина трясет, и Чон пугается не на шутку.
— Сокджин, послушай меня, всё хорошо, — он обхватывает руками лицо Кима и, поймав его испуганный взгляд, принимается успокаивать, чётко проговаривая каждое слово: — Видишь, ты больше не в сарае, нет никаких мышей.
— Нет, они там, я их слышал, — хватается Джин за рубашку Чона.
— Успокойся, их там правда нет. А если и придут, то я же рядом буду.
— А ночью, если они в дом придут? Можно я с тобой сегодня посплю?
— Э-э… Нет, поверь мне и не бойся. Всё хорошо.
— Было бы ещё лучше, если бы ты не был таким придурком, — внезапно совершенно спокойным тоном произносит Джин. — Руки свои от меня убери.
Чонгук опешивает и отстраняется от парня, на лице которого нет ни одного признака недавней истерики. Тот возвращается в сарай и выносит оттуда коробку с отвёртками, вкладывая её в руки Гука.
— Ты точно придурок, — Сокджин указательным пальцем приподнимает чужой подбородок, тем самым прикрывая рот. — Раз считаешь, что я настолько тупой и не знаю, что из себя представляют мыши. Ну, чего замер?
— Ты прикидывался? Да я из-за тебя чуть сердечный приступ не получил!
— А ты что хотел? На войне все средства хороши.
— Разве у нас война? Я думал просто отстаивание своих интересов.
— Хм, названия разные, но сути это не меняет. И вообще, надоело работать. Мне кажется, что я уже отпахал, как минимум, на три извинения. Так что будь любезен, не беспокой меня до ужина.
Оставшийся вечер проходит в тишине. Напряжение, витавшее в воздухе, подгоняет парней скорее покончить с едой и разойтись в разные комнаты. Чонгук быстро поднимается на второй этаж, даже не заикнувшись, как обычно, о посуде. А Джин, расстилая футон в гостиной, впервые задумывается, что (может быть?) он был не прав сегодня.
***
Следующим утром Сокджин просыпается сам. Без странных звуков, без будильника, без Чонгука с холодной водой. Его сознание будто включается по щелчку пальцев. За окном пасмурно, о металлический карниз разбиваются капли дождя. В доме прохладно и неуютно. Нет никакого желания вставать, но сильно хочется пить. Джин, накидывая одеяло на плечи, поднимается с пригретого места и плётется на кухню, где у плиты суетится Чонгук и, судя по запаху, пытается спасти пригоревший завтрак. Прям уже в славную традицию перерастают эти их утренние встречи на кухне.
— На улице дождь идёт. Не выходи из дома без необходимости.
— Хорошо.
— После завтрака я уеду ненадолго. Нужны сезонные работники, а в соседней деревне много желающих. Поеду договариваться. Побудешь один?
— Да, конечно.
На этом разговор сам себя исчерпывает, и Сокджин, отказавшись составить компанию за столом, топает обратно на своё спальное место. Завернувшись в одеяло с головой, он перед тем как заснуть, чувствует, как что-то лёгкое опускается на него. От мелькнувшей догадки, что это Чон проявил заботу и укрыл его ещё одним одеялом, в животе внезапно теплеет. А может, это просто от двойного слоя синтепона теплеет.
***
После второго захода на сон, Сокджин эмоционально становится гораздо спокойнее. Вчерашние раздумья о своём поведении уже кажутся глупостью. Да и на чувства Чона ему совершенно плевать, поэтому стоит ли заморачиваться над тем, что происходит между ними?
Дождь так и не прекратился, затягивая всё вокруг серостью и унылостью. Следуя совету Чона, Джин из дома не выходит и полдня проводит на диване, общаясь с друзьями в общем чате. Про свое приключение рассказывать пока не хочется, поэтому он активно интересуется делами парней. Закрыв чат, Ким хочет уже позвонить кому-нибудь из братьев, как в гостиную входит Чонгук. Молча он переставляет столик к дивану, приносит из коридора два пакета и водружает их сверху. Сам же, похлопав Сокджина по ноге, намекая чтобы тот сдвинулся, усаживается рядом.
— Старая добрая пьянка? — Джин не удерживается и заглядывает в ближайший пакет, обнаруживая там алкогольное разнообразие.
— А ты против?
— Наверно всю свою зарплату официанта спустил на это? — во втором пакете обнаруживаются закуски. — О, ну чтобы ты и без рамёна.
— Деньги я ещё заработаю, а возможности выпить с тобой у меня больше не будет.
— Зачем тебе вообще со мной пить?
— Да вот подумал, что может на пьяную голову смогу понять тебя.
— Ну раз для тебя это жизненно необходимо, то можно и выпить. Иди пока свою лапшу вари, а я на стол накрою.
***
Посиделки растягиваются до позднего вечера. Темы для разговора так и не находится, да и само молчание, кажется, не отягощает парней. Стопки с завидным постоянством наполняются, а затем пустые стукаются дном о столешницу. Закуски периодически заканчиваются, вынуждая идти на кухню и восполнять запасы. В комнате постепенно становится душно, может, из-за закрытого окна, а может, от повышенного содержания алкоголя в крови.
— Ну что, смог меня понять? — первый не выдерживает Сокджин, поднимаясь с дивана и распахивая настежь окно. Ветер, ворвавшийся с улицы, вносит добрую порцию свежего воздуха вперемешку с каплями дождя. Ким растирает попавшую на лицо влагу и вдыхает полной грудью.
— Нет. Наоборот, сейчас ты мне кажешься ещё более непонятным.
— Сочувствую, — Джин возвращается к столу. — Вот скажи, Чонгук, почему ты так на меня взъелся? Разве тебе ни разу не грубили, когда ты прислуживал? Ни разу не указывали на твоё место?
— Конечно указывали, — быстро соглашается Чон. — Но и ситуации были другие. В нашем же случае именно ты был не прав, к тому же смотрел на меня, как на какое-то ничтожество.
— Тебе же предложили денежную компенсацию, зачем отказался?
— Ким Сокджин был бы не Ким Сокджином, если бы сейчас не упомянул про деньги, — театрально произносит Чонгук, подняв руки вверх. — Ты вообще в курсе, что люди не измеряют всё в деньгах? Что есть такие чувства, как гордость, самоуважение? Мне бы твои бумажки поперёк горла встали, ведь ты унизил меня как человека, втоптав в грязь по самую макушку. Хотелось тогда встряхнуть тебя как следует и заставить забрать свои слова обратно.
— Я их даже сейчас не заберу.
— А я и не сомневаюсь в этом. Вначале думал, поживёшь тут недельку, я с тебя лоск сниму, спесь собью. Дожму, так сказать, и всё равно заставлю извиниться. Но что-то пошло не так, — Чон неосознанно смотрит на ключицы Джина. — Ты оказался куда избалованнее и упрямее, чем я ожидал. Попортил не только мои нервы, но и некоторое имущество.
— Я бы предложил заплатить за материальные потери, но ты ведь откажешься, — Сокджин реагирует на взгляд Чона и ловит себя на мысли, что хочет теперь поддразнить парня. — К тому же, у тебя такое фермерское хозяйство, думаю, ты не сильно обеднеешь от причинённого мной вреда.
— А кто тебе сказал, что это всё моё? — усмехается Чонгук, складывая руки на груди и наслаждаясь вытянутым от удивления лицом Джина. — Всё это принадлежит моему дяде, который сейчас, к сожалению, лежит в больнице. Я же по его просьбе только присматриваю за домом, устраняю возникшие проблемы и выполняю текущие дела. Я всегда помогаю ему, когда у меня есть свободное время, а он мне платит. Так что ты ошибся с выводами.
— Ты меня обманул!
— Ни разу. Ты не спрашивал, а я просто не рассказывал.
— Отлично, значит, я перебил почти всю посуду, порезал шланг, испортил дверь в доме совершенно незнакомого мне человека, — Сокджин от возмущения краснеет и прикладывает ладони к своим щекам. — Ты всё-таки заставил меня почувствовать себя засранцем. Надо ещё выпить, чтобы переварить эту информацию.
Некоторое время они снова молчат. За окном сгущаются сумерки, а в головах — алкогольный туман. Чонгук уже даже не пытается отвести глаза от открытой части груди Сокджина, а тот бесстыдно подогревает воображение, расстёгивая на рубашке ещё две пуговицы. Джин видит, как дёргается кадык его визави, и идет в открытое наступление. Устроившись поудобнее на диване, он кладет ноги на бедра Чона, чувствуя, как парень каменеет от напряжения. Никакой неловкости Ким не испытывает, наоборот, ему интересно, насколько далеко он сам сможет зайти и насколько это позволит сделать Чонгук.
— Скажи, у тебя есть кто-нибудь? — Сокджин смотрит на парня сквозь прикрытые веки, а тот в очередной раз сглатывает.
— Н-нет, сейчас нет.
— Даже не представляю каково быть твоей парой, — Джин носком правой ноги проводит по бедру Чонгука, отчего тот делает резкий вдох, — ты всегда всё пытаешься держать под контролем, а в постели, наверно, настоящий доминант.
Внутренний голос твердит Сокджину, что он ступает на зыбучие пески, но чувство эйфории берет верх, а желание довести Чонгука до края, проверить его выдержку и собственные силы, буквально бьет фонтаном. Эта игра в соблазнителя завлекла Джина ещё в тот момент, когда он понял, какое влияние может оказывать на Чона, который сам так и напрашивался. Внимательный изучающий взгляд, ласкающий кожу Джина, наводит на мысль о превосходстве над Чонгуком. И сейчас, откровенно заигрывая с ним, Ким пытается угадать, насколько же хватит парня.
— А ты хочешь проверить это? — внезапный выпад вперёд, и Сокджин, притянутый за талию, оказывается под Чонгуком. Его ноги раздвинуты, а своим пахом он чувствует чужое напряжение. Кажется, сейчас Ким начинает проваливаться в пески.
— А ты решил это доказать?
— Что же ты за язва такая?
— А ты деревенщина.
— Не боишься замараться о деревенщину?
— Я в любой момент могу принять душ.
— Это значит «да»?
— Это означает «ты сейчас бесконечно тупишь, Чон Чонгук».
Чонгук, расценивая ответ как зелёный свет, совсем не торопится что-либо делать. Он наслаждается видом, тяжёлым дыханием, покрасневшими щеками. Проведя большим пальцем по полным губам, Чон давит на нижнюю, размазывая по ней слюну. Блестящая, так и манит. Оттягивая момент, Чонгук проводит пальцем ниже, останавливаясь на ярёмной ямке, оглаживает выпирающие концы ключиц вокруг неё.
— Если я попрошу тебя первым поцеловать меня, ты сделаешь это? — голос Чона напряжённый, как и его взгляд.
— А сам-то как думаешь?
— Язва, — тихо выдыхает Чон, едва прикасаясь губами к чужим губам. Те подрагивают в нетерпении, но инициативу не проявляют. — Ну же, поцелуй меня. Пожалуйста.
Сокджин даже не успевает толком ничего сделать, только чуть приподнимает голову, ловя рот Чона. Но этого хватает, чтобы детонатор сработал и у Чонгука сорвало тормоза. Больше нет невинных прикосновений, лишь острое желание и голые нервы, что реагируют на малейшее движение. Поцелуй со вкусом соджу и острых приправ. Губы Джина горят, они распухают под натиском, с которым Чонгук их вылизывает. Он терзает каждую по отдельности и вместе, раскрывает их, скользя языком по нёбу. Мысль, что Джина засосало в песок уже по пояс, моментально исчезает, стоит Гуку рвануть рубашку на его груди, рассыпая оторвавшиеся пуговицы по полу. Втянув губами по очереди маленькие соски, Чонгук, наконец, слышит первый стон, что ещё больше распаляет желание гладить и выцеловывать нежную кожу. Касаться её языком куда приятнее, чем руками. Запах вкупе со вкусом заставляют чувствовать себя невменяемым. Жар, разлившийся в животе, требует скорейшей разрядки, но Чон мечтает сполна насладиться ласками, прежде чем удовлетворить столь сладкую потребность.
Пряжка ремня звякает, и Сокджин напрягается, чувствуя, как чужая рука проникает в расстёгнутую ширинку. Воображаемые зыбучие пески сдавливают его горло, и он понимает, что задыхается.
— Стой, подожди, — Джин пытается привлечь внимание Чона, но тот слишком занят, ставя засосы на животе. — Стой, говорю. Хватит!
— Что?
— Ты глухой? Я сказал, всё, хватит.
— Ты сейчас шутишь? — Чонгук недоумённо смотрит на Джина, пытаясь прочитать его эмоции.
— Похоже, что я шучу? Ты видишь на моём лице улыбку? — Сокджин пытаясь выбраться из-под Чонгука, который лишь сильнее прижимает его к дивану, упирается ногой в него и отталкивает со всех сил. — Всё. Эксперимент окончен. Я замарался.
— Я… Я — эксперимент?..
— А ты что думал? Что я дам трахнуть себя такому, как ты?
— Выбросить бы тебя сейчас ночью на улицу под дождь, — зло шипит Чонгук, склоняясь над лицом Джина. — Но, в отличие от тебя, у меня есть много разных человеческих качеств, и одно из них — жалость к таким, как ты, ущербным людям.
— Да что ты вообще обо мне знаешь? — в ответ кричит Сокджин. — Чем ты лучше меня? Тоже мне праведник, несущий добродетель. Что ж ты, весь такой правильный из себя, повесил на меня ярлык из-за одного поступка?
— В отличие от тебя, я не использую людей ради забавы. Решил разнообразить свои зажравшиеся будни за мой счёт? Жизнь, наполненная бестолковыми хождениями по магазинам и оскорблениями людей, что расходятся с тобой в социальном положении и взглядах, приелась? Отлично! Можешь считать, что твой эксперимент удался. Можешь поставить себе плюсик, Ким Сокджин! — на последних словах Чонгук подскакивает на ноги и резко разворачивается, с размаху опрокидывая стол и разнося всё, что стоит на нём, в разные стороны. Окатив Сокджина с головы до ног ненавидящим взглядом, он выскакивает из гостиной, стукнув кулаком по косяку, оставляя на деревянной поверхности следы крови.
Когда звуки шагов стихают, а дверь на втором этаже хлопает так, что грохот эхом отражается по всему дому, Сокджин садится ровнее и запахивает разорванную рубашку. Его знобит. Он встает и закрывает распахнутое им же ранее окно. Сил на то, чтобы раздеться нет, и Джин, вытащив одеяло и замотавшись в него, ложится на диван. Сон никак не идет. Сокджин снова и снова прокручивает в голове каждое слово, брошенное Чонгуком. Чувство вины остро режет глубоко под рёбрами, ведь он сам довёл Чона до такого бешеного состояния. Ради чего? Ради интереса? Чтобы потешить самолюбие? Но, как бы Киму не хочется это принимать, всё произошедшее ему самому понравилось. Чонгук был таким нежным, старался подарить как можно больше ласки именно Джину. Сейчас от чужих слов, почему-то, сильно больно, хотя раньше Сокджин просто бы посмеялся над ними. Даже уснув, его не отпускает, он несколько раз просыпается, чувствуя себя прескверно.
Утро наступает неожиданно быстро. Голова после пробуждения нещадно раскалывается, руки трясутся, а во рту сухо, как в пустыне. Вчерашние воспоминания шквальным ливнем обрушиваются на сознание, и Джин глухо стонет, но резкий стук прерывает его размышления.
— Собирай вещи, я отвезу тебя в город. Через полчаса жду в машине.