Глава V.
Месяцы холода.
С каждым днём Эрик становился тише.
Не спокойнее — нет. Тишина в нём была не про умиротворение, а про пустоту.
Он будто затянулся в себя, как в скорлупу, и никто уже не мог пробиться сквозь неё.
Глаза — стеклянные, уставшие, смотрящие не на людей, а сквозь них.
Речь — короткая, острая, обесцвеченная.
Присутствие — будто бы его не было вовсе.
Мать пыталась достучаться. Сначала.
Она звала его на завтрак, оставляла под дверью любимые сладости, включала старые мультфильмы, которые он когда-то смотрел с братом.
Но всё было зря.
Он мог сидеть часами на подоконнике, уставившись в улицу, словно ждал чего-то — бури, катастрофы, справедливости.
Но ничего не происходило.
Мир продолжал жить, как будто Бруно никогда не существовал.
Мир снаружи.
И если в доме было пусто, то снаружи — опасно.
Соседи, те самые, кто раньше кивал им и иногда передавал соль, теперь проходили мимо с кривыми усмешками.
Сначала — шёпот.
Потом — слова.
Потом — действия.
Разбитое окно утром.
Яйца на стене.
Плевки у двери.
Когда мать Эрика однажды вышла за хлебом, женщина с соседнего дома прошипела ей в лицо:
— Выродка бы твоего сжечь. Вместе с тобой.
Мать молчала.
Но дома, за плотно закрытыми дверьми, рыдала. До икоты. До судорог. До того, что не могла выговорить ни слова.
Удалённая изоляция.
Она ушла с работы. Не могла больше ходить по улицам.
Теперь работала удалённо, сутками в ноутбуке, не вставая со стула.
Еду заказывала домой — доставщики оставляли пакеты на коврике и быстро уходили.
Иногда кто-то срывал пакеты, рассыпая еду у двери.
Дом стал крепостью. Тюрьмой.
Их маленький мир зацементировался.
По решению суда у дома теперь стоял дежурный полицейский. Он якобы охранял, но на деле просто наблюдал.
Жители обходили его стороной.
А Эрик — почти не выходил из комнаты.
В его глазах не было страха. Только усталость.
И немой вопрос: "Зачем вы меня оставили в этом мире, если всё, что мне дорого, вы уже забрали?"
Ежемесячные визиты.
Раз в месяц в доме раздавался звонок в дверь
Сначала — участковый. Он приходил по расписанию, хлопая дверью, переговариваясь с матерью в коридоре и вежливо кивая Эрику.
Потом — психиатр. Та же женщина, что выписала ему рецепт.
Они разговаривали. Формально. Как положено.
— Как ты себя чувствуешь, Эрик?
— Нормально.
— Что-то беспокоит?
— Нет.
— Ты принимаешь таблетки регулярно?
— Да.
Он смотрел на них с тем тяжёлым отстранённым взглядом, от которого у взрослых перехватывало дыхание.
Как будто говорил с ними не подросток, а солдат после войны, который уже видел слишком много и никому не доверяет.
А иногда отвечал с неприкрытой холодностью, отчётливо, будто режет по стеклу:
— Вы же не за мной пришли. Вы — для галочки. Проверка, а не помощь.
— Мы хотим понять, как тебе помочь, — мягко говорила врач.
— Поздно. Всё, что со мной можно было сделать, уже сделали.
Он не грубил.
Он просто говорил правду.
Без эмоций, без боли, без надежды.
Цифровая бездна.
Всё начиналось с бессонных ночей.
С тишины, которая звенела в ушах, с череды тревожных снов и угасающего желания жить.
С того, что даже собственное дыхание раздражало.
Эрик почти не разговаривал. Только с психиатром — через силу, односложно. Только с полицейским — вяло, по делу. С матерью — вообще никак.
Но однажды ночью, когда мать снова тихо рыдала в ванной, думая, что он не слышит, он взял ноутбук.
Впервые за долгое время не для школы.
Не для видеосвязи с психологом.
Для себя.
Он начал искать — бессмысленно, хаотично. Форумы, старые анонимные блоги, заброшенные страницы в даркнете.
И вдруг наткнулся на чат.
Полуразрушенный, без модерирования, пахнущий цифровым дымом и цинизмом.
Название было вызывающим — «Грешники на связи».
Никаких правил. Только ники, бессмысленные потоки мыслей, ирония, шрамы.
Там он впервые увидел слова, похожие на свои мысли.
Там писали такие же сломанные.
Кто-то обсуждал таблетки.
Кто-то выкладывал фото порезанных рук.
Кто-то ржал над всем этим.
Он вошёл под ником Daggerkid.
И его заметили почти сразу.
— "Ты из тех, кто сделал это?"
— "Ты ведь не жалеешь, да?"
— "Добро пожаловать, брат."
Сначала он не отвечал. Только читал.
А потом начал писать. Коротко. Едко. Холодно.
И в этой холодности нашлись те, кто его понял.
Кто будто ждали именно его. Безжалостного. Тихого. Потерянного.
Через пару недель он уже знал, на какой форум идти за снотворным.
Где обсуждают, как обмануть тесты на психоактивные вещества.
Кто может подкинуть фальшивый пропуск, чтобы выбраться из дома на пару часов.
Где встречаются те, кто "не из этого мира".
Первые метаморфозы.
Он стал другим даже в своей комнате.
Голос — ниже, спокойнее, но с ледяной окраской.
Выражение лица — отстранённое, будто маска.
Даже движения — как у взрослого, лишённого желания суетиться.
Мать это чувствовала. Пугалась.
Но молчала.
Она боялась даже задать вопрос.
Полицейский однажды пробормотал:
— Парень будто за месяц повзрослел на десяток лет. Страшно смотреть...
И правда — в глазах Эрика больше не было мальчишки.
Только тень человека, который пережил больше, чем должен был.
Человека, у которого отобрали всё, и который теперь строил себя заново — из обломков, в одиночку.