Глава 8
Люк
Он рисует для меня абстрактную картинку – что-то вроде двух фигур, обнимающих друг друга в темно-синей пустоте. Присылает мне фото с синим смайликом-сердечком, и поскольку у меня напрочь отсутствует сила воли, я открываю сообщение прямо на заднем сиденье Escalade, на котором мы вместе с Перл возвращаемся в Эвермор после ланча в мексиканском ресторане.
Я не знаю... Наверное, я улыбаюсь, глядя в экран, или ещё как-то выдаю себя, потому что Перл тоже улыбается, как будто знает какой-то секрет, и говорит:
- Там что-то очень хорошее, да?
И тут до меня доходит...она же не знает. С чего бы ей знать? Сколько времени пройдет, прежде чем Меган начнёт делиться с подругами новостью, и слухи начнут расползаться? Я опускаю телефон на колени.
- Это не она.
- Нет?
Я качаю головой, и да, я - козёл, и мне даже не нужно ей ничего объяснять. Она знает меня так хорошо, что видит всё насквозь по одному выражению лица.
- Ооооооо, - тихо шепчет она.
Я выдыхаю.
- Ладно. Ну… всё равно всё в порядке, да? — спрашивает она.
- Ага.
- Я такая деликатная, — говорит она. - И профессиональная. Я не задаю никаких вопросов.
Она изображает, как застёгивает рот на молнию – и я невольно ухмыляюсь.
- Но.. кто-то там в твоих сообщениях шалит.
Перл снова делает вид, что застегивает молнию на губах. А я смотрю в телефон. На картину Вэнса. Которую он нарисовал для меня. Сегодня. В Эверморе.
Я делаю медленный долгий выдох и рискую – чуть улыбаюсь. Перл закрывает рот обеими руками, как будто сдерживает вопль.
Я набираю в ответ пару синих сердечек... и стираю их. Я чувствую... не знаю, как это описать. Но не могу не ответить ему. Особенно, когда то, что он сделал для меня, так прекрасно.
Я держу телефон в руках всю обратную дорогу к кампусу, испытывая странное тёплое волнение и чувство, будто мне нечем дышать. Когда Бернард поворачивает на Эвермор-Уэй, я стискиваю зубы и отправляю сухое: «Спасибо».
Это единственное, что я могу сказать, чтобы звучало по-настоящему.
Он отвечает мне красным сердечком.
И вот мы уже идем к зданию, где он работает. Прохожу по коридору мимо его атриума, и сердце сбивается с ритма. Перл смотрит на меня, а я натягиваю на лицо фальшивую улыбку, и это довольно глупо: она же всегда это замечает. Её лицо приобретает озабоченное выражение — то самое, которое она совершенно не умеет скрывать.
- Хочешь, я перенесу шахматы?
А. Шахматы. Я же через час должен ехать играть в шахматы с одним из наших крупных спонсоров. Он затворник, живет в Аламиде.
- Но Фой меня ждет.
- Я всё ещё могу перенести встречу, если надо, — повторяет она, когда мы заходим в лифт.
- Все нормально, ПИП.
- Неужели? Ты выдал мне улыбку для ТВ.
- Прости, так получилось.
- Выглядела она красиво, но я-то знаю тебя.
Я поднимаю брови. Двери лифта открываются, и мы выходим. Перл уже направляется к двери своего офиса, но вдруг оборачивается и снова хитро смотрит на меня, закрывая рот руками.
В этот раз я дарю ей настоящую улыбку.
А когда она скрывается из виду, я иду не в кабинет, а тороплюсь к лестничной клетке.
*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.
Вэнс
Я разметил сетку на стене, потом весь день работал с палитрой - теперь спина и плечи просто горят. Сейчас 3:45, и мне просто хочется почувствовать солнце на коже. Я запечатываю пару банок с краской, бросаю кисти в ведро и выхожу наружу из атриума в небольшой огороженный сад, в ближайшем углу которого стоит переносная портативная кабинка – с душем, туалетом и столом. Её поставили специально, чтобы я мог отмываться, споласкивать кисти, иногда работать с химикатами - и не засирать их безупречные уборные.
Я мою руки и стою над маленькой раковиной, позволяя мылу с апельсиновым ароматом немного впитаться в кисти и предплечья. Представляю, как он едет где-то в машине. Куда он направляется? Кто с ним? Я даже представить не могу, чем он может заниматься. Вот насколько мало я знаю о его работе.
Что значило его «спасибо»? Понравилась ли ему картина? Не выглядел ли я слишком жаждущим, так спешно выполняя его желание? После «спасибо» он больше вообще не писал.
Я смываю мыло, вытираю руки, наношу лосьон, потому что после краски кожа вечно пересыхает, и медленно выхожу под солнце. Делаю глубокий, медленный вдох, пропитанный запахами травы и цветов. И тут слышу хриплый шёпот:
- Сюда.
Я осматриваю «сад» — три больших дерева, две скамейки, цветы и маленький пруд с золотыми рыбками — и прикусываю губу, чтобы не расхохотаться. Сюда куда? Я разворачиваюсь, присаживаюсь на корточки, делаю вид, что вожусь со шнурками, а сам поглядываю в щель между стеной церковного здания и задней стенкой портативной кабинки.
Теоретически, он мог бы туда втиснуться. Наверное.
Сдерживая смех, я ещё раз осматриваюсь по сторонам, потом поворачиваюсь боком и протискиваюсь между стенами. Вижу его лицо, частично скрытое в тени. Он действительно стоит за задней стенкой кабинки. А я всё ещё зажат сбоку, в узком промежутке между стенами.
Мы оба улыбаемся. Он выглядит как мальчишка, озорной и нелепый.
Когда расстояние между нами становится достаточно близкое, чтобы дотянуться друг до друга, он протягивает руку, и я хватаю ее. Затем аккуратно переставляю ноги так, чтобы мы встали бок о бок: за нашими спинами - стена церкви, а в 6-7 дюймах впереди - пластиковая стенка кабинки. Мы даже не можем полностью повернуться лицом друг к другу — у обоих слишком широкие плечи — и это настолько дико и нелепо, что я начинаю хохотать.
- Заткнись, Эмерсон, - шипит Люк.
Слышать свое полное имя - то, которое никто никогда не использовал, кроме моей учительницы во втором классе – только усугубляет ситуацию. Он закрывает мне рот ладонью, но сам при этом выглядит так неловко, втиснутый в щель между стенами.
Я почти уже вою от смеха. Он скользит рукой по моей челюсти к затылку и резко притягивает меня ближе – так, что теперь мы прижимаемся друг к другу, зажатые между двумя стенами, и он таки умудряется дотянуться своим ртом до моего и укусить меня за губу.
Я вскрикиваю. А теперь уже смеётся он. Он облизывает мою губу, и, Господи, как же я его хочу. Но даже дотянуться до его члена не могу из-за тесно зажатых между стенами рук.
- Ты ненормальный, — выдыхаю я между поцелуями.
- Ради вот этого.
Мы целуемся, пока начинает казаться, что воздух между стенами закончился. Тогда я ухитряюсь поднять руку к его лицу и провожу пальцами по линии челюсти.
- Ты пахнешь вкусно. Прямо как Люк Макдауэлл.
- А ты - как Успешный Художник.
Он слегка прикрывает глаза, покусывая мою челюсть и мочку уха. Я не могу сдержать сдавленный стон.
- Тихо!
- Прости.
Не знаю, как ему удалось, но его рука оказывается на моем члене. Я снова стону, и мы изворачиваемся так, что его рот полностью накрывает мой. При каждом движении его руки по стволу, я стону ему в рот, пока не кончаю так сильно, что у меня подгибаются ноги и мне приходится упереться рукой в пластик кабинки.
- Ох, бля, чувак...
Он смеётся низким хриплым голосом. Я тянусь к нему, изгибаю руку под невообразимым углом, глажу ладонью его эрекцию, но он отталкивает руку.
- Мне надо ехать играть в шахматы.
- Что?
- У меня еженедельная шахматная встреча со спонсором. Старик. Затворник.
- У тебя что, нет запасных трусов в офисе?
Он выглядит смущенно.
- Нет.
- Надо будет это исправить.
Я целую его шею – легко, дразняще - пока он не стонет и не отталкивает меня.
- Ты же сейчас доведёшь меня..., — шепчет он.
- Доведу до чего?
Я расправляюсь с его брюками, в конце концов расстегиваю их, стягиваю вниз и смотрю в его ошеломленные глаза, пока дрочу ему.
Он стискивает зубы и тяжело дышит, но не издает ни звука, даже когда я ускоряюсь и чувствую, как его член напрягается. Он наклоняет голову, упирается кулаком в стенку кабинки, вздрагивает всем телом, напрягает пресс и кончает мне в руки.
- Ты просто худший…
Я вытираю руки об изнанку своей футболки, потом влажными пальцами снова провожу по его члену, убирая остатки.
- Говорит человек, который сам затащил меня сюда.
Он отвечает мне легкой, почти застенчивой улыбкой, и я целую его в щёку.
- Я как раз думал о тебе, — говорю я ему.
- О чём именно? - в этом тесном пространстве его низкий голос звучит особенно тепло и обволакивающе.
- Просто... где ты, чем занят…, - я прижимаюсь к нему, прислоняю свою голову к его.
Прохладный ветерок пробегает между стенами.
- Мне, блядь, так не хватает тебя, когда мы не вместе.
- Мне тоже. – он почти шепчет.
Он застегивает штаны, а я нащупываю его ладонь. Медленно провожу пальцами по его костяшкам, запоминая линии и контуры, будто вылепливаю его руку из глины.
- Тебе нравится этот чувак? Ну, шахматист? — спрашиваю я.
- Он классный.
- Ну, наверное, это полезно вот так выбраться, отвлечься, развеяться?
Он криво усмехается.
- Мне никогда не бывает полезно выбраться.
Через секунду добавляет тише:
- Сегодня сбросы провизии в Сирии. Благотворительный фонд.
- Ты сам за этим всем следишь?
- Насколько могу. Сейчас там местная организация на месте. Они в основном всё делают. Но я смотрю трансляции, если их проводят.
- Трансляция будет как раз во время шахмат?
Губы кривятся в полуулыбке.
- Ага.
Я поглаживаю пальцами внутреннюю сторону его запястья, и его глаза медленно закрываются.
Блядь, я в такой жопе. Понимаю это головой, но его близость подобна анестезии – она отключает мой разум. Я чувствую себя таким смелым, прижимаясь к нему. Я мог бы отдать ему всего себя и даже не думать о том, получу ли что-то взамен.
Я трусь щекой о его волосы.
- Ты у нас прям принц. Самый красивый мужчина во всём Сан-Франциско... и прячется здесь со мной.
Я чувствую, как он сглатывает. Его голова чуть склоняется вниз.
Провожу кончиком пальца по теплой коже его предплечья.
- Чувствуешь?
- Что? – голос хриплый.
- Это - отсутствие любых условий или обязательств, чувак. Просто ты и я, здесь и сейчас.
Он сжимает мою руку.
- Есть тут у нас один…, - говорит он так тихо, что я едва слышу. – Старейшина совета. Дико взбешён, что кто-то оставил радужный флаг на траве у входа.
Я прижимаю наши соединенные руки к своему бедру, большим пальцем глажу его согнутые пальцы. А он убирает руку. Когда я открываю глаза, в его глазах столько эмоций, что сердце сжимается. Я пытаюсь обнять его, насколько это возможно, будучи втиснутыми между стенами.
- Я люблю тебя. Но если тебе проще – то считай, что это как друзья любят друг друга. Не бойся, что я это сказал, ладно? Обещаешь?
Он качает головой. Красивые черты его лица напряжены.
- У меня этой тёплой розовой «мимими» херни внутри столько, что я могу ее тебе раздавать, не требуя ничего обратно. Понимаешь, о чем я?
Его глаза закрыты, лицо серьезно, и он хрипло шепчет:
- Ты выйдешь первым. Если там кто-то есть — присядь с другой стороны кабинки и сделай вид, что ковыряешься в фундаменте. Толкни кабинку - она надавит на меня, но ничего. Наморщи лоб, как будто что-то не так, и зайди внутрь. Напиши мне, сколько подождать. Если выйдешь и всё чисто — скажи это вслух. Зайди в кабинку, а я выскользну и пойду внутрь. А ты оставайся там еще минут пять и лишь потом уходи.
Когда он встречается со мной взглядом – в его глазах сталь.
Я, кажется, облажался. Сказал слишком много, слишком рано. Где твое хладнокровие, братан?
А потом он хватает меня за лицо и целует так сильно, что мне больно.
- Ты - принц, Вэнс Рейн.
Его глаза снова закрыты, голова опущена.
Я делаю всё, как он сказал, и мы оба благополучно возвращаемся в здание.