Глава IX.
Утро застало его в пути. Воздух был свеж, почти колюч от недосказанности ночи. Он шёл по пустым улицам, словно пробуждаясь шаг за шагом, всё ещё ощущая её запах на коже, её пальцы в волосах. Солнце только поднималось над крышами, отбрасывая длинные тени, как воспоминания, которые не отпускали.
Дверь скрипнула тише обычного — как будто и дом не решался нарушить тишину. Он вошёл, стараясь не шуметь, будто кто-то ещё спал, хотя знал — мать уже давно проснулась. Солнечные лучи заливали кухню мягким светом, в котором пылинки плавали, как в застывшем времени. Она сидела за столом с чашкой кофе, с той самой осанкой, в которой всегда было больше силы, чем тепла.
Она не подняла взгляда, не всплеснула руками, не бросилась с вопросами. Только перевернула страницу газеты.
— Ты не ночевал дома, — сказала она спокойно, без оценки, без упрёка.
Он не сразу ответил. Снял куртку, повесил её на спинку стула.
— Я был у знакомой, — проговорил тихо, глядя в пол.
Она отложила газету и посмотрела на него — пристально, точно, будто отмечая каждую деталь. Его футболка была чужая — слишком свободная. Волосы ещё пахли не их шампунем. А по ключице — тонкий, бледнеющий след.
Он почувствовал её взгляд и инстинктивно прикрыл ворот рукой.
— Она старше? — спросила мать.
Он кивнул.
— Немного. Лет так на десять, наверное...
— Ты с ума сошел?!
— Будь осторожен, Эрик, — сказала она после паузы. — Ты слишком долго молчал. И теперь говоришь слишком мало.
Он не спорил. Просто взял яблоко со стола и сел напротив. Комок подступал к горлу — не из-за слов, а из-за тишины, в которой они звучали. Из-за следов, что остались на нём. Из-за того, как легко он снова стал кем-то другим — рядом с ней, с Джей.
Он не знал, что это значит. Но знал: назад уже не вернуться.
Она позволила ему остаться.
Позволила быть собой.
И, пожалуй, это пугало больше всего. С этими мыслями, даже не переодеваясь в домашнее, он устроился на диване в гостиной и уснул.
***
Эрик вышел из дома, сжимая в пальцах телефон. Сообщение от Джей, как всегда, было лаконичным:
«Внизу. Быстро в машину. У нас дело.»
У обочины, словно тень, затаился чёрный автомобиль с матовыми стёклами. Музыка не играла — только тонкий шлейф её духов висел в воздухе, пробравшись сквозь приоткрытое окно. Он сел на переднее сиденье, не произнеся ни слова. Джей не обернулась — просто нажала на газ.
— Как спал? — спросила она сухо, почти деловито. Но угол её губ дрогнул, когда она краем глаза уловила алый след у него на ключице, чуть выглядывавший из-под расстёгнутого воротника.
— Мало, — ответил он, не утруждая себя притворством. Усталость в голосе смешалась с тихим, почти тайным довольством.
— Неудивительно. После трёх лет паузы ты решил наверстать всё сразу, — с усмешкой сказала она, вливаясь в поток на магистрали. — У нас встреча. С твоей новой клиенткой.
Он нахмурился:
— Уже?
— Она... странная, — проговорила Джей лениво, но в голосе проскользнуло что-то насторожённое. — Думаю, ты ей понравишься. Но сначала — в торговый центр. В том виде, как сейчас, ты не произведёшь нужного впечатления. Она любит порядок. А от тебя пахнет свободой и табаком.
Он усмехнулся, без тени обиды:
— Ревнуешь?
Она мельком посмотрела на него, прищурившись:
— Я слежу за твоим стилем, Эрик. Не за чувствами. Хотя... ты слишком красив, чтобы быть похожим на бездомного.
Он опустил стекло, выпуская дым в утреннюю прохладу. И впервые за долгое время — улыбнулся искренне.
Навстречу новой роли, новому имени, новому лицу. Но пока рядом была она — он ещё оставался собой. Пока что...
***
Торговый центр встретил их зеркальными витринами, искусственным светом и мягким гулом праздной суеты. Джей шагала впереди — уверенная, решительная, в чёрных очках, за которыми прятались мысли, которые лучше не слышать.
— Сегодня ты не выбираешь, — бросила она через плечо. — Я знаю, каким тебя хотят видеть.
Эрик молча шёл за ней, как за огнём во мраке, отмечая, как лёгкая ткань её пальто волнообразно движется при каждом шаге. Джей распахнула стеклянную дверь бутика, будто входила в свой кабинет.
— Кожа или кашемир? — спросила, не оборачиваясь, перебирая вещи.
— А кем ты хочешь, чтобы я был? — негромко отозвался он.
Она обернулась:
— Тем, кто умеет молчать, когда это выгодно. И говорить, когда нужно. И выглядеть так, чтобы захотелось слушать.
Он подошёл ближе:
— Это она так хочет... или ты?
Джей прищурилась, чуть склонив голову:
— Всё, что касается тебя, теперь касается и меня. Примерь это. — Она кинула ему на руки чёрную водолазку, чёрный пиджак, идеально скроенные брюки.
В примерочной он переодевался медленно, как будто сбрасывал старую кожу. Новая ткань ложилась на тело легко, скрывая улики прежней жизни — следы поцелуев, шрамы, укусы воспоминаний. Когда он вышел, зал будто замер. И на мгновение стало ясно: кем бы он ни был прежде — сейчас перед ними стоял новый человек.
Джей подошла, поправила ворот:
— Теперь ты — зеркало. Она увидит в тебе то, что захочет. Но запомни: мне зеркало не нужно.
Он склонился к её уху:
— А что нужно тебе?
— Тебя. Без чужих лиц, — прошептала она. — Но не сегодня...
Он кивнул, позволяя маске срастись с кожей.
В этот день он снова стал кем-то другим. Но только на время.
***
Вечерний Лос-Анджелес стонал в своей собственной жаре — вязкой, душной, будто сотканной из выхлопных газов, загустевшего парфюма и пыльного света витрин. Воздух казался жидким и тяжёлым, и стеклянные фасады небоскрёбов отражали не небо, а усталость прожитого дня.
Бар прятался в переулке, как тайна с привкусом рома. Изнутри тёк джаз, тугой и дымный, как кольца сигаретного дыма над бокалами. Женщины здесь шептали только по делу, а платья на них были не столько наряды, сколько намерения.
Эрик стоял в тени, чуть поодаль от сцены. На нём был новый пиджак, выданный Джей — прямой, строгий, почти как маска. Волосы приглажены, сигарета тлела в пальцах. И всё же — он чувствовал себя чужим. Как будто его впустили в кадр, но не дали сценария.
За кулисами было темно и тесно, пахло помадой и пеплом.
— Эрик, — прошипела Джей, возникшая из полумрака. — Камилла ждёт. Немедленно.
Он кивнул. Спокойно, почти вяло. Но внутри, где раньше сердце отбивало шаг строя, теперь оно било иначе — будто вспоминало собственное имя.
Он прошёл в приватную комнату. Тяжёлые бордовые шторы отсекали её от остального мира, как театральный занавес. Там царил прохладный сумрак, будто в этом углу здания был свой, отдельный климат.
Камилла сидела в кресле, перекинув ногу на ногу, как дама, читающая приговор. Узкое чёрное платье, короткие перчатки, волосы — ровное, лаковое каре, будто отмеренное по линейке. Она не встала. Даже не кивнула. Только бросила взгляд, обволакивающий и острый, как стилет.
Сигарета в её пальцах тлела лениво, но зловеще — как послание, написанное огнём.
— Ты не умеешь стоять, — сказала она холодно, словно уже скучала. — Спина у тебя, как у уличного мальчишки. Сбежавшего с заднего двора. Ты выглядишь как... подворотня.
Он не ответил. Иногда молчание — не отсутствие слов, а оружие.
— Если я решу, что ты мне интересен, — продолжила она, — ты станешь Риком. Рик родился в Баварии. Он знает вкус бордо. Говорит по-немецки. Не задаёт вопросов. Он не ноет. Он — идеален.
Ты можешь быть Риком. Или можешь исчезнуть.
Она поднялась. Её походка была неспешной, но в ней сквозила угроза, как в замедленном выстреле. Камилла подошла вплотную. Её лицо не дрогнуло, когда она резко метнула в него бокал. Стекло разбилось о стену с сухим треском. Брызги шампанского, как капли крови из светского преступления, стекали по обоям.
И тогда — нечто щёлкнуло внутри. Не боль, не страх. Смена кожи.
Он выпрямился. Плечи расправились. Грудь наполнилась воздухом.
А голос, не совсем его, сказал отчётливо, ровно, холодно:
— „Ich verstehe. Ich werde Ihnen gefallen."
(Я понял. Я вам понравлюсь.)
Камилла вскинула бровь. Губы едва заметно дрогнули в усмешке.
— Вот теперь, — медленно сказала она, — ты выглядишь так, будто со мной можно показаться в театре.
На стол лег чек. Конец сцены. Без эмоций. Без аплодисментов. Только результат.
Ночь он провёл в её апартаментах, где всё было чёрным, стеклянным, холодным — как сама Камилла. Ни намёка на уют. Ни одной фотографии. Только отражения.
Он не чувствовал себя живым.
Но Рик — чувствовал.
Это не было страстью. Это был контракт.
И он подписал его собой.