Глава 4
Вэнс
Бля, я всё-таки чокнутый. Пока он внизу, я умываюсь, и всё случившееся крутится в голове. Весь сегодняшний день был полным безумием — я же не какой-то там сабмиссив, черт побери, но… мне понравилось. Будем честны — я кайфовал от происходящего грязного разврата и испытуемого порочного стыда. И я…был бы не прочь повторить, наверное.
Я не могу представить, как мы едим вместе — если он вообще пошел за едой. Может, я выйду из ванной, а он уже ушёл. Но нет. Он ждёт на кровати с коричневым бумажным пакетом в руках. Прислонился спиной к подушке у изголовья, вытянул ноги и скрестил лодыжки. Настоящий полубог в белых трусах. Точно таким, как я его и помнил… И от этого всё вокруг кажется сюрреалистичным.
Я сглатываю вдруг скопившуюся слюну, когда его взгляд скользит по моим свежим боксерам, а потом возвращается к лицу.
Между нами повисает пауза. Мы молчим, и воздух будто дрожит от напряжения. Он смотрит на меня с серьезным лицом, а я чувствую себя так, словно делаю шаг в пропасть, когда сажусь на кровать рядом с ним. Чувствую запах еды из пакета. Он сделал заказ — ещё до того, как приехал сюда.
- Что там у тебя?
Он вскользь смотрит на меня и отводит взгляд.
- Веганское... греческая кухня.
Я не могу чётко разглядеть его черты. Здесь, на кровати, вдали от света, льющегося через двери ванной, царит полумрак. Мы оба окутаны лишь тусклым светом из окна у кровати.
Жар пробегает по телу — просто потому, что он рядом. Я глубоко вдыхаю, надеясь, что он этого не заметит. Стараюсь говорить как ни в чём не бывало:
- Откуда ты узнал?
Он достает из пакета два контейнера для еды на вынос, открывает один.
- А ты как думаешь?
Он помнит, что я люблю, ещё со времен, когда следил за мной в Инсте. Но ведь это было несколько лет назад.
- Я разве упоминал, что веган?
Он пожимает плечами, и в свете окна я вижу, как кривится его рот.
- Значит, это просто моя удачная догадка.
Я поёживаюсь, потираю плечи и сажусь по-турецки. Я голоден и замерз. И будто читая мои мысли, Люк тянется через мои колени, хватает одеяло и накрывает нас обоих.
- Холодная ночь.
А у меня будто отняли голос, и я не могу выдавить из себя ни слова.
Он протягивает мне контейнер с салатом. Я ставлю его себе на колени – и в этот момент меня накрывает: мне страшно. Я ведь готов сделать для него всё, что угодно. Это как... У меня просто нет выбора. Я никогда не был глупым парнем, но рядом с ним у меня напрочь отключается инстинкт самосохранения.
Когда я снова поднимаю глаза, он лежит на спине с руками за головой и с закрытыми глазами.
- Знаешь, я ведь встречался кое с кем, - я вижу, как его грудь поднимается на глубоком вдохе… потом опускается. - С кем-то, кто мне, наверное, может даже и нравился.
Он прикрывает глаза мускулистой рукой — так он делает, когда не может выносить моего взгляда.
- Сегодня вечером я всё оборвал. Чтобы быть с тобой чуть меньше трех месяцев. И знаешь, что самое паршивое?
- Нет.
Он убирает руку, чтобы смотреть прямо на меня.
- Я не жалею об этом. И если бы я мог каждый день подчищать записи с камер, я бы заставил тебя носить эту пробку на работе каждый день.
Он говорит о том, что хотел бы держать меня в своей власти каждый день. Потому что он хочет, чтобы я чувствовал то, что чувствует он сам. А он чувствует себя беспомощным. Будто у него тоже нет выбора.
Он чувствует то же, что и я.
В его глазах – злое пламя. Челюсть напряжена. Словно это вызывает в нём глухое раздражение или обиду.
- Хочешь, бля, чтобы я извинился? — спрашиваю я и чувствую, как пульс начинает шуметь в ушах, пока его взгляд не отпускает мой. – Знаешь что? А я был бы и рад это сделать. И рад был бы понять, почему это дерьмо между нами продолжается и продолжается. Особенно, если ты не хочешь этого.
И ведь он и правда не хочет. Как он может хотеть? Он же только что, блядь, практически сказал, что я ломаю его жизнь. Во мне вскипает сомнение, за ним накатывает колкое раздражение от того, что моё эго опять вытирают об пол.
- Может, мне всё-таки стоит уехать.
Он снова накрывает лицо рукой, и долгое время стоит тишина. Потом он отводит руку.
- Да, уезжай, — говорит он. — Завтра же.
- Почему? Потому что тебе страшно?
- Да, именно так. Потому что я очень напуган, Вэнс.
Я думаю о его жизни и чувствую острый укол вины.
- Чёрт. Мне жаль… прости.
- Нет, - его лицо жесткое и решительное. - Это не твоя вина. Возвращайся к себе в Челси.
И он встаёт, пересекает комнату широкими быстрыми шагами и громко захлопывает за собой дверь ванной.
А я несусь следом, стучу дважды, дергаю ручку и когда понимаю, что дверь заперта изнутри, меня осеняет: ну, блин, это же съёмное жилье – должен быть способ открыть дверь снаружи. Провожу пальцами по дверному косяку. Не могу вспомнить, как называется эта штука, но что-то такое острое ... вот! Сбиваю что-то с верхнего края короба, и шпилька-отмычка падает прямо к моим ногам.
- Люк??
Он не отвечает, я вставляю отмычку в маленькое отверстие в дверной ручке, кручу ее, поворачиваю, и когда механизм замка щёлкает, медленно открываю дверь.
Он стоит в душе, прижавшись лбом к стене, широкая спина подрагивает. Я касаюсь его плеча - оно скользкое от холодного пота и покрыто «гусиной кожей».
- Прости, — говорит он.
Это больше похоже на выдох, чем на слово.
Я медлю всего секунду, а потом обнимаю его сзади. Его мускулы дрожат.
- Я не сильный, — хрипит он.
- О чём ты?
Он не отвечает, поэтому я обхожу его спереди. Голова опущена, плечи сгорблены. Я втискиваюсь между ним и стеной, притягиваю его к себе и обнимаю. Он по-прежнему застывший и неподвижный. Я запускаю пальцы в его волосы, крепко удерживая его.
- Я… не сильный.
Мне приходится сдерживаться, чтобы не рассмеяться - настолько это нелепо.
- Ты сильный. Даже слишком.
Он отрицательно мотает головой, и его тело начинает бить дрожь. Он просто стоит, запертый в моих объятиях, трясущийся, а я чувствую себя таким беспомощным, что готов с размаху врезать кулаком в стену.
- Я думал, ты не выдержишь и уйдешь, — его слова похожи на тихие стоны.
- Серьёзно? Ты правда думал, что я не вынесу пробки в заднице? С чего, черт возьми, ты это взял?
Я чувствую, как он усмехается, прижавшись к моей шее. Я обнимаю его крепче.
- Но… Если хочешь - я уйду.
Медленно веду рукой по его затылку, глажу пальцами его волосы.
- Я сделаю всё, что угодно, чтобы помочь тебе. Так же у нас с тобой всегда и было, да?
Он поднимает голову, его затуманенные глаза ищут мои. Губы плотно сжаты так, что на щеках проступают ямочки.
- Но... я хочу, чтобы ты остался, — шепчет он.
Холодное облегчение пронзает меня.
- Я…не испорчу тебе жизнь?
Его губы кривятся.
- Уже поздно об этом переживать.
У меня - то же самое, чувак.
Я целую его печальные губы. Сначала медленно и нежно, но я чувствую, как он снова дрожит — теперь уже от желания. Скоро мы отрываемся друг от друга, глотая воздух, и он прижимает меня к стене душа, целует так, будто мстит, а рукой дрочит мне так сладко, что я цепляюсь за поручень на стене, чтобы не упасть.
- Я сейчас кончу, — выдыхаю я.
Он впивается зубами в мою шею.
- Это же отлично.
*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.
Люк
После душа мы стоим на коврике, вытираемся, и когда я повязываю полотенце на бёдрах, то замечаю, что он ухмыляется.
Я прищуриваюсь с преувеличенным подозрением.
- Что?
Его улыбка становится шире, он качает головой.
- Ничего.
- Что?
- Я тут подумал, что сегодня кончил раз десять.
- Ооо, так вот оно что, - я поднимаю бровь с притворной осуждающей миной.
Он взъерошивает мне волосы.
- Ага. Я бросаю всё ради болезненной эмоциональной авантюры, которая требует переезда меня и моего огромного мраморного кентавра… и каждый божий раз это всего-то ради нескольких оргазмов.
- Десять — это немножко больше, чем «несколько».
И тут его слова вспыхивают в голове: болезненная эмоциональная авантюра.
Все мое тело напрягается, и он это замечает.
- Бля, чувак, - он прижимает меня к своей твердой груди. - Это было преувеличение. Особенно «болезненная». У меня вообще нет настоящих эмоций и чувств. Я делал ДНК-тест, правда-правда, оказалось, что я на девяносто процентов - андроид.
Я выдавливаю из себя сдавленный смешок.
- Тогда не переживаю о твоих чувствах, дружище.
Он улыбается, а я дёргаю за один из его завивающихся локонов.
- Тебе нравится эта кудряшка, которая появляется после душа?
- Мама раньше считала это невероятно милым.
- О, да.
Он немного отступает назад и начинает вытирать полотенцем свои блестящие от воды плечи, обнажая нижнюю часть тела. Мои пальцы касаются его бедра, там, где оно всё ещё окрашено в фиолетовый.
- Так... очаровательно.
Вэнс швыряет полотенце на дверцу душа и уходит в спальню, наклоняется, чтобы залезть в чемодан за одеждой. Я сразу вижу - он намеренно напрягает и сжимает ягодицы. Так что я снимаю своё полотенце, скручиваю и шлёпаю его по заднице.
- Та ёб тво…
Он разворачивается ко мне в полном восторженно-недоверчивом шоке, и толкает меня в грудь - так, как ему нравится. Ну а я, разумеется, хватаю его за руку, веду к кровати, нагибаю… и начинаю тереться членом о его испачканный фиолетовым зад.
- Кто-то тут у нас явно посещает спортзал, — говорю я.
- Не, это единоборства.
Я провожу пальцем по рельефу мышц на его бедре.
- Да ну?
- Просто немного ММА, чтобы сбрасывать пар.
- Это заметно. Ты стал крупнее.
Он переворачивается, демонстрируя свои шесть кубиков пресса и шикарную эрекцию. Я не могу удержаться - глажу его член, а потом и свой.
- Скучаешь по моему образу подростка-твинка? — спрашивает он.
Я улыбаюсь, вспоминая, каким он был, когда мы впервые встретились. Да, тогда он был более долговязым и лёгким, почти твинком.
- Мне нравится, как ты выглядишь. Всегда.
- Вот это искренность…
Он тяжело дышит, стиснув зубами, пока я дрочу ему.
- Всё, я вылетел из команды андроидов, — выдыхает он.
- Да ну, ты вообще самый эмоциональный парень, которого я знаю.
- Чтооо?
Он пытается изобразить обиду, но в это же время тоже дрочит мне, а его глаза затуманены похотью.
- Я просто дразнюсь.
На самом деле – нет, я не дразнюсь, но злить его мне тоже не хочется. Да и вообще, он мне нравится таким, какой есть.
- Ох, бляяяя...
Его член тяжелеет в моей руке.
- Я знаю, — стону я. – У меня так же.
Еще несколько движений, и нам обоим приходится заново приводить себя в порядок, прежде чем надеть белье, что вызывает у меня смех… а он, в ответ, тоже одаривает меня самодовольной ухмылкой.
- Что?
Он ухмыляется еще шире.
- Ничего.
- Да ладно, ну скажи.
- Ты мне нравишься.
И вот оно — то самое чувство. Меня кидает в жар, и все мои мысли как будто испаряются. Он наклоняется и целует меня в челюсть.
- Ну-ну, только не зазнавайся по этому поводу, святой мальчик.
Я смеюсь.
- Я думал, я «святой отец».
- Был.
Он смотрит на меня с видом победителя – гордый тем, что понизил мой статус.
Я протягиваю руку и щёлкаю его по соску.
Он откидывается назад.
- Чёрт, чувак, я сейчас съем свою ногу. И ты потащишь меня и еду на руках в микроволновку.
Я настолько был поглощен происходящим, что на какое-то время совсем забыл, что он, скорее всего, сегодня даже не ел.
- Извини.
- О, да ты меня очень даже хорошо… наполнял.
Он подхватывает контейнеры с едой, пока я натягиваю боксеры.
- Дай сюда.
Я пытаюсь отобрать у него коробки, но он поднимает темную бровь.
- Сам донесу своё..., дружище.
- Я тебе не дружище, приятель.
- Я тебе не приятель, пастор.
- Я тебе вообще не пастор.
- Вот именно, не пастор, — фыркает он, когда мы выходим в коридор. – И вообще я буддист.
- Что?
Он смеётся.
- Серьёзно?
- А если да, то меня ждёт пробка или билет домой?
Теперь смеюсь и я.
- Ни то, ни другое.
Он хмыкает, пока мы спускаемся по лестнице на кухню.
- На самом деле нет. Ну, может, чуть-чуть. В любом случае я фиговый буддист. Вот эта вся их идея освобождения от желаний…, - он пожимает плечами и тихо добавляет. – С этим у меня как-то не задалось.
- Я это помню. Ты - гедонист.
- Говорит мужик в костюме за тысячу баксов.
Я усмехаюсь.
- Обычно не менее двух.
Он цокает языком и ставит нашу еду на столешницу.
- Так-то я вообще никто. Но вырос в католической семье.
- То есть сейчас ты... агностик?
Он широко улыбается, явно получая кайф от нашего разговора.
- Если я скажу «да» - ты заставишь меня читать «Аве Мария»?
- Нет, но я могу покрестить тебя в дУше в следующий раз.
Мой «покерфейс» действительно хорош. Он тоже пытается сохранить нейтральное выражение лица, но по тому, что едва хмурит брови - я понимаю: он не уверен, шучу я или нет.
Я смеюсь, качая головой.
- Нет.
- Извини за моё сквернословие.
Теперь моя очередь задуматься, шутит ли он.
- Правда, правда, — добавляет он, загружая контейнеры с едой в микроволновку. - Тебя не коробит по религиозным убеждениям от моих грязных словечек?
Я сжимаю губы.
- Нет.
- Но шокирует хоть немного?
- Всё, что касается тебя, Вэнс – для меня шок.