Глава 12
Часть 3. Глава 2
От лица Моне.
7 июля
Жизнь в Ватикане не была подчинена какому-то строгому расписанию, но ежедневные «ритуалы» у местных жителей все же были. Так, обычно день начинался с того, что Авиамин — бывший слесарь — зачитывал молитвы и возносил хвалу Творцу с такой страстью и рвением, что его соседи неминуемо просыпались. Вскоре набожного христианина приучили на время молитвы выходить во двор лагеря, но его голос был столь громким, что мы и не заметили разницы с тем, когда он молился внутри приюта.
После пробуждения следовало посещение ванной комнаты. Душевых в палатке не было, лишь несколько умывальников с ограниченным запасом воды на человека. Мыться мы ходили в общественную баню № 23, расположенную неподалеку от нашего приюта. По четвергам администрация бани выделяла нам три часа, чтобы мы могли привести себя в порядок. Там же, в бане, нас стригли и помогали бриться.
Пара молодых парикмахеров занимались этим ради благотворительности и рекламы — с помощью благодетели они рассчитывали привлечь к себе общественное внимание. Внимание-то они привлекли, но не к себе, а к нам, и вскоре постоянные посетители бани подали коллективное прошение о запрете вшивым бездомным — то есть нам — мыться в общественных купальнях. Администрация долго передавала это письмо из одного кабинета в другой, оттягивая принятие решения, а после и вовсе потеряла его, таким образом решив спор в нашу пользу.
После умывания мы следовали в столовую, где чуть ли не хором хвалили Ларисину стряпню. Даже когда соли в ней было больше, чем следует, и уж тем более, когда каша оказывалась переваренной. К тому времени в Ватикан уже приезжали волонтеры из организации спонсоров нашего приюта. Они помогали тем, кто нуждался в помощи, одеться, умыться или поесть. И таких хватало. Мы — те, кто еще мог самостоятельно передвигаться и чувствовал себя вполне сносно, — старались помогать братьям нашим слабым, ведь видели, что волонтеры не справлялись.
После завтрака начиналась миграция. Одни отправлялись на работу, другие — на собеседования или профориентацию. Те, кому требовалась медицинская помощь, небольшими группами под руководством наших добродушных «надсмотрщиков» уезжали в больницы. Те, кто оставался в лагере, вроде меня, старались помогать по хозяйству: разгружать машины с продовольствием или чинить что-то из мебели.
Но утро того дня началось с шума, гама и чьего-то недовольства. Два волонтера не пускали внутрь Олега — новичка лагеря, одного взгляда на которого было достаточно, чтобы поставить диагноз — в стельку пьян. Это был его второй срыв, за которым следовало выселение. Выселения в Ватикане были событием редким, но все же случались. В таком случае волонтеры вызывали патрульных, паковали вещи и отправляли нарушителя отсыпаться в вытрезвитель. Стоило отдать должное нашим «вожатым», ведь провинившегося они не бросали, а перенаправляли в другой центр, где оказывали помощь алкоголикам. Представители этого центра раз в неделю приезжали к нам в лагерь и проводили собрания среди тех, кому требовалась помощь в борьбе с зависимостями.
Пока волонтеры на пару с местными мужиками скручивали Олега, рядом со мной возникла Лариса.
— Услышала чьи-то крики и заволновалась, чтобы виновником не оказался твой друг.
— Мои первые мысли были о нем же, — признался я.
— Чем ты занят после завтрака?
— До обеда я свободен, а после нужно съездить на профориентацию.
— Как поешь, подойди ко мне. Обсудим твоего друга.
За последний месяц Белицкий еще сильнее отдалился от меня и других постояльцев Ватикана. После завтрака мой друг уезжал на работу, где трудился вплоть до обеда. Обед он проводил в лагере, после чего снова пропадал и уже до самого вечера. На мои предложения составить ему компанию он отвечал отказом, а когда я все же уплетался за ним хвостом, то он молчал. Куда ходил Белицкий после дневной трапезы, я так и не выяснил и вскоре бросил эту затею.
В то же время меня радовало то, что пить Белицкий все-таки бросил. Точнее, мы заставили его прекратить. В один из дней я проследил за ним до самой церкви, где он работал дворником. Пообщавшись с настоятелем прихода, я убедил его следить за моим другом. Убедить его рассказать, что глодало моего товарища, мне не удалось.
— Ваш друг должен сам прийти к разговору. Если я или вы будете за него разговаривать, толку от этого не будет. — Подытожил священник.
Дождавшись, пока все закончат с завтраком и разбредутся по делам, я заглянул на кухню. Лариса показала на груду тарелок в тазиках. Без лишних слов я принялся за мытье, слушая рассказ женщины.
— У Белицкого нашлась дочь.
— Так ведь она всегда у него была!
— Ты дашь мне сказать или будешь перебивать? — Лариса не любила, когда ее обрывали, а я же, напротив, делал это так часто, что взял в привычку. — У Белицкого всегда была дочь, и сын есть, но лет двадцать назад наш друг забухал и, как видишь, до сих пор не останавливается. Стал шляться, где попало, в карты проигрывал солидные суммы. После умерла его жена, и он так проигрался, что пришлось продавать квартиру, а жил он тогда в центре. После продажи он перебрался в Черташинку, купил там двадцать квадратных метров. Но несколько лет назад он запил пуще обычного и проигрался кому-то. Отдавать долги он не стал и сбежал на улицу.
— То есть все это время у Белицкого была квартира?
— Была да всплыла. Когда коллекторы, которым передали его долг, заявились за квартирой, дети Белицкого юридически оформили его, как пропавшего, продали квартиру и рассчитались с долгом. Дети его искали, но он все не объявлялся, отчего они и сами поверили, что их отец помер, и поделили деньги, — переведя дух, Лариса продолжила: — И тут Белицкий возвращается. То ли протрезвел, то ли мозги встали на место. Что-то стрельнуло у него в голове, и он вспомнил о квартире и о детях. Но суть в том, что когда он вернулся в свою квартиру, где уже жили другие люди, то узнал, что считается мертвым. Точнее, пропавшим без вести. Вот он и ходит обиженный на детей и весь свет.
— То есть причина его поведения кроется в обиде? — я был поражен. — Я-то надумал себе, что он или умирает, или с его детьми что-то приключилось неладное. А тут какая ерунда. Тьфу!
— Для тебя ерунда, а для Белицкого причина обижаться на весь свет. И ладно бы он обижался, он ведь готов простить детей, хочет воссоединиться с ними, но сам не может сделать первый шаг.
— А они почему не пойдут ему навстречу?
— Сын-то за границей, а вот дочери он избегает. Та, кажется, хотела его забрать, но я подозреваю, что она не знает, где искать отца.
В какой-то момент мне стало стыдно за свое поведение. Наблюдая за Белицким, я раздражался пропорционально тому, как он отдалялся от меня. В какой-то момент я начал воспринимать его поведение не больше, чем капризы и в ответ стал игнорировать товарища. Глупец. И никудышный друг. Когда я пропал, он искал меня и волновался, а я же, замечая, что моему другу что-то не дает покоя, отмахнулся, не потрудившись вникнуть в суть проблемы.
— А как ты все это выяснила?
— Поговорила с его работодателем.
— Священником?
— Да, я была вполне убедительна.
— Мне-то он отказал.
— Моне, ты давно заглядывал в зеркало? Да от тебя даже заправский зэк поскорее захочет отделаться, ведь непонятно, что у тебя на уме. Ты бы причесался и привел себя в порядок. А теперь иди вон отсюда, меня дела ждут.
Указав мне на выход, Лариса жестом руки подозвала к себе Оксану, главу волонтерской службы. Они начали обсуждать продовольственные дела, отчего меня клонило в сон, и я ретировался с кухни. Уже возле своей кровати я обнаружил, что ненароком прихватил кухонные ножницы, и вернулся, чтобы вернуть их на место. Остановившись у занавески, отделяющей кухню от столовой и жилой части помещения, я услышал часть разговора. Подслушивать я не собирался, но диалог двух женщин все же привлек мое внимание.
— Лариса, придется что-то урезать. У тебя перерасход почти на четверть бюджета.
— Я и так урезала все, что могла.
— Давай смотреть, что еще можно убрать.
— Так нечего.
— Ну как же нечего? Вот хлеб остался.
— Оксана, как ты себе представляешь первое без хлеба? Меня мужики на куски порвут, если я им такое скажу.
— Хлеб убираем. Так, на каждого к чаю приходится по два пакетика сахара. Можно заменить пакетированный сахар и использовать при варке чая сразу килограммовые упаковки.
— Думаешь, четверть килограмма сахара в день спасут ситуацию?
После длительной паузы Оксана ответила:
— Нет, Лариса, не спасут. Я и не знаю, что делать. Нам каждый месяц урезают бюджет. Уже весь штат трудится за спасибо. Раньше хоть льготы были на коммуналку или какие-то копейки выдавали. Это место еще хорошо держится на фоне других филиалов. Боюсь, как бы людей не стали снова выселять.
— Так ведь дела хорошо идут. Я слышала, что нам бюджет должны увеличить к осени. Новые обогреватели закупят, ведь зимой говорили об этом.
— Какие уж тут обогреватели? Вряд ли будут. Во второй лагерь так и не привезли, а если им не поставили, то нам уж и подавно. В других филиалах дела в разы хуже обстоят. Раньше у нас квоты были, но, говорят, спонсоры поцапались с теми, с кем нельзя, и теперь их бизнес жмут.
— Так а при чем мы к их бизнесу? Нас же содержит благотворительный фонд.
— Ну где ты видела просто благотворительные фонды в нашей-то стране?
Слушать дальше я не стал. Оставив ножницы на тумбе возле, я направился к своей кровати. Взобравшись на верхний ярус, я проигнорировал предложение моего соседа перекинуться в картишки и задумался о своем положении и о месте, которое в тот момент называл домом.
«Не хочется отсюда уходить. Да и куда? В Черташинку мне дорога заказана. В других секторах меня никто не знает, а работы для таких, как я — без регистрации, считай что нет».
На следующий день в обед мы ждали гостей. Раз в месяц Ватикан навещал один из спонсоров нашего приюта. Всего их было трое: Вячеслав, заправляющий компьютерной фирмой и несколькими строительными, Александр, занимающийся поставками морепродуктов и строительством, и Филипп, чья семья занималась разработкой месторождений полезных ископаемых и также строительством. Все они были ушлыми дельцами, каждый из которых успел преступить закон и, в свою очередь, в качестве замаливания грехов помогал тем, кому не достались проценты от их налоговых отчислений по причине того, что отчисления никогда не проводились честно.
В тот раз мы ждали Вячеслава. Из троих меценатов-покровителей именно он мне нравился больше всего: такой же пухленький, как и я, но с аккуратной бородкой и всегда в спортивном костюме. Несмотря на то что я трудился у Александра, а попал в приют благодаря Филиппу, именно приезда Вячеслава я всегда ждал с охотой. Так, в прошлый раз он приобрел одну из моих картин, и на этот раз я подготовил для него несколько новых полотен в надежде разжиться деньгами на курево.
В ожидании гостя я вышел во двор. В привычном понимании наш двор таковым назвать было сложно. Обнесенный ржавой сеткой, он напоминал скорее загон. Посреди него стояло несколько металлических столов, некогда пригодных для игры в настольный теннис, и скамейки. Вдалеке на фоне разрухи виднелись новенькие переносные туалеты. А возле самого выхода с территории приюта пустовала собачья будка. Раньше, еще до моего появления, там жил Василек — овчарка, но, видимо, постоянное урезание бюджета, о котором говорила Оксана, привело к тому, что от услуг живого сторожа отказались. Животное заменили фонарем с датчиком движения, который в силу своей неисправности срабатывал без какой-либо причины, заливая ночью светом часть нашей палатки и будя тех, кто чутко спал.
Вскоре возле въезда на территорию двора показались две машины. Из одной вышел Вячеслав с помощником-водителем, а из другой — две молодые девушки, одна из которых держала в руках камеру.
Я одернул стоящего рядом соседа и отправил его предупредить Ларису и Оксану. Телевидение в нашем лагере было чем-то дивным. Неужто ли про нас решили снять сюжет? В тот момент я пожалел, что накануне отказался бриться.
— Вячеслав Глебович, добрый день. Как рады, что вы нас навестили.
— Ну что вы, Моне, для вас я ведь просто Слава, — обхватив меня за плечи, он повернулся к двум молодым девушкам. — Это, кстати, Моне, очень талантливый художник. Вот жду, когда он закончит серию натюрмортов, и будем организовывать выставку. Снимите меня с ним.
— Вообще-то я пишу портреты, — я попытался возразить, но замолчал, почувствовав, как сжалась рука мецената на моем плече.
Девушка с камерой сделал несколько снимков, а после, перевязав руку шлейкой от чехла, стала снимать видео. Вторая девушка принялась расспрашивать нашего покровителя о том, как существует Ватикан и другие филиалы приюта.
— Давайте я вам представлю наших сотрудников.
Вячеслав отпустил руку и, оставив меня у ворот, направился вглубь двора, приглашая девушек пройти, заглянуть в палатку.
— Эй, он назвал тебя Моне, верно?
Я не сразу обнаружил источник звука и, лишь опустив взгляд, заметил позади себя невысокого человека, едва достающего мне до пояса. На его шее висел такой же бейдж, как и у девушек, — еще один журналист. В руках он держал направленный на меня телефон.
— А может, стоило спросить разрешения, прежде чем снимать?
— А что так, не любишь камеры?
— Не люблю телефоны. Они излучают радиацию, и люди тупеют.
— Ну извини, старик, работа. Этим фифам ваш хозяин задницы будет вылизывать, они-то внутряк снимут, а меня здесь оставили.
Я не понимал, о чем говорил невысокий мужчина с бейджем, но старался не смотреть на устройство в его руках.
— Хотел бы я тоже иметь столько денег, чтобы в благотворительность вбухивать. А ты?
— Мне достаточно и того, что я и так имею. Мне и здесь хорошо.
— А по вашему двору так и не скажешь. Палатка вместо нормального здания, нет забора, сетка какая-то. Даже будка пустая.
Я ничего не ответил. Журналист начинал нравиться мне все меньше, и я хотел поскорее уйти от него.
— Да не беги ты так, я-то не успеваю.
— Можешь расспросить других постаяльцев, вон внутри полно народа.
— А зачем мне другие? Мне ты интересен. Давай знакомиться. Я Кирилл.
Он перегородил мне путь и протянул руку. Я слегка наклонился и протянул ему свою. Мы сели за стол, некогда пригодный для игр в теннис. Кирилл поставил телефон так, чтобы нас обоих, как он выразился, видели его фолловеры. Кто такие фолловеры, я не знал ни тогда, не узнал и потом. Позже Оксана, слушая мой рассказ, пояснила, что я был для него лишь новостным материалом, контентом, и что я зря потратил время и искренность. У Оксаны были две дочери — обе школьницы, отчего женщина разбиралась в труднопроизносимых словах и пыталась объяснить мне их значения. Но безуспешно.
— Ну как вам здесь живется, не тесно?
— Да нет вроде, места хватает всем.
— И нормально вас кормят?
— Нормально.
— Супом кормят?
— Каждый день.
— Ну а что вы еще едите?
— Да как и все, — я замялся, — по утрам кашу, яйца. На обед — харчо, его Лариса часто готовит. На ужин едим запеканку. Все как у людей.
— А хлеб есть?
— Хлеб? Хлеб всегда есть, — я соврал. Мне не нравился этот выскочка, который искал повод, чтобы прицепиться.
— Хлеб — это важно. А как спится? Не холодно?
— Не холодно.
— Ну а про хозяев ваших что можешь сказать? Вот про Вячеслава этого.
— Да нормальный он мужик. Помогает нам, поддерживает.
— Он всегда так одевается или только когда журналисты приезжают?
— Да не приезжают к нам журналисты. Вячеслав — хороший мужчина. Вот картину мою в прошлый раз купил, так я две недели курево импортное покупал.
— А обычно денег на сигареты не хватает? Все ясно.
— Да что тебе ясно-то? На сигареты всегда хватает, я две недели импортное-то курил.
Наше общение прервали вышедшие из палатки Вячеслав Глебович, журналистки, Лариса и волонтеры. Лариса, подхватив под руку одну из девушек и смотря в камеру, перечисляла, что требуется в лагерь, а Вячеслав, чье лицо багровело с каждым озвученным пунктом, торжественно обещал привезти все необходимое в ближайшие дни.
Вскоре девушки попрощались с собравшимися во дворе постояльцами и работниками Ватикана и покинули наш двор. С ними уехал и Кирилл, но перед отъездом он протянул мне карточку, на которой были написаны его имя и номер телефона. С нами остался лишь Вячеслав. Он принялся обсуждать что-то с Ларисой и группой волонтеров. Они долго спорили, после чего он направился к выходу, даже не попрощавшись со мной и остальными постояльцами. На его лице я заметил раздраженность и злость. Движимый любопытством, я рванул за Ларисой внутрь палатки.
— Что ты ему сказала?
— Что, вместо того чтобы к нам подселять людей, следует денег выделить.
— Он собирается подселить к нам людей?
— Да. Еще с дюжину планирует завезти на днях. А где мы их разместим, он не подумал. Прекрасно!
Пока мы с Ларисой обсуждали судьбу новеньких, к нам подошел Василий, бывший участковый, и пригласил выйти во двор. Запыхавшись, он говорил что-то про сюрприз. По пути мы гадали, какой подарок напоследок мог оставить наш щедрый меценат.
— У нас пополнение, — торжественно объявил Василий и указал в сторону въезда во двор.
Вращаясь вокруг себя, дергая лапами и визжа, нас ожидала дворняжка. Глаза моих товарищей тут же наполнились слезами умиления, а голова Ларисы — тревожными мыслями. Тяжело вздохнув, она принялась осматривать нового сторожа.
— Ну теперь-то мы точно помрем с голоду, — рассмеялась женщина и взяла щенка на руки.