Глава 8
Часть 2. Глава 2
От лица Белицкого
2 апреля
Работа на кладбище и вправду нашлась. Мне вручили метлу, телогрейку и авансом выдали дневную оплату, чтобы я мог купить себе обед. Небольшое военное кладбище с каплицей, одной из самых старых в городе. Меня приняли так, словно ждали долгое время.
Отец Илья, настоятель прихода, не стал допытываться о моем прошлом. Однако его интересовало, пью ли я и есть ли мне где ночевать. На оба вопроса я ответил отрицательно. И если первому священник был рад, то второе его озадачило. Он пообещал поинтересоваться у местных волонтеров о месте в приюте для меня. Я, конечно, раскланялся в благодарностях, но на многое не рассчитывал.
Территория кладбища оказалась небольшой, все тропинки я мог расчистить за несколько часов, а убираться в самом храме от меня не требовали — церковная матушка следила за помещением и не подпускала посторонних к наведению порядка внутри. Заметив, что таблички с именами на некоторых могилках покрылись слоем грязи, я, вооружившись тряпкой, стал приводить их в порядок. Мне было некуда спешить, отчего я старался не пропускать ни одного пятнышка, даже, если справиться с ним казалось невозможным.
Освободившись к обеденной мессе, я принялся слоняться по очищенным от мусора тропинкам. Предполагалось, что я буду наводить порядок до обеда, после чего мог заниматься своими делами. Да вот только дел-то не было.
На обед я получил пакет с фруктами от одного из прихожан. Меня удивило, что люди, отправляясь туда, где нельзя есть, все же несли еду с собой. Я позабыл тонкости христианского богослужения и, в частности, то, что до мессы запрещалось кушать. Отчего люди и брали с собой что-то, чтобы утолить голод по выходе из храма.
Постепенно мое удивление убавлялось. Каждый раз, как я встречал этого человека, во мне все сильнее крепло осознание, что он привык подкармливать местных трудяг. Удивительно, но, когда он пропал, перестал посещать храм, я никак не мог вспомнить его лицо. В моей памяти осталось то, как выглядели кисти его рук. Необычное обручальное кольцо, потрескавшаяся между пальцами кожа, опухшие суставы... Но вот лицо! Лицо я не мог вспомнить, как бы ни старался.
В первый же день, расправившись с работой, я отправился гулять по вычищенным тропинкам кладбища. Во все стороны от церквушки, стоявшей почти в самом его центре, раскинулись могилы, пошатнувшиеся и редко посещаемые.
Разглядывая надписи и даты на них, невольно я принялся подсчитывать возраст погибших. Одному едва исполнилось девятнадцать, другой умер стариком. Я насчитал с дюжину могил с одинаковыми датами смерти. Какая вопиющая скупость судьбы — забрать у человека самое дорогое и в ответ не удосужиться подарить свою, ни с кем не делимую дату по правую сторону от тире.
Вынув из кармана платок, я протер надгробие. Ни цветов, ни других признаков того, что могилы навещали, там не было. Только редкая для начала весны листва да опавшие с деревьев ветви.
Вдалеке, почти у самой ограды, я заметил чей-то силуэт и направился к нему. Порыскав в карманах, я вынул очки — подарок Моне — с прямоугольными стеклами и тонкими металлическими дужками. У нас была одинаковая степень близорукости.
По мере того как я приближался, силуэт приобретал очертания человека. Мужчина средних лет, в пальто с высоким воротом и перекинутой через плечо сумкой присел в нескольких метрах от могилы двух братьев, погибших с разницей в один день, и целился через объектив фотокамеры прямо на надгробие.
Видимо, услышав меня, он поднял руку. Не в силах объяснить себе, почему я послушал человека, которого видел впервые, я замер, боясь шелохнуться. Словно от следующего моего движения могло рассыпаться то хрупкое невидимое чудо, которое пытался уловить фотограф.
И лишь за миг до щелчка я разглядел его цель — на плите приютились два воробья. Они замерли так же, как и фотограф, уставившись на него. В клюве одного из них был зажат кусок хлеба. Второй стоял неподвижно, готовый в случае чего перенять ношу. Между ними было метров пять-шесть, но от того, как они смотрели друг на друга — человек и воробьи, — казалось, что расстояние не превышает и тех миллиметров, которым равнялась толщина линз, собранных в объективе. Раздался щелчок, воробьи, не отпуская добычу запорхали крыльями, уносясь прочь. Еще некоторое время мужчина сидел неподвижно напротив надгробия, после чего выпрямился во весь рост, убрал в сумку фотоаппарат и повернулся ко мне.
— Спасибо, что не стали нас тревожить.
— Вы успели их снять?
— Да. Хотя порой лучше дать памяти запечатлеть момент. Просто насладиться им и запомнить.
Я постарался сделать вид, что заумные высказывания незнакомца были мне интересны, и закивал в знак согласия.
— Вы наш новый сторож?
— Дворник. Я убираю вокруг храма. Владимир. Но все меня зовут по фамилии — Белицкий.
— Я Алан. И все зовут меня по имени. Приятно познакомиться.
Он протянул мне руку. Инстинктивно я дернулся, чтобы протянуть в ответ свою, но сразу же одернул ее. Украдкой я бросил взгляд на грязные ладони в перчатках без пальцев. Грязь была везде: под ногтями, в складках кожи, даже на запястьях, которые прикрывали манжеты куртки. Перчатки не защитили от проникающей всюду грязи. Такие руки не годились для пожатия.
Но Алан, заметив, как я засмущался, схватил мою повисшую руку и крепко сжал ее. Он держал ее еще несколько секунд, отчего я наполнился уверенностью и сильно сжал ее в ответ.
— Мне очень-очень приятно познакомиться с вами! Я делаю фотовыставку для нашей церкви и, пока жду отца Илью, решил прогуляться. Как видно, не зря.
Мое смущение не прошло, но мне было приятно. Я почувствовал себя значимым. Словно я был наравне с этим человеком в пальто с высоким воротом и сумкой, перекинутой через плечо.
— Отец Илья уже закончил. Я видел его возле входа.
— Тогда я поспешу.
Мужчина убрал камеру в чехол и направился в сторону церкви. Спохватившись, что он сейчас уйдет, я окликнул его.
— Может, у вас найдется какая-то мелочь? Жрать охота и курить, — я старался быть честным и, когда доводилось просить у людей деньги, всегда старался говорить прямо, для чего они мне нужны. На кофе, значит, на кофе. На похмелиться, значит, на похмелиться. Глупо и по-юношески наивно, но именно честность оставалась тем немногим, что я еще не успел растратить.
Алан покачал головой и ответил отрицательно. Тогда я пожал плечами и вернулся к тому месту, где оставил метлу. Фотограф еще постоял какое-то время, наблюдая за мной, отчего мне стало неловко, после чего зашагал прочь.
Вскоре начал покрапывать дождь. Я снял грязные перчатки и подставил руки, надеясь вымыть их. Но тех жалких капель, что послало мне небо, не хватило, и я лишь размазал грязь по и так нечистым ладоням.
— Дурень! — я злился за произнесенные слова.
Жрать охота и курить. Глупо, как же глупо. Нужно было остановиться на жрачке. Он-то весь такой опрятный, в чистеньком пальтишке, и на туфлях его ни одного пятнышка, хотя стоял, как и я, в грязи перед могилами.
И вдруг я сообразил, что он направился к отцу Илье. Ну конечно, он все ему расскажет! Расскажет, как новый дворник выпрашивает деньги. А отец Илья удивится и ответит, что утром выдал мне аванс. Дурак, какой же я дурак! Теперь и с кладбища погонят, и про приют можно будет забыть.
Оставив метлу возле деревянной пристройки, я направился к задней калитке. Я решил, что, пока мог, нужно было дать деру. Авось сказанное забудется. Погуляю пару дней и вернусь, чтобы начать все с чистого листа.
— Владимир, постойте.
Оглянувшись через плечо, я увидел приближающихся ко мне Алана и отца Илью. Отступать было поздно, и все, что мне оставалось, — достойно ответить за свой позорный поступок. Может, найдется место в другом приходе. Дворники ведь везде нужны.
— Я хотел поблагодарить вас за работу. Вы хорошо потрудились. Приходите, пожалуйста, каждый день к девяти, — священник похлопал меня по плечу. Чувство приближающейся беды стало отступать. — Я узнал про приют. На следующей неделе они смогут принять вас. У них, конечно, много внутренних правил и ограничений, но это лучше, чем спать под звездами.
— И во сне под звездами есть свои преимущества.
— Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Вам будет где переждать эту неделю? Пустить вас в церковь, увы, не могу, не положено.
— Я недавно нашел укромный уголок. Как раз несколько ночей смогу провести там.
Я соврал. Никакого укромного уголка у меня не было, но священник и так сделал для меня многое, отчего мне не хотелось отягощать его еще сильнее. Подумаешь, неделю провести на улице. Бывало, что целые месяцы я проводил под открытым небом, а тут всего несколько дней.
Распрощавшись на этом, отец Илья покинул меня. Следом за ним ушел и Алан, но прежде он сунул мне в руку пакет. Я и опомниться не успел, как он оказался на другом конце кладбища и был таков. Отказов этот мужчина явно принимать не привык и поводов старался не давать.
Решив найти укромный уголок, чтобы изучить содержимое пакета, я направился к выходу, но у ворот столкнулся с матушкой — той, что не пускала никого убираться внутри церкви.
— Как ваш первый день? Как вам наша церковь?
— Вполне богоугодна, — я хотел поскорее убраться, но старуха подхватила меня под руку и повела вдоль ограды.
— Вы знаете, нашим покровителем считается святой Игнатий Богоносец. Он был учеником самого Иоанна Богослова. Бедный Игнатий был растерзан дикими зверями на арене. Как, впрочем, и многие святые мученики.
Иногда я вспоминал Бога. Обычно это случалось, когда я не ощущал пальцев после морозных ночей, или оказывался в отделениях милиции, или голодал. Периодически Бог проявлял себя в моей жизни, обычно через других людей. Но я так сильно злился на него за то, каким образом сложилась моя жизнь, что в обычное время предпочитал критику веры, чем поиски ее свидетельств.
Старуха тем временем продолжала рассказывать о святых мучениках, о которых знала. Рассматривая ее морщинистое лицо и дряхлые руки, которые, к удивлению, каждый день дочиста вымывали каменный пол церкви, я убедился, что о святых и их жизни она знала многое.
Свободной от ее объятия рукой, в которой я сжимал пакет с продуктами, я стал почесывать себя по ноге. Прислонив к ней пакет, я попытался отгадать форму упаковки, чтобы понять, что находится внутри. Так я «нащупал» бутылку кефира или молока, поверх которой лежал что-то мягкое. Любопытство раздирало меня изнутри.
— Я извиняюсь, но мне нужно идти, — воспользовавшись тем, что старуха запнулась, я раскланялся и понесся прочь от нее и нескончаемых историй о святых мучениках.
Перейдя с шага на бег, я вскоре оказался у границы сектора. До реки, где стирались люди, оставался один двор, и я решил остановиться внутри него. Прохожих почти не было, и потому, не боясь, что мне кто-то помещает, я расположился на скамейке возле детской горки. Поставив пакет перед собой, я принялся аккуратно опускать его края, словно содержимое, лишившись целлофановой оболочки, могло рассыпаться и исчезнуть.
Буханка хлеба, головка сыра, палка колбасы, кефир в полулитровой картонной коробке, такое же молоко, несколько сырков, пара яблок и апельсинов и с десяток пакетиков кофе. Хранить все это мне было негде. Так что в первую очередь нужно было съесть то, что могло испортиться. Молоко, кефир и сырки. Завязав пакет на узел, я подвязал его на ремень под курткой. Так все было при мне, а руки оставались свободными.
Остановившись возле магазина неподалеку, я выловил нескольких студентов и попросил их купить мне стакан кипятка. Они сначала отказывались, брезгливо обходя меня стороной, но потом один из них возвратился и сунул мне сложенные пополам деньги.
— Купи сам, — пробормотал он и поспешил нагнать друзей.
Бросив ему вслед взгляд благодарности, я принялся наблюдать через окно за тем, как уменьшается очередь. Когда все присутствующие в магазине покупатели расплатились, я вошел внутрь. Продавщица в буфете была явно в хорошем расположении духа и не стала брать с меня платы. Она наполнила водой полулитровый пластмассовый стакан, который обычно использовали для пива или молочных коктейлей. Обернув его слоем салфеток и накрыв крышкой, она поставила стакан передо мной.
— Мы закрываемся через полчаса.
Расположившись за стойкой вдоль стены, я взялся за приготовление напитка. Разведя в кипятке порошковый кофе и сахар, я тщательно размешивал их, пока вода не наполнилась благородным привкусом горечи, а внутри меня растеклось тепло.
Наблюдая за тем, как буфетчица готовилась к закрытию, я отметил, что прошедший день был невероятно богатым на улов. Я нашел работу, мне светило место в приюте, меня дважды одарили едой и бесплатно угостили кипятком. Но самым ценным для меня в тот день оказались разговоры. За один день со мной разговаривало больше людей, чем за несколько минувших недель. Отец Илья, Алан и еще с десяток других, которые дежурно здоровались со мной как с работником церкви, и даже та занудная бабка с историями про мучеников.
Разговоры всегда были для меня важны. Без них я ощущал себя невидимкой. Словно меня не существовало для окружающего мира. Проходящие мимо обычно видят лохмотья бездомного, но не человека. Но стоило кому-то заговорить со мной или поддержать разговор, заведенный мной, как все менялось: настроение улучшалось, а внутри я наполнялся жизненной силой. Я всегда благодарил тех, кто подбрасывал мне деньжат или угощал едой. Но за тех, кто со мной разговаривал, я мог молиться искренне, от всего сердца. Ведь они делились со мной самым ценным, что имели, — временем, и самым ценным, что могли мне дать, — вниманием.
— Мы закрываемся, — продавщица указала на часы, стрелки которых приближались к восьми.
— Рано вы.
— Сегодня сокращенка.
Встав со стула, я убрал пустой стакан в пакет с едой и вышел на улицу.
— Тебе есть куда идти? — следом за мной вышла и буфетчица.
— Да, благодарствую, — я снова соврал.
— Хорошо. Нынче не стоит спать под открытым небом. Вот, держи, — она протянула мне прочную сетку, которые продавались в ее магазине по немыслимо завышенной цене, — с этим будет удобнее.
Я переложил еду и стакан из пакета в сетку. Ощупав ткань, я удивился ее прочности и удобству — длинные ручки позволяли повесить ее на плечи, что я и сделал. Еще один подарок. Порой, мне все-таки везло.
— Так и вправду удобнее. Потрясающий день.
И, улыбнувшись очередному подарку судьбы, я направился к гаражам, где неделю назад кантовался со старухой и Василисой. Но гараж был заперт, а на стук никто не ответил. Я прождал хозяйку помещения до девяти часов, после чего направился к реке. В такое время стирка должна была закончиться, но я надеялся попытать удачу.
Возле моста я нашел тазики, аккуратно составленные один в один, как делала старуха. Самой же хозяйки здесь видно не было. Пройдя вдоль реки от одного моста до другого, я не встретил никого, кто мог хотя бы намекнуть, где искать распорядительницу стирок. Тогда я свернул во дворы, где нередко после стирок сушилось белье. И в первом же дворе наткнулся на Василису. Вместе с незнакомой мне женщиной она сидела возле подъезда. На скамейке между ними стояли бутылка и пара пластмассовых стаканчиков.
— Отмечаете?
Собутыльница Василисы показала в мою строну, та повернулась и приветливо махнула рукой. Я опустился рядом с ней и вопросительно показал на стакан с алкоголем.
— Она не пьет, ни в какую, — встряла незнакомка, — вот и приходится самой. Ты-то будешь?
— Откажусь, благодарствую, — я закачал головой, после чего жестами спросил Василису про старуху.
Василиса тяжело вздохнула и стала объяснять, что старухе стало плохо и ее пришлось отвезти в больницу. Василиса была рядом с ней в тот момент, но люди, к которым она обращалась, проходили мимо, не желая помочь ей. Тогда к ним на выручку пришла Тамара, женщина, с которой я застал ее на скамейке. Тамара выцепила у кого-то мобильный телефон и вызвала скорую.
— В какой-то момент я подумала, что придется вызывать такси, так долго никто не соглашался дать позвонить, но позже попался добрый малый.
— Даже такси были готовы вызвать! И чем бы вы расплачивались?
— Да никто бы и не расплачивался, делать больше нечего, — отмахнулась Тамара.
— Известно что-нибудь о ее состоянии?
— В ее возрасте то, что она еще не протянула ноги, уже хорошее состояние. Советую тебе не думать о ней. Как Бог даст, так и будет.
Повернувшись к Василисе, я спросил, есть ли место, где она сможет переночевать. В ответ она объяснила, что Тамара жила в коммунальной квартире и пригласила ее погостить. Сразу же, как она сложила последние слова, Василиса стала расспрашивать новую подругу, не могла бы она принять и меня. Но мест не было.
Предвидя, что Василиса будет чувствовать себя виноватой, я жестами передал, что мне есть где заночевать, и чтобы она ни в коем случае за меня не переживала. Мы договорились на следующий день наведаться в больницу к старухе, после чего я решил, что пора выдвигаться.
Переночевать мне и вправду было где, хотя место это и находилось за тридевять земель. За несколько недель до случившегося я набрел на помещение для хранения шин на территории склада. Охранник там был всего один, и тот редко вылезал из своей конуры, отчего я смог незаметно пробраться в нужное мне место.
Внутри было тепло, хотя до меня и доносилось завывание ветра. Порывшись в карманах, я вынул зажигалку. На верхней части крышки было выгравировано «Zippo», а чуть ниже — надпись «Любимому отцу». Зажигалкой я пользовался почти двадцать лет, и она много раз служила мне источником света и тепла в холодные ночи. Запалив ее и поставив на полу, я принялся за ужин. Из буфета я прихватил несколько пластмассовых ножей и вилок. Про запас.
Когда с ужином былопокончено, я принялся укладываться спать. Лежать на шинах было неудобно. Обычнопосле подобных ночевок следующие несколько дней ломило все тело. Но и спать на нихбыло куда безопаснее, чем на голой земле. Подняв ворот куртки, я повязал поверхнего шарф, шапку же я опустил ниже ушей, закрывая глаза, а штаны заправил глубоков ботинки — я старался сделать все, чтобы ветру некуда было проникнуть. Ичасто такая подготовка оправдывала себя. Так же было и в этот ра